ПРОЦЕСС ЖАННЫ Д'АРК 2 страница

В начале февраля 1429 г. осажденные получили сильное подкрепление. В город вошел отряд шотландских стрелков, состоявших на службе у дофина; он насчитывал тысячу бойцов. Вместе с ними пришла еще одна рота гасконцев. Теперь четырем с половиной тысячам англичан, стоявшим под стенами Орлеана, противостояли две с половиной тысячи солдат гарнизона и трехтысячное ополчение горожан. На подходе к Орлеану находился также полуторатысячный отряд дворян Оверни, который вел молодой граф Клермонский. При таким соотношении сил французы имели вполне реальную возможность снять осаду и самим перейти в контрнаступление. Но дело обернулось против них.

9 февраля в Орлеане стало известно, что из Парижа идет английский отряд, насчитывающий полторы тысячи рыцарей и солдат, в том числе несколько сот лучников. Его сопровождает большой обоз с продовольствием. Сообщивший об этом Клермон просил французских капитанов выслать ему подмогу, так как он намерен был напасть на англичан и хотел действовать наверняка.

Сразу же по получении этого известия из Орлеана вышли шотландцы, предводительствуемые Вильямом Стюартом, и гасконцы во главе с Ла Гиром, Буссаком и Сантрайлем. Дюнуа со своей ротой двинулся навстречу Клермону еще раньше. Предполагалось, что удар по английскому войску будет нанесен соединенными силами орлеанских отрядов и дворянской конницы Клермона. Исход боя ни у кого сомнений не вызывал: на стороне французов был подавляющий численный перевес (они превосходили противника более, чем в два раза), и им же принадлежала инициатива.

По началу все шло как нельзя лучше. Утром 12 февраля отряды, вышедшие из Орлеана, обнаружили англичан у деревни Рувре-Сен-Дени, близ Арженвиля. Французские капитаны решили немедленно атаковать растянувшееся на марше английское войско. Но в тот самый момент, когда их люди изготовились для атаки и ждали сигнала к ее началу, подоспел гонец с письмом от Клермона: граф сообщал, что подойдет с минуты на минуту, и категорически запрещал начинать бой без него. В этот день его посвятили в рыцари, и он жаждал немедленной и легкой славы.

Французы замешкались, и благоприятный момент был упущен. Противник перестроился в боевой порядок. Его конница укрылась за заграждением из обозных возов, перед которым вырос густой частокол. Вперед выдвинулись лучники.

В два часа пополудни Дюнуа, не дождавшись Клермона, приказал трубить атаку. Первой пошла шотландская пехота, но полегла почти вся под градом стрел. Такая же участь постигла и гасконскую роту. Захлебнулась атака конницы, которую повел сам Дюнуа. А когда из-за укрытия вылетели на свежих конях английские рыцари, французское войско обратилось в паническое бегство.

А Клермон так и не вступил в сражение. Увидев, что дело приняло скверный оборот, он повернул назад и ушел в Орлеан. Туда же вернулись остатки войска Дюнуа.

Сражение при Рувре - англичане назвали это сражение "битвой селедок", потому что их обоз вез главным образом соленую рыбу, - резко изменило соотношение сил в пользу осаждающих. Положение осложнилось еще и тем, что в Орлеане начались раздоры между горожанами и солдатами. Горожане решительно отказывались понять, как можно было упустить победу, когда она была так близка, - упустить ее только потому, что командиры не смогли договориться друг с другом. Они открыто обвиняли Клермона в преступном бездействии и заявили, что не желают кормить из скудных запасов тех, кто забывает о своем долге. Незадачливый полководец был вынужден покинуть город. А вслед за ним потянулись и другие капитаны. Ушел Ла Гир, оставила город рота Сантрайля, увел своих людей Буссак. Капитаны, правда, поклялись перед уходом, что вскоре вернутся и приведут с собой свежие войска. Но их клятвам никто не верил.

Горстка солдат во главе с Дюнуа и необученное городское ополчение - вот все, чем располагали теперь защитники крепости на -Луаре. Положение казалось безнадежным. Англичане смыкали осадное кольцо. Они перерезали дорогу, ведущую к северным Парижским воротам, выстроили против западной стены несколько фортов (бастилий), соединенных глубокими траншеями. Захваченный в первые дни осады форт Турель по-прежнему блокировал город с юга. Орлеан еще не утратил связи с внешним миром, но дело шло к этому: неподалеку от восточных ворот, через которые осуществлялась эта связь, англичане захватили высокий холм Сен-Лу и укрепили его. Все труднее стало подвозить продовольствие, и над осажденным городом нависла угроза голода.

Городские власти уже не помышляли о победе. Они хотели лишь одного: любой ценой спасти свою жизнь и имущество. Муниципалитет направил делегацию к герцогу Бургундскому с предложением взять Орлеан под свою опеку. Это предложение пришлось герцогу по душе, но его попытки договориться с Бедфордом о снятии осады оказались безуспешными. Регент ответил, что он не желает расчищать кустарник для того, чтобы другие ловили в нем птиц.

В осажденном городе все чаще распространялись тревожные слухи. Говорили, что двое именитых горожан завладели ключами от ворот и намерены тайно впустить англичан. Народ роптал и вооружался. Он надеялся ныне только на самого себя. Городское ополчение предприняло несколько отчаянных вылазок.

И вот однажды - это было в марте 1429 г. - осажденные узнали о том, что к дофину пришла девушка, которую зовут Жанной. Она уверяет, что ее избрал господь для того, чтобы снять осаду с Орлеана, короновать дофина в Реймсском соборе, где издавна короновались французские короли, и изгнать англичан из Франции. Она шлет орлеанцам привет и просит их потерпеть еще немного. Скоро она придет им на помощь.

Глава 2

ПОДВИГ ЖАННЫ

В родной деревне ее называли Жанеттой. Она была дочерью крестьянина Жака Д’Арка и его жены Изабеллы Роме, четвертым ребенком и старшей дочерью. Когда в 1429 г. ее спросили, сколько ей лет, она ответила: "Семнадцать или девятнадцать". Значит она родилась в 1410 или в 1412 г. Большинство биографов склоняется ко второй дате.

Мы пишем ее фамилию через апостроф. Современники писали ее слитно. Впрочем, они вообще не знали апострофа и не отделяли при письме "благородные" частицы "де", "дю" и "д". Фамилию Жанны писали и произносили по-разному: и Дарк (Darс), и Тарк (Tarc), и Дар (Dare), и Дэй (Daye). Столь вольное обращение с фамилиями было вообще свойственно людям средневековья - эпохи, не знакомой ни с паспортами, ни с другими удостоверениями личности. Привычная нам форма написания фамилии Жанны появилась только в конце XVI в. под пером некоего орлеанского поэта, который, желая "возвысить" героиню, переделал ее фамилию на дворянский манер - благо сделать это было очень просто.

Девочка росла, как росли все крестьянские дети. Со слов матери она заучила три молитвы. Этим ее образование ограничилось - до того момента, когда, находясь при дворе дофина, она научилась писать свое имя. Ее рано приучили к домашней работе и женскому рукоделию. Когда она подросла, ее стали посылать в поле. В очередь с соседскими ребятишками она помогала взрослым пастухам пасти деревенское стадо.

У нее было много друзей, В праздничные дни молодежь ее родной деревни собиралась за околицей у столетнего бука. Его называли "деревом фей". Местное предание гласило, что некогда под его могучей кроной феи водили свои веселые хороводы, но когда священник окропил лужайку святой водой, они исчезли.

Когда судьям Жанны понадобятся улики, свидетельствующие о связи девушки с нечистой силой, они будут настойчиво расспрашивать подсудимую о ее играх под "деревом фей". На этом факте они построят обвинение Жанны в колдовстве и заклинании злых духов.

Зимними вечерами, взяв веретено и шерсть, Жанна уходила к своей подружке Манжетте или та приходила в дом д’Арка, и девочки, примостившись в углу, тихонько работали, прислушиваясь к неторопливой крестьянской беседе. Чаще всего разговор шел о делах родной деревни, но нередко говорили и о том, что происходило в большом мире.

Деревня Домреми, в которой родилась и выросла Жанна, стояла на большой дороге. Проложенная еще римлянами, она шла вдоль Мааса, связывая Фландрию с Бургундией и Провансом. В те времена это был один из самых оживленных трактов. Через Домреми проезжали купцы, рыцари, солдаты, брели монахи, паломники, нищие. Бывало так, что ночь заставала путника далеко от постоялого двора. Тогда он стучался в ближайший дом. Его впускали, давали место у очага, угощали овечьим сыром, ставили кувшин с вином. Платой за ужин и ночлег были рассказы о том, что делается на белом свете.

От проезжих людей узнавали крестьяне Домреми о важнейших событиях, происходивших тогда во Франции. Новости распространялись быстро, и хотя истинные сведения причудливо переплетались с вымыслом, жители этой деревни, расположенной на самой границе королевства, были неплохо осведомлены о том, что происходило в далеких городах и провинциях. Так дошли до них вести о предательском договоре в Труа. Народная молва обвиняла в этом королеву Изабеллу Баварскую, эту распутницу, которая отреклась от родного сына и продала трон англичанам. Симпатии народа были на стороне изгнанника-дофина, в котором большинство французов видело своего законного государя.

Но не только с чужих слов знали жители Домреми о войне. Она вторгалась в их родной край, сея смерть и опустошения. Небольшой район, центром которого был Вокулер, не подвергся оккупации, но его население испытало на себе все бедствия феодальной анархии и солдатского разбоя. Из-за Мааса нападали банды лотарингских дворян, слывших первыми разбойниками во всем христианском мире (а в те времена заслужить такую славу было совсем не просто). С ними соперничали шайки головорезов, находившиеся на службе у местных сеньеров. Окрестности Вокулера подвергались также частым и опустошительным набегам бургундцев.

Вокруг Домреми пылали деревни. Крестьяне дежурили на колокольнях церквей, жались к стенам укрепленных городков и замков, прятали скот и пожитки в укромных местах. Они жили в постоянном страхе и, не зная, когда и откуда нагрянет очередная беда, ждали ее всегда и отовсюду.

Не избежала общей участи и родная деревня Жанны. В 1425 г. наемная банда одного из местных дворян угнала из Домреми весь скот. К счастью, владелица другого ограбленного этой же бандой села обратилась за помощью к своему родственнику - могущественному в тех краях сеньеру, и тот немедленно снарядил погоню. В кровавой стычке его люди отбили скот и вернули его хозяевам. Спустя три года семье Жака д’Арка пришлось искать убежище в соседней крепости Нефшато: на Домреми напали бургундцы. Они разграбили опустевшие дома и сожгли церковь.

Так проходило детство и юность Жанны - суровые, наполненные тревогами военных лет, освещенные заревами дальних и близких пожаров.

Рассказы о бедствиях, обрушившихся на Францию, картины общего народного горя, проходившие перед глазами девушки, запали в ее душу и зажгли ее сердце горячим желанием помочь людям. Жанне, как она сама говорила, "стало жаль милую Францию".

Это глубокое патриотическое чувство приняло у нее естественную для того времени религиозную форму. Жанна была уверена, что сам бог избрал ее для спасения гибнущей Франции. Она черпала эту уверенность в широко распространенном среди народа пророчестве, которое приписывали волшебнику Мерлину - персонажу множества легенд и преданий. Пророчество гласило, что Францию погубит злая и порочная женщина, а спасет страну чистая девушка. Первую часть "пророчества Мерлина" народ относил к королеве Изабелле Баварской и с нетерпением ждал, когда сбудется его вторая часть. Вера в появление чудесной избавительницы была общераспространенной, но в разных местах Франции об этом говорили по-разному. На родине Жанны господствовало мнение, что девушка придет из Лотарингии, из деревни, подле которой растет дубовый лес. Жанна слышала эти рассказы, и у нее возникло убеждение, что они относятся именно к ней: ведь Лотарингия - вот она, за рекой, и дубовая роща шумит за стенами отцовского дома...

Яркое воображение девушки жадно впитывало и другие легенды о вмешательстве небесных сил в земную жизнь. Жанна знала предания о девах, которые отводили опасность от родных мест, слышала сказания о божьих посланцах, спасавших от бедствий целые народы. Ее интеллект формировался под влиянием народных религиозно-мистических представлений. Жанне казалось, что она слышит и видит святых. Здесь имело место самовнушение, работа расстроенного религиозной мистикой и потому особенно пылкого воображения; подобное явление часто встречалось в средние века. Жанне "являлись" архангелы Михаил и Гавриил, святые Екатерина и Маргарита. Это были наиболее почитаемые в народе святые. Они называли ее возлюбленной дочерью господа и внушали ей, что она избрана богом для великого дела. Жанне было тринадцать лет, когда она впервые услышала "голоса". В последний раз она говорила с ними в ночь перед казнью.

Жанна не сразу уверовала в свою миссию. Она долго колебалась, считая себя недостойной быть исполнительницей "божьей воли". Ее останавливала привязанность к родным, которых она должна была оставить, пугало неведомое будущее. Но, когда в Домреми пришло известие о начавшейся осаде Орлеана, Жанна обрела решимость: значение битвы на берегах Луары было понятно каждому. У девушки из Домреми созрел четкий план действий.

В январе 1429 г. Жанна тайком уходит из дому. В сопровождении своего дальнего родственника Дюрана Лаксара, жившего в другой деревне и ставшего первым ее поверенным, она идет в Вокулер и предстает перед комендантом крепости Робером де Бодрикуром.

Жанна обращается к нему с просьбой дать ей провожатых: она должна идти во Францию (так жители окраинных провинций называли центральную часть страны), ко двору дофина. Там она получит людей, с помощью которых снимет осаду с Орлеана. Затем коронует дофина в Реймсском соборе и выгонит из Франции всех англичан.. Такова воля ее господина. Кто этот господин? Царь небесный.

Нетрудно представить себе реакцию Бодрикура. Он рассмеялся Жанне в лицо. А успокоившись, посоветовал Дюрану Лаксару отвести девушку домой, к ее отцу, наградив ее предварительно парой добрых оплеух. Вероятно, любой другой на его месте поступил бы точно так же.

Но Жанна осталась в Вокулере. Она поселилась в доме возчика Анри Ле Ройе, и вскоре этот дом стал местом массового паломничества. Люди приходили туда, движимые чувством любопытства, но уходили уверенные в том, что они действительно видели ту чудесную спасительницу Франции, появление которой было предсказано древним пророчеством. Им невольно передавалась глубочайшая убежденность Жанны в ее призвании. Много лет спустя собеседники Жанны будут вспоминать о том впечатлении, которое произвели на них слова девушки, проникнутые непоколебимой, даже фатальной убежденностью. Вот что расскажет о первой встрече с Жанной бедный рыцарь Жан де Новеломон, по прозвищу Жан из Меца, ставший после этой встречи преданным другом девушки:

"Когда я впервые увидел в Вокулере Жанну, на ней было поношенное красное платье. Я спросил у нее: „Что вы здесь делаете, милочка? Не следует ли нам изгнать короля, а самим превратиться в англичан?". Она мне ответила: „Я пришла сюда, чтобы попросить сира да Бодрикура проводить меня к королю (т. е. к дофину Карлу, - В.Р.) или дать мне провожатых, но он не обратил внимания ни на меня, ни на мои слова. И все же нужно, чтобы в урочный час я была у короля - даже если бы мне пришлось ради этого стереть ноги до колен. Потому что никто на свете - ни короли, ни герцоги, ни шотландская принцесса (нареченная пятилетнего сына дофина, будущего короля Людовика XI, - В.Р..) - не смогут спасти Французское королевство. Никто, кроме меня. Я предпочла бы прясть возле моей матери. Но это от меня не зависит. Нужно, чтобы я шла".

"И тогда, - продолжает Жан из Меца, - я протянул Жанне руку и поклялся, что с божьей помощью провожу ее к королю. В то же время я спросил у нее, когда она хотела бы выехать. „Лучше сегодня, чем завтра, и лучше завтра, чем послезавтра", - ответила она. Еще я спросил у нее, намерена ли она ехать в женском платье, на что она мне ответила: „Я охотно переоделась бы в мужской костюм". Тогда я дал ей одежду и обувь одного из моих людей". *

* Jules Quicherat. Proces de condamnation et de rehabilitation de Jeanne d’Arc, dite la Pucelle, t. II. Paris, 1841, pp. 436, 437 (Кишера. Процесс осуждения и реабилитации Жанны д’Арк, прозванной Девой). В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте: издание обозначается буквой Q с указанием тома и страницы. При ссылках на показания свидетелей реабилитации опущены юридические формулы. Показания цитируются от первого лица; косвенная речь в ряде случаев заменена прямой.

Задержимся на последнем эпизоде. Ни Жанне, ни ее собеседнику и в голову не могло прийти, что, переодевшись в мужской костюм, девушка совершила преступление против законов церкви. Они смотрели на это, как на совершенно естественный поступок, вызванный соображениями безопасности и удобства. Путь предстоял неблизкий - верхом, по дорогам, кишевшим разбойниками, и женское платье для такого путешествия не годилось. Та непринужденность, с которой Жан из Меца предложил девушке костюм своего слуги, и та легкость, с которой Жанна - очень щепетильная во всем, что относилось к внешнему благочестию, - приняла это предложение, свидетельствуют о том, что современники не придавали ее поступку решительно никакого значения. Женщины, по-видимому, часто переодевались в мужскую одежду, отправляясь в дальний путь.

Но во время суда такая, по словам самой Жанны, "ничтожная мелочь" приобретает значение одной из главных улик для обвинения в ереси. И этой улике суждено будет сыграть в судьбе девушки роковую роль. Впрочем, не будем забегать вперед…

Жители Вокулера поверили в Жанну. Она приобрела много друзей, готовых разделить с ней тяготы предстоящего путешествия. К Жану из Меца присоединился его товарищ Бертран де Пуланжи, и оба рыцаря настойчиво уговаривали Бодрикура уступить просьбе девушки. Сам комендант видел быстро растущую популярность Жанны, и это заставило его изменить свое первоначальное отношение к ней. А когда Жанну милостливо принял союзник дофина, герцог Лотарингский, который заинтересовался новоявленной "пророчицей" и пригласил ее в свою резиденцию, колебания Бодрикура исчезли. Он согласился дать Жанне провожатых и письмо к дофину.

Горожане сообща снарядили девушку в дорогу. Они купили для нее крепкую вороную лошадку. Портной сшил ей по мерке костюм: холщевую рубаху, суконную куртку, штаны, соединяющиеся шнурками с курткой. Сапожник вытачал маленькие сапоги на толстой подошве, с длинными голенищами. Жанна подстригла волосы в кружок, надела круглую шапочку, прикрепила шпоры, привязала справа к поясу меч, подаренный Бодрикуром, и стала похожа на мальчишку-пажа. Она уверенно держалась в седле, ловко управляла конем, и при виде ее никто не мог подумать, что это переодетая девушка.

13 февраля маленький отряд покидал Вокулер. Он насчитывал семь человек: Жанна, Жан из Меца и Бертран де Пуланжи с их слугами, некий лучник Рошар и королевский гонец Коль де Вьенн, привезший незадолго до этого письмо дофина и возвращавшийся ко двору. Большая толпа проводила девушку до ворот. Среди провожатых был и Бодрикур. Он оглядел ее с ног до головы, вздохнул: "Ну что же, езжай. И будь, что будет".

Прежде чем попасть за Луару, в Шинон, где находился тогда двор дофина, Жанне и ее спутникам предстояло проехать через Шампань, в которой хозяйничали англичане, и по враждебной Бургундии.

Семь человек пересекают занятую врагами страну. Они едут по размытым весенними дождями проселкам, объезжая города, в которых стоят неприятельские гарнизоны, переправляются вброд через вздувшиеся реки, отдыхают под открытым небом или в брошенных домах. "Повсюду на нашем пути, - вспоминал позже Жан из Меца, - были англичане и бургундцы, и чтобы избежать встречи с ними, мы часто ехали по ночам".

По многу часов не слезает Жанна с седла. На привалах спит в сапогах и куртке. И ни одной жалобы, ни малейшего признака упадка духа. Жанна радостно возбуждена. "Во время одиннадцати дней пути, - вспоминал Бертран де Пуланжи, - мы находились в сильной тревоге. Но Жанна нам повторяла: „Не бойтесь ничего. Вы увидите, как ласково примет нас в Шиноне дофин"" (Q, II, 449).

По приезде в Шинон Жанну поместили на постоялом дворе, а ее спутники отправились в королевский замок, Девушка ждала, что с минуты на минуты ее проведут к дофину. Но замок молчал. Прошел день, другой - никто не приходил за Жанной.

Тем временем в королевском совете обсуждался вопрос о ее приеме. Сохранилось свидетельство одного из членов этого совета, президента счетной палаты Симона Шарля, о том, как проходило это обсуждение. Его рассказ заслуживает быть приведенным полностью, поскольку он точно воспроизводит реакцию двора на известие о появлении Жанны.

"На обсуждение совета был поставлен вопрос, должен ли король выслушать ее или нет. С самого начала спросили у нее, зачем она пришла и с какой целью. Она ответила было, что скажет об этом только королю, но когда ей заявили, что ее просят высказаться именем короля, она согласилась поведать мотивы своей миссии. „Мне, - сказала она, - небесный царь поручил сделать две вещи: во-первых, снять осаду с Орлеана и, во-вторых, повести короля на коронацию в Реймс".

"Выслушав это, некоторые члены совета заявили, что король ни в коем случае не должен доверять этой девушке. Другие же были того мнения, что, поскольку она называет себя божьей посланницей, король должен по крайней мере выслушать ее. Сам король желал, однако, чтобы ее предварительно допросили клирики и люди церкви."

"Наконец, не без затруднений, было решено, что король выслушает Жанну. Но когда она уже прибыла в Шинонский замок, чтобы предстать перед королем, он, подстрекаемый своими приближенными, все еще колебался в намерении дать ей аудиенцию. Тогда ему указали, что Робер де Бодрикур сообщил письмом о том, что он посылает эту женщину, и что она пересекла занятые врагом провинции, каким-то чудесным образом переправившись вброд через многочисленные реки, чтобы попасть к нему. Это убедило короля, и аудиенция Жанне была дана" (Q, III, 115).

Первое свидание дофина с Жанной состоялось в парадном зале Шинонского замка в присутствии многочисленных придворных. Девушку подвергли очередному испытанию: дофин спрятался за спинами придворных, а его место занял один из пажей. В общем разыграли сцену, более уместную на подмостках народного театра во время представления фарса с переодеванием, нежели в официальной резиденции государя. Ждали, как поведет себя Жанна. Сумеет ли она опознать истинного дофина, повинуясь лишь внутреннему чувству (было известно, что изображений Карла она не видела)? Если бы она обманулась, ее непрочная еще репутация "посланницы небес" оказалась бы безнадежно погубленной, и кое-кто из окружения дофина на это рассчитывал.

Надеждам этих людей не суждено было сбыться. Войдя в зал, освещенный неровным пламенем факелов, Жанна сразу же нашла дофина и приветствовала его низким поклоном. На присутствующих, и прежде всего на самого Карла, это произвело потрясающее впечатление.

Во время суда над Жанной следствие неоднократно обращалось к этому эпизоду. "В "сверхъестественной" проницательности подсудимой судьи видели проявление колдовских чар. Сама она объясняла все очень просто: "Когда я вошла в королевскую палату, я узнала короля среди других по совету моего голоса, который указал мне на него" (Т, I, 89). Думала ли она и впрямь так, или же хотела дать судьям еще одно доказательство божественного характера своей миссии - сказать что-либо определенное на этот счет невозможно. Но вот что обращает на себя внимание при знакомстве с материалами обвинительного процесса: на протяжении почти полугодового следствия и суда Жанна ни разу не назвала сама ни одного имени. Всякий раз, когда речь заходила о поступках, подсказанных ей другими людьми, она ссылалась на бога, "голоса", святых, ангелов, архангелов и т. д. Так, например, отвечая на вопрос следователя о причинах, побудивших ее переодеться в мужской костюм, Жанна заявила, что она сделала это по велению бога и его ангелов (в данном случае в роли ангела выступал Жан из Меца). Отвечая подобным образом, она не только защищала себя, но и стремилась отвести даже малейшую тень подозрений от своих друзей.

Вполне возможно, что этим в какой-то мере объясняется ее заявление, что она узнала неведомого ей прежде дофина по указанию божьего "голоса": Жанна не хотела назвать того или тех, кто описал ей характерную внешность дофина - причем описал настолько точно и подробно, что она без труда смогла узнать дофина в толпе придворных.

В тот вечер в Шиноне, когда Жанна узнала дофина, он отвел ее в сторону, и они о чем-то долго и тихо говорили. Когда Карл отошел от Жанны, - все заметили, что у него было веселое лицо, а улыбался он редко.

Какие надежды пробудила Жанна в душе дофина, какими словами смогла она убедить его, чем она вызвала его расположение? Ответить на это можно лишь предположительно. Судя по кратким и не очень ясным показаниям очевидцев сцены первой аудиенции, на Карла произвела глубокое впечатление одна из немногих фраз, сказанных Жанной во всеуслышание. Она назвала дофина истинным и законным наследником престола. В устах Жанны эти слова имели совершенно определенный смысл: королем Франции должен быть французский принц. Говоря так, она выражала общее мнение народа, отвергшего предательскую сделку в Труа. Но дофин, по-видимому, понял ее иначе. В те времена ходили упорные слухи, что отцом дофина был не Карл VI Безумный, а один из многочисленных любовников королевы. Распускали эти слухи англичане и бургундцы. Изабелла их не опровергала и тем самым способствовала их распространению. На дофина это действовало самым удручающим образом: в глубине души он сомневался в своих правах на корону. В словах же "посланницы небес" он услышал ответ на мучивший его вопрос и проникся к ней доверием.

Однако решающее слово в определении дальнейшей судьбы Жанны должна была произнести церковь. Жанну послали в Пуатье, где находились парламент (верховный суд) "Буржского королевства" и университет. Там она предстала перед авторитетной комиссией, составленной из пятнадцами богословов и законников.

Комиссии предстояло определить природу "сверхъестественного" вдохновения Жанны, т. е. выяснить, от кого - от бога или от дьявола - исходят ее "голоса" и видения. Комиссия должна была также дать заключение относительно возможности допуска Жанны к войску.

Около трех недель допрашивали Жанну церковники. Это было мучительным испытанием для девушки. Чуть не ежедневно ее подвергали длительным допросам, засыпая множеством трудных, подчас каверзных вопросов. Протоколы допросов Жанны в Пуатье не найдены, но некоторые эпизоды словесных поединков известны из воспоминаний самих членов комиссии.

- По твоим словам, - заявил Жанне как-то профессор теологии Гильом Эмери, - бог хочет помочь французскому народу избавиться от бедствий. Но если Францию освободит сам бог, то зачем же тогда нужны солдаты?

- Солдаты будут сражаться, и бог пошлет им победу, - последовал быстрый ответ.

Другой богослов, монах-францисканец Сеген де Сеген, заинтересовался, на каком языке говорили с Жанной ее святые.

- На лучшем, чем ваш, - ответила Жанна. "Я же, - поясняет брат Сеген, - говорил на лимузенском наречии".

Он стал требовать от нее, чтобы она дала некое "знамение", подтверждающее, что она действительно послана богом, а не является самозванкой, могущей погубить доверенных ей солдат. Тут Жанна уже не на шутку рассердилась: "Я пришла в Пуатье вовсе не для того, чтобы давать знамения и творить чудеса. Отправите меня в Орлеан, и я вам покажу там, для чего я послана. Пусть мне дадут любое количество солдат, и я пойду туда" (Q, III, 20).

Если бы комиссия захотела признать Жанну еретичкой, то в словах молодой крестьянки она нашла бы для этого сколько угодно поводов. Но люди, которые допрашивали Жанну, были трезвыми политиками и верными слугами дофина. Они отлично понимали, что девушка, полная такой непримиримой ненависти к врагам Франции, охваченная столь сильным желанием помочь своему народу, может оказаться очень полезной Карлу в это трудное время. Они видели, как с каждым днем росло влияние Жанны в простом народе.

В Пуатье произошло то же, что и в Вокулере. Еще до того, как комиссия вынесла решение, жители города признали в Жанне освободительницу родной страны. Толпами собирались они у дверей дома, где она жила, подолгу ждали ее появления, а когда она показывалась, приветствовали ее радостными криками. Вести о Жанне быстро разнеслись по другим городам. Народное признание, которое постоянно опережало признание со стороны "верхов", - вот в чем был секрет успехов Жанны. Опираясь на поддержку народа, слабая девушка обретала ту могучую силу, с которой не могли не считаться дофин и его советники.

Комиссия, допрашивавшая Жанну в Пуатье, не нашла в ней ничего такого, что внушало бы подозрения. "Мы считаем, - писали ее члены Карлу, - что, ввиду крайней необходимости и учитывая грозящую городу Орлеану опасность. Ваше Высочество может воспользоваться помощью этой девушки и послать ее в названный Орлеан". Впрочем, добавляли они, не следует слишком доверять ей.

Поиск по сайту: