Дискуссии по актуальным проблемам управления экономикой

Как известно, истина рождается в спорах, к которым особенно пристрастны ученые. В этом отношении настоящее время весьма похоже на начало 20-х гг. — правда, экономика в тот период находилась в еще более плачевном состоянии, чем сейчас, поэтому большинство разговоров, а тем более научных дискус­сий, в той или иной мере затрагивали экономические вопросы. Одной из активно обсуждаемых проблем в начале 20-х гг. была необходимость наличия регулятора социалистического производства. При капитализме стихийным регулятором является закон сто­имости: где выше норма прибыли, туда и устремляется капитал.

а при социализме? Среди многочисленных мнений по этому поводу можно выделить 2 основные точки зрения.

Сторонники первой из них, автором которой был известный историк Е. Преображенский, утверждали, что в советской эко­номике действуют 2 регулятора: закон стоимости и закон так называемого первоначального накопления т.е. государственное производство регулируется одновременно и стихийными и пла­новыми началами — двуединым регулятором. (Сторонники вто­рой точки зрения утверждали, что регулятором советской эко­номики является закон стоимости. Но этот закон при социализ­ме модифицируется в закон пропорциональных трудовых затрат. Эта концепция сформулирована в книге экономиста и филосо­фа А. Богданова (настоящая фамилия Малиновский) «Всеоб­щая организационная наука» и ряде других работ. Им был сфор­мулирован также и универсальный закон физиологических зат­рат энергии. Проблему регулирования Богданов рассматривал не столь ограниченно, как Преображенский и его сторонники. По его мнению, «всякая человеческая деятельность объективно является организацией или дезорганизацией». Ряд сформулиро­ванных Богдановым понятий, например «цепная связь», «закон наименьших», «принцип минимума», «бирегуляторы», впослед­ствии были использованы для построения кибернетических мо­делей.

Всеобщую организационную науку, которая, как ныне при­знано, предвосхитила многие идеи кибернетики и общей те­ории систем, А. Богданов называл тектологией, основная идея которой заключается в единстве строения и развития самых раз­личных систем (по терминологии Богданова — «комплексов»). Тектология — это методология и доктрина решения организа­ционных зaдaч. Ha упреки оппонентов, что тектология относит­ся больше к философии, чем к экономике, автор возражал, что философии свойственны «объяснительная» тенденция, стрем­ление к созерцанию. Тектология хотя и объясняет, как соединя­ются различные элементы в природе, труде, мышлении, но речь идет о практическом овладении возможного комбинирования. Тектология предусматривает практическое применение, ей не­обходимы эксперименты, точная проверка опытом.

Особенно острые экономические дискуссии проходили в 20-е гг. относительно показателей, необходимых для измерения результатов хозяйственной деятельности, что вполне понят­но: при отсутствии достоверного измерения невозможно оце­нить эффективность тех или иных методов управления произ­водством. Пo словам Менделеева, наука становится подлинной лишь с тех пор, когда начинают измерять. Физика и химия ста­ли науками, когда были найдены точные единицы учета и по­знана суть законов их развития] Электричество стало поддавать­ся изучению, лишь когда были искусственно установлены еди­ницы измерения — вольт и ампер.

Вопрос о показателях измерения труда возникал еще в пери­од появления обмена. Но пока обмен носил эпизодический ха­рактер, люди мало задумывались над стоимостью вещи: они ме­няли вещь, которую имели в излишке, на изделие, необходи­мое для них. Однако когда в процессе общественного разделе­ния труда обмен стал регулярным, возникла объективная необ­ходимость в посреднике — эквиваленте, т.е. в товаре, выполня­ющем роль «метра» для измерения стоимости изделий различ­ных товаропроизводителей.

До появления денег у многих народов подобные функции выполнял скот, что прочно закрепилось в лингвистике: по-латыни «скот» — «пекус», а деньги в Греции назывались «пекунья»; в Древней Руси «скотник» — хранитель денег, казначей; слово «скот» встречается в древнейших памятниках и в основ­ном в соединении со словом «куны» (меховые деньги).

В качестве всеобщего эквивалента использовались и другие товары: в Америке — какао, в Монголии — чай, в Абисси­нии — соль, в Египте — медь, в Вавилонии — железо, в Суда-] не — рыба, на Филиппинах — рис, в Сиаме — раковины, в Перу — перец, в Римской империи — медь, серебро и золото. В процессе развития форм стоимости бумажные деньги по сравнению с другими эквивалентами имели большие преиму­щества. Но поскольку у них нет собственной стоимости, они могут успешно выполнять свою роль лишь в том случае, если сумма выпускаемых бумажных денег соответствует количеству денег, необходимых для обслуживания товарного обращения. Стоимость определяется общественно необходимым трудом: чем меньше затраты живого и прошлого труда, тем ниже стоимость А. Богданов указывал, что измерять количество труда в произ­водстве надо «числом рабочих, длиной рабочего дня, напря­женностью работы. Труд есть затрата энергии) Но за час люди производят больше или меньше продукции, что зависит от ин тенсивности труда. Среднее количество труда, которое требует­ся для производства данной продукции, отражает общественно необходимое время».

Затраты на производство конкретных видов продукции мож­но определить в часах, минутах и даже секундах. Сравнивая та­кие результаты у различных производителей, можно сразу оп­ределить, у кого из них наиболее эффективная организация труда и производства. Но на большинстве предприятий производится множество различных видов продукции — в этом случае обоб­щающим измерителем затрат и определением их эффективнос­ти использования могут быть только денежные (стоимостные) измерители. Однако стоимостных показателей много — какой из них в наибольшей мере подходит для этой роли? В 20-е гг. споры велись в основном вокруг двух показателей: валовая про­дукция и чистая продукция)

Первый показатель, который для краткости обычно называ­ют просто «вал», — это общий объем производства в денежном выражении за определенный период] Стоимость сырья от желез­ной руды до велосипеда, например, или от хлопка до сорочки, минимум 5 раз включается в объем производства по всей техно­логической цепочке. В итоге объем производства искусственно завышается. Поэтому для измерения экономического роста больше подходит показатель чистой продукции, в которую стоимость материальных затрат не включается.

Против использования валовой продукции в качестве стоимост­ного показателя решительно выступал Ф.Э. Дзержинский. На Пленуме ЦК РКП(б) он сказал: «Здесь необходимо отметить еще один момент, который не учитывается многими хозяйствен­никами и профессионалистами при определении высоты про­изводительности труда. Когда мы берем всю нашу промышлен­ность в целом и подсчитываем всю валовую продукцию, скла­дывая продукцию каждой отрасли, складывая добытое топли­во, руду, чугун и другое промышленное сырье с готовыми из­делиями — такими, как машины, паровозы, ткань, сапоги и т.д., — и полученную таким образом валовую продукцию де­лим на количество участников и получаем среднюю производи­тельность труда на человека, мы совершенно упускаем наше неэкономное, прямо хищническое обращение с сырьем, с топ­ливом, с материалами. А по нашим подсчетам выходит, чем больше мы в воздух пускаем, тем больше у нас продукции, тем большая производительность. Мы вот эту всю расточительность не принимаем во внимание и не учитываем, и очень часто наша нефтяная промышленность, угольная, металлургическая и дру­гие работают не на полезные предметы и изделия, а работают на то, чтобы другие пускали эту добычу на воздух».

Изучая материалы статистических съездов, конференций и совещаний, которые довольно регулярно проводились в 20-е гг., нетрудно убедиться, что экономисты единодушно доказывали нецелесообразность измерения экономического роста на базе валовой продукции и предлагали использовать для этой цели чис­тую продукцию, т.е. вновь созданную стоимость. Это нашло от­ражение в первом издании Большой Советской Энциклопе­дии. В восьмом томе (1927) говорится: «Исчисляя валовую про­дукцию какой-либо совокупности хозяйственных единиц, объе­диненных хозяйственной связью, как, например, какой-либо отрасли промышленности, и тем более всей промышленности в целом, путем простого суммирования валовой продукции от­дельных хозяйств, составляющих данную систему, мы удаляем­ся от действительного стоимостного объема производства, именно: преувеличиваем его. Это увеличение вызывается повторным счетом,
происходящим вследствие того, что продукция одних хозяйств, будучи однажды учтена, может вновь и вновь попасть в учет продукции других хозяйств, куда она поступает в порядке даль­нейшей обработки. Так, например, ткань, будучи раз учтена как продукция текстильной промышленности, может затем вновь попасть в учет при исчислении продукции швейной промыш­ленности».
(На нецелесообразность использования валовой продукции в качестве измерителя роста производства постоянно указывалось в экономической литературе в 20-е и в начале 30-х гг

Во второй половине 30-х гг. дискуссии затихли — в практике учета безраздельно господствовал «вал" Во втором издании Большой Советской Энциклопедии (1951) о его недостатках не го­ворится уже ни слова, а о чистой продукции вовсе не упомина­ется. В результате искусственное завышение объема производ­ства и темпов роста в рублях становилось все более наглядным и получало все большее распространение. Поэтому в 50-е гг. неко­торые экономисты снова выступили против включения повтор­ного счета прошлого труда в стоимостный объем совокупного продукта. Так, академик С.Г. Струмилин назвал повторный счет «статистической аберрацией» (заблуждением, искажением). К сожалению, к «валу» уже привыкли, и на этот раз кое-кто уже открыто выступил в его защиту.

В период дискуссий об измерении хозяйственной деятельнос­ти статистики обращались за помощью к представителям эко­номической теории, но те сами нуждались в помощи, а точ­нее, в... признании, поскольку в самый ответственный период становления социалистической системы управления экономи­кой отрицалась необходимость политэкономии как науки.

В 20-е гг. среди экономистов господствовала точка зрения, согласно которой политическая экономия должна изучать толь­ко капиталистический способ производства. Что же касается социализма, то здесь производственные отношения настолько ясны и прозрачны, что в теоретическом исследовании не нуж­даются, так как принцип управления производством и распре­делением продуктов здесь ясен и понятен каждому. Характерны в этом отношении взгляды Е. Преображенского, пытавшегося доказать, что «политическая экономия уступает свое место со­циальной технологии». Но наиболее активным пропагандистом такой точки зрения был Н. Бухарин. В работе «Политическая экономия рантье» он убеждал, что политическая экономия как наука может иметь своим объектом исключительно товарно-ка­питалистическое общество. Более подробно эти взгляды он «обо­сновывает» в работе «Экономика переходного периода», где весьма категорически утверждает, что конец капиталистическо-товарного общества будет концом и политической экономии.

А. Богданов и И. Скворцов-Степанов (настоящая фамилия Скворцов) решительно выступали против отрицания полити­ческой экономии социализма. Им принадлежит двухтомный «Курс политической экономии», который в 20-е гг. неоднократно пе­реиздавался. Учитывая актуальность проблемы существования политической экономии, в 1925 г. в Коммунистической акаде­мии была организована дискуссия, где И. Скворцов-Степанов сделал доклад «Что такое политическая экономия», в котором отметил: «В последнее время мы переживаем любопытную по­лосу «ослепления известной предвзятостью», которая мешает понять метод «Капитала» и вместе с тем метод Ленина. Начиная с элементарных кружков политграмоты и кончая коммунисти­ческими университетами, у нас уже около четырех лет повторяют как прочно установленную, стоящую выше всех сомнений истину, будто марксистская — и прежде всего Марксова — по­литическая экономия есть «теория только менового общества», «наука о законах товарно-капиталистического общества»; будто преступно «обязывать экономическую науку быть исторической

в своем целом».

Приведя выдержку из учебника политической экономии, в котором говорилось, что политическая экономия является нау­кой, изучающей только капиталистическое хозяйство, И. Скворцов-Степанов сказал: «Невыразимая методологическая нелепость подобных разграничений не бьет в глаза ни авторам, ни читате­лям: установившаяся у нас «предвзятость» делает и авторов, и читателей слепыми к подобной чепухе». Политическая экономия, по мнению А. Богданова и И. Скворцова-Степанова, — это историческая наука, которая, не ограни­чивая себя лишь эпохой и странами капитализма изучает «исто­рическую материю и, исследуя особые законы отдельных периодов развития, не отказывается и от выяснения некоторых общих экономических закономерностей. Поэтому они и считали необ­ходимым расширить область исследования политической эко­номии, включив в нее периоды и феодализма, и социализма.

Основными оппонентами сторонников признания политической экономии социализма были Н. Бухарин, Е. Преображенский, Ш. Двойлацкий, В. Осницкий, Л. Крицман и др.

Анализируя итоги этой дискуссии, советский экономист А. Пашков справедливо отмечает, что, несмотря на убедитель­ность аргументации И. Скворцова-Степанова, его утверждение о необходимости политической экономии социализма встрети­ло поддержку со стороны только двух выступивших — историка М. Покровского, председательствовавшего на дискуссии, и А. Богданова. Все же остальные ораторы (12 человек) решитель­но возражали докладчику. Известный экономист 20-х гг. Д. Розенберг имел немало оснований заявить, что после этой дискуссии окончательно утвердилось представление о политэкономии как о науке, изучающей только товарно-капиталистическую систему, — притом настолько утвердилось, что оно даже получило характер догмы, и для всякого экономиста считалось просто неприличным пересматривать этот вопрос.

"Толчком» к отказу от догмы о «конце политэкономии» по служил выход в свет в октябре 1929 г. XI Ленинского сборника в котором были опубликованы замечания Ленина на книгу Бухарина «Экономика переходного периода»,написанные еще в 1920 г. Ленин возражает против утверждений Бухарина, что ко­нец капиталистически-товарного общества будет и концом по­литической экономий и что политическая экономия изучает то­варное хозяйство. Ленин подчеркивал, что политическая эко­номия как наука будет существовать и в дальнейшем и сохра­нится даже в чистом коммунизме.

В середине 30-х гг. все большее число экономистов признают политическую экономию социализма по существу; предпринима­ются практические шаги к научной систематизации знаний в этой области науки. В связи с этим хотелось бы особо отметить роль Н. Вознесенского. В 1931 г. в статье «К вопросу об экономике социализма» он одним из первых советских экономистов приме­нил понятие «политическая экономия социализма» и развил ряд интересных и по тому времени прогрессивных идей. Авторами интересных статей по методологическим вопросам политической экономии социализма были также Г. Крумин, К. Островитянов, Л. Гатовский, А. Пашков и другие экономисты. В этот период становится все более актуальной задача создания учебника по политической экономии социализма, подготовить который было поручено группе экономистов. В начале 1941 г. И.В. Сталин на встрече с экономистами, участвовавшими в подготовке учеб­ника, высказал свои замечания и предложения по его макету, изложенные в статье Л. Леонтьева «Некоторые вопросы препо­давания политической экономии». В 1943 г. курс политичес­кой экономии был введен в программы обучения всех вузов страны.

Поиск по сайту: