Реформатор Цвингли 3 страница

Избрание 23 февраля анабаптистского городского совета близко совпало с прибытием из Голландии Яна Матиса. Он немедленно призвал казнить всех оставшихся в городе католиков и лютеран, но вместо этого их изгнали вон во время жестокой пурги. Не сумевшие или отказавшиеся уйти, были насильно «перекрещены» на рынке. Когда епископ предпринял частичную осаду города, Ян Матис взял в свои руки диктаторскую власть и начал террор. Он провозгласил коммунистическое государство, и когда кузнец опротестовал конфискацию частной собственности, Матис ударил его ножом, а затем расстрелял на рынке для устрашения толпы. Все деньги и ценности отошли к «государству», все дома надлежало постоянно держать открытыми, а имущество было объявлено общим. Подверглись сожжению все книги, за исключением Библии, каждый работник получал плату по потребностям и только натурой, а воины питались в общественной столовой. Затем Матис имел видение, подобно древнему Гедеону. Якобы ему следовало отобрать горстку солдат и победоносно выступить против войска нечестивого епископа. Тощий фанатик с бешеными глазами предпринял вылазку и тотчас был зарублен противником.

Настал час Иоанна Лейденского. Этот хулиганистый сын датского мэра и крестьянки был пролетарским провокатором с манией величия, необузданным воображением фанатика и прямолинейностью сумасшедшего. В начале мая он бегал голышом по городским улицам и впал в экстатический транс, длившийся трое суток. Когда же он наконец захватил власть, то объявил немедленную смертную казнь за неповиновение, организовал личную охрану и систему, державшую в страхе целый город с десятью тысячами жителей. Он объявил, будто ему было видение об установлении полигамии и, женившись на привлекательной молодой вдове Матиса, набрал себе гарем из пятнадцати жен. В августе 1534 года, отбив атаку наемной армии епископа, Иоанн провозгласил себя царем нового Иерусалима и мессией, или помазанником последних времен, предсказанных ветхозаветными пророками. Он правил с высокого трона, покрытого золотой тканью и расположенного на рынке. Ротманн, опубликовавший памфлеты под примечательными названиями «Возмездие» или «Провозглашенное мщение», стал судебным деятелем, а Книппердоллинк — премьер-министром. Царский двор пышно пировал и облачался в великолепные одежды, в то время как подданные «царя» жили в нищете. Одна из жен Иоанна, красавица Дивора, была объявлена «царицей».

Трагифарс обратился в кошмар, когда в январе 1535 года армия епископа при финансовой и военной поддержке из Гессена и других земель империи по-настоящему осадила город. Город был окружен земляными укреплениями, пехотой и кавалерией, которые полностью отрезали его от внешнего мира и ожидали сигнала. Шли месяцы, в городе свирепствовал жестокий голод, люди опустились до поедания насекомых и даже мертвых. После осады, длившейся почти полгода, несколько перебежчиков, скорее напоминавших скелеты, указали осаждавшим уязвимые участки обороны. 24 июня войска ворвались в город и пленили «царя» Иоанна вместе с его двором. Его возили напоказ, подобно дрессированному медведю, в назидание революционерам. Затем в 1536 году он, Книппердоллинк и еще один человек были казнены посредством раскаленных кандалов. В состоянии шока «царь» Иоанн не шевельнулся и не издал ни звука на протяжении всей экзекуции. Их тела были вывешены в клетках на башне Ламбертинской церкви в Мюнстере, которая по сей день служит городу и всему миру напоминанием о безумстве и мстительности человека. Городские стены были разрушены, а уцелевшее население возвращено в лоно Католической церкви.[11]

Мюнстерская трагедия дискредитировала воинственный коммуноэсхатологический Анабаптизм. Репутация движения была в значительной степени восстановлена благодаря миролюбивому анабаптисту из Нидерландов Менно Симонсу (1496—1561), который потерял брата, погибшего после падения Мюнстера от руки палача. Из рядов католического духовенства он перешел в Лютеранство, а затем в Анабаптизм. Он верил, что библейская, или апостольская модель церковного устройства заключается в организации отдельных общин, состоящих из возрожденных людей, которых Святой Дух побуждает к мирной жизни и служению. Общинам следует изгонять явных нераскаявшихся грешников. Материальные элементы Св. Причастия являются символическим напоминанием о смерти Христа и о возрождении верующего. Он верил, что присяги, военная служба и участие в светском правительстве противоречат воле Божией. Принципиальную суть своих убеждений он изложил в работе «Основы христианского учения», опубликованной в 1539 году и имевшей сильнейшее влияние. Меннонитские общины распространились из его родной Восточной Фрисландии, через Нидерланды в северную Германию, а оттуда — в Россию и Новый Свет.

Благодаря энергичным усилиям по возвращению к жизни ранней Церкви древнеримского периода, анабаптисты сделали огромный практический вклад в развитие демократических принципов современного мира. Их приверженность идее добровольной, или конфессиональной церкви, — в противовес официальной церкви, состоящей из всех членов сообщества, была важным шагом в развитии государственного религиозного плюрализма. Отделение верующих от официальной церкви внесло выдающийся вклад в современный конституционный принцип отделения церкви от государства. И наконец, стойкость анабаптистов в условиях жестоких гонений поражала даже их гонителей. Их собственная кровь стала вкладом анабаптистов в дело религиозной терпимости и свободы. Эти принципы предвосхитили более поздние реалии, воплощенные американской конституционной демократией и провозглашенные Французской революцией.

СПИРИТУАЛИСТЫ И ЕВАНГЕЛЬСКИЕ ГУМАНИСТЫ

Кроме более чем сорока разновидностей анабаптистов, образовавших общины сектантского типа, Реформация также принесла свободу многим другим людям, стремившимся к религиозной свободе. Отдельные неординарные люди становились спиритуалистами и развивали внутренний аспект религиозной жизни, в то время как другие люди, более пытливого и рационального склада, превращались в яростных критиков теологических традиций и догм.

Смешением различных направлений отличался спиритуалист Ганс Дэнк (Hans Denck), на протяжении нескольких лет увлекавшийся анабаптизмом. Он был студентом классического факультета и ректором известной школы Св. Себальдия (St. Sebaldus) в Нюрнберге. Его привлекало стремление германских мистиков и христианских неоплатоников к духовности и внутренним аспектам живой веры. Он верил в сосуществование внутреннего слова, вдохновленного обитающим внутри Святым Духом, и внешнего слова, записанного по действию Духа, а также проявлял склонность к универсализму. 21 января 1525 года реформатор Озиандер изгнал его из Нюрнберга в тот же самый день, когда в Цюрихе произошло первое «взрослое» перекрещение. В Аугсбурге он встретился с Губмайером, обратившим его в анабаптизм, и в 1526 году созвал для согласования миссионерских усилий знаменитый Синод мучеников. Однако вскоре он разочаровался в хаотическом энтузиазме анабаптистов, оставив движение незадолго до своей смерти в 1527 году, и вновь обратил «око разума внутрь». Его движение слилось с движением швейцарских братьев.

Человеком весьма схожего толка был лютеранин Себастьян Франк (1499—1543), более всего известный своими «Всемирными хрониками». Его разновидность спиритуалистического мистицизма свидетельствует об определенной склонности к пантеизму и универсализму. Он настаивал на терпимости к анабаптистам, хотя в целом не одобрял это течение, о чем свидетельствует его неординарное высказывание:

«Я упомянул их [анабаптистов] среди еретиков, дабы они осознали, что их церковь не является истинной Церковью, дабы они обратились к подлинному единству в духе и в истине. Однако я предупреждаю их гонителей не выступать в роли Каиафы и Пилата. Анабаптисты не во всем правы, равно как и любые другие люди, но нам следует заимствовать друг у друга лучшее».[12]

Одним из наиболее плодовитых авторов спиритуалистических и мистических трактатов был дворянин из Силезии Каспар Швенкфельд (1489—1561). Он увлекался учением Лютера и отличался глубоко внутренним, духовным пониманием веры. От немецких мистиков он воспринял убеждение, что вере надлежит быть волнующим внутренним переживанием, а возрождение должно ощущаться в сердце. Уделяя духу большее внимание, чем плоти, он стал особо выделять внутреннее духовное Крещение, восприняв цвинглианское понимание Вечери Господней, однако в исключительно духовном смысле. В конце концов он оставил поместье, став странствующим евангелистом, и проповедовал небольшим группам своих последователей, собиравшихся под покровительством благосклонных дворян, землевладельцев его сословия.

Евангелические рационалисты еще сильнее удалились от общепринятых норм и сторонились даже друг друга. Это были более интеллектуальные и критичные люди, чем спиритуалисты, отличавшиеся склонностью к большему радикализму, например антитринитаризму и вульгарной экклезиологии. Прежде исследователи полагали, что анабаптизм восходит своими корнями к антитринитаризму, однако теперь это мнение уже не столь популярно. Менно Симонс действительно избегал терминологии, связанной со Св. Троицей, поскольку обнаружил, что в самом Писании она не используется. В некоторой степени схожие настроения также наблюдались у Адама Пастора (Adam Pastor) и Людвига Гецера (Ludwig Haetzer), но большинство анабаптистов были ортодоксальны в учениях о Боге и о Христе. Евангелические рационалисты знали латынь и были образованными людьми. Они приходили к своим убеждениям через изучение первоисточников и трудов отцов Церкви, а не под влиянием сектантов. Крупнейшим светилом в этом созвездии, очевидно, был Мигель Сервет, уникальная особенность которого, по выражению американского церковного историка Роланда Бейнтона (Roland Bainton), заключалась в том, что он был «условно сожжен католиками, а в действительности — протестантами».

Мигель Сервет родился в 1511 году в Испании. Сын королевского нотариуса был благословлен блестящим интеллектом и проклят буйным характером и страстью к спорам. Он изучал право, а потом медицину, но увлекся теологической суматохой того времени. Интеллектуальные интересы бросали его во все уголки Европы: Тулуза, Болонья, Базель, Страсбург, Париж, Лион и, наконец — Женева. Во время своей учебы в Тулузе он имел волнующее религиозное переживание, обнаружив в Писании историческую личность — Иисуса из Назарета, и эта личность стала объектом и центром его веры. Он обратился против традиционного догматического понимания Троицы, а также против учения о Божественной и человеческой сущности Христа. Он пришел к убеждению, что такие теологические понятия как ипостась, воплощение и сущность имеют историческое происхождение и были применены по отношению к библейским понятиям эллиническими метафизиками. Происходя из греческой философии, эти термины носят абстрактный, искусственный и спекулятивный характер, не имеющий отношения к живому Богу.

Когда в возрасте двадцати лет ему не удалось убедить реформаторов Базеля и Страсбурга в обоснованности своих взглядов, этот осторожный, но упрямый и тщеславный молодой человек решил опубликовать свой трактат «Об ошибках троичности» и сразу же снискал себе прочную репутацию раскольника. Он настаивал на том, что традиционная схоластическая теология ввела в определение Троицы греческую философскую терминологию и небиблейские категории. Однако его собственная формулировка оставляла впечатление, что он восстанавливает арианскую ересь, утверждавшую, будто Иисус Христос не является Предвечным Логосом, или Словом, Ипостасью Троицы, извечно пребывавшей с Богом Отцом. Его книга была встречена бурей негодования, почти повсеместно ее осудили и отвергли. Желая разъяснить свою позицию, в 1553 году он опубликовал обширный и бессвязный труд под названием Восстановление Христианства, в котором ему однако не удалось ни прибавить ясности своей первой работе, ни восстановить ортодоксальную репутацию. Интересным разделом этой разносторонней работы является изложение его теории о циркуляции крови в легких. Не будь эта работа повсеместно сожжена, данный раздел мог бы сделать Сервета основателем современной биологии[13].

Сервет счел благоразумным путешествовать тайно, под именем М. де Вилленеф (M. de Villeneufve), но сохранить инкогнито ему не удалось. В Вене обманным путем его привлекли к медицинской помощи заключенным, и он сам оказался заключен в ту же тюрьму. Он удачно бежал через стену, сбросив ночной колпак и купальный халат, который надевал для прогулок в тюремном дворе. В Лионе он был заочно осужден гражданским судом на основании доносов, отчасти поданных Жаном Кальвином. К несчастью, по пути в Неаполь, где Сервет намеревался заняться медицинской практикой, он решил задержаться в Женеве. В протестантской Женеве репутацией нового духовного руководителя пользовался французский реформатор Жан Кальвин. Он был давним оппонентом Сервета, пытался доказать ему ошибочность его путей, писал против него, а шестнадцатью годами ранее в Париже пригласил его на дебаты, которые Сервет не смог посетить. На этот раз Сервет пришел послушать проповедь Кальвина, но его узнали и отвели в государственный суд, отвечать по обвинению в наитягчайшем преступлении — богохульстве. Кальвин безуспешно спорил с ним, уговаривал отказаться от ошибочных взглядов. Когда Сервет наконец был осужден на сожжение, Кальвин ходатайствовал о менее мучительном наказании — отсечении головы, но суд был неумолим. 27 октября 1553 года осужденный еретик был сожжен на костре. Он стал жертвой слепой ревности по истине со стороны своих противников, которые очевидно верили, будто действуют во благо самому Сервету.

Нашелся человек, который защищал Сервета, осуждал его гонителей и, возможно, являлся величайшим либералом своего нетерпимого века — Себастьян Кастеллио. Кастеллио приехал в Страсбург как религиозный беженец, где встретился с Кальвином у него дома. В 1541 году он сопровождал Кальвина в Женеву и преподавал там в академии, но не был допущен к рукоположению в священнослужители по причине своих нонконформистских взглядов. Он переехал в Базель, где надеялся мирно закончить свои дни, работая профессором греческого языка. Это был человек интеллектуального, профессорского склада, который, в отличие от Сервета, не находил удовольствия в полемике. В своей работе Об искусстве сомнения и уверенности, знания и невежества[14] он настаивал, что из трех источников знания — опыта, откровения и здравого смысла — первые два должны подчиняться третьему. Многие традиционные догмы выходят за пределы здравого смысла, и потому их следует считать вопросами личной веры. Записанное Слово Божие есть кладезь Божественной мысли, ключ к которому находится во внутренней духовности человека. Кастеллио полагал, что Божия благодать вовсе не является непознаваемой тайной, а зависит от искренности человека. Он определял искренность как внутреннюю преданность человека тому, что тот считает истинным, и настаивал на том, что честность является непреложным условием для поиска истины. Человек должен искать истину страстно, сохраняя совершенную нравственную чистоту. Никто, даже Кальвин, не имеет права становиться судьей. Сервет стал мучеником за истину, как он ее понимал.

Кастеллио расходился с Кальвином в догматическом вопросе о сошествии Христа во ад и аллегорическом толковании Книги Песнь песней, которую считал любовной песнью, а теперь дело Сервета подвело его к расколу. В 1554 году Кальвин написал работу «Защита правой веры во Св. Троицу от чудовищных заблуждений М. Сервета»[15]. В тот же год Кастеллио под псевдонимом Мартина Беллуса написал свою наиболее известную работу, пережившую за прошедшие годы 133 издания, — «Трактат о еретиках, сиречь, должно ли их преследовать, и как должно с ними поступать»[16]. В предисловии, адресованном Кристофу Вюртембергскому, он задает князю вопрос, как бы тот себя чувствовал, если уезжая, он оставил слуг с повелением ожидать его возвращения, облекшись в белые одежды, а возвратясь обнаружил, что они ссорятся и даже дерутся друг с другом на ножах. Так же и Христос, писал он, будет недоволен, обнаружив Своих последователей воюющими друг с другом. Кастеллио привел в трактате множество цитат из трудов Эразма, Лютера, Себастьяна Франка и многих других в пользу терпимости и свободы совести. В эмоциональных выражениях он осудил преследование анабаптистов: «Их жестоко убивали, даже безоружных. Но еще более жестоко то, что, обосновывая подобную жестокость, их подавляли не только посредством меча, но и книг, которые имеют большее влияние и живут дольше».[17] Однако его тезис о том, что нормой для христиан являются терпимость и взаимная любовь, противоречил представлениям его современников, убежденных в непреложности догматических формулировок. Кальвин считал его пелагианским чудовищем, и в конце концов он был осужден за ересь. Он умер в 1563 году во время работы суда, что соратник Кальвина Теодор Беза воспринял как кару Божию.

Монтень был убежден, что потомки перед Кастеллио в большом долгу. Несмотря на свою относительно небольшую численность, анабаптисты, спиритуалисты и евангелические рационалисты внесли огромный вклад в лучшие современные либеральные традиции. Множество подвигов пассивного противостояния деспотии властей и общепринятым интеллектуальным спекуляциям были необходимы для формирования подлинной терпимости и истинной религиозной свободы. Англо-американский философ Алфред Норт Уайтхед однажды заметил, что непрактичная христианская этика является одним из самых мощных инструментов человеческого прогресса. Своими попытками буквально следовать самым непрактичным предписаниям Нагорной проповеди анабаптисты явили обществу в зеркале евангельского закона образ, который вызвал смятение. Власти знали, как подавлять эту угрозу своему благополучию, но им не удалось истребить всех нонконформистов и искоренить их идеи. Идея религиозного универсализма в государстве преобладала во второй половине шестнадцатого века и в значительной части семнадцатого века. Но со временем идеи терпимости и религиозной свободы вышли на поверхность и стали неотъемлемой частью западной либеральной традиции. Существует прямая взаимосвязь между спиритуалистами, евангелическими рационалистами и философией восемнадцатого столетия. Когда современный человек читает «Зеркало мучеников», или «Книгу мучеников» Фокса и помышляет о том, что за этот относительный прогресс, совершенный человечеством в направлении подлинно братской любви, многие верующие заплатили своими страданиями и кровью, его начинает волновать вопрос Джоржа Бернарда Шоу: «О Бог, создавший эту прекрасную землю, когда она будет готова принять твоих святых? Доколе, Господи, доколе?»

________________________________________

[1] Великий Пост не имеет фиксированной даты начала — с Пепельной Среды и до Пасхи. — Прим. ред.

[2] См. Чарльз Гарсайд младший, Цвингли и искусство (Нью-Хэйвен, 1966), стр. 146-160.

[3] И именно Слово Божие (говорю я вам) делает Таинство Таинством — так, что это не просто хлеб и вино, но является и называется Телом и Кровью Христовыми. Ибо сказано: Accedat verbum ad elementum et fit sacramentum — то есть: «Когда Слово присовокупляется к какой-либо естественной [материальной] субстанции, она становится Таинством». Это высказывание Св. Августина столь изящно и правильно, что едва ли он мог сказать что-то лучшее. (Книга согласия. Большой катехизис. Часть пятая, 10.) — Прим. ред.

[4] «Надлежит ему также иметь доброе свидетельство от внешних, чтобы не впасть в нарекание и сеть диавольскую» (1 Тим. 3:7). — Прим. ред.

[5] Полный текст Исповедания можно отыскать в «Шлейтгеймском вероисповедании» Джона Венгера, Ежеквартальный менонитский обзор, 19, № 4 (октябрь 1945 г.): 247-52.

[6] См. Библиотека христианских классиков, изд. Георг Вильямс (Лондон, 1957), том 25, Писатели анабаптисты и спиритуалисты, стр. 138-144.

[7] Ис. 6:5. — Прим. ред.

[8] Ис. 20. — Прим. ред.

[9] Милленаризм. — Прим. ред.

[10] Здесь имеется в виду параллель с более поздними событиями Французской революции. — Прим. ред.

[11] Норман Кохн, Стремление к Тысячелетнему Царству: революционное мессианство в Европе эпохи Средневековья и Реформации и их влияние на современные тоталитарные движения (Нью-Йорк, 1961), стр. 272-301.

[12] Себастьян Франк, Chronica, Zeybuch und Geschichtbibel (Страсбург, 1531), цитата из Восстановление анабаптистского виденья, изд. Гай Ф. Гершбергер (Скоттдейл, Пенсильвания, 1957), стр. 318.

[13] Рассматривая понятие души, Сервет попытался дать представление о крови как обиталище души, впервые в Европе описал малый круг кровообращения. Приоритет его в изучении кровообращения считался неоспоримым до тех пор, пока в 1929 в Дамаске не была найдена рукопись арабского врача Ибн-ан-Нафиса с описанием легочного кровообращения. Прямые текстовые совпадения в описаниях Сервета и Ибн-ан-Нафиса позволяют предполагать знакомство Сервета с текстом его арабского предшественника. — Прим ред.

[14] De arte dubitandi et confitendi, ignorandi et sciendi. — Прим. ред.

[15] Defensio orthodoxae fidei de Sacra Trinitae contra prodigisos errores M. Serveti. — Прим. ред.

[16] Traite des heretiques, a savoir si on doit les persecuter, et comme on se doit conduire avec eux, selon l'advis, opinion et sentence de plusieurs auteurs tant anciens que modernes.

[17] Цитата из ibid., стр. 318-319.

Глава 16 Кальвин и кальвинизм

Великим вкладом Франции в дело Реформации стал ее выдающийся сын Жан Кальвин. Во Франции он родился, вырос, учился, принял евангельскую веру, был арестован, выслан и наконец обрел поддержку малочисленных, но воинственных последователей, которые были готовы сражаться и умереть за свои убеждения. Третья военная кампания Габсбургов и Валуа вынудила Кальвина избрать окольный путь из Парижа в Страсбург. В женевском гостиничном номере, где Кальвин намеревался задержаться не более одной ночи, обладатель огненно-рыжих бороды и волос, французский реформатор Гийом Фарель, который вместе с Пьером Вире изгнал из этого города папизм, уговорил его остаться и помочь в реформировании Женевы. Фарель грозил Кальвину Божьим проклятием за его стремление к покою, если он бежит с поля боя и откажет в столь необходимой помощи. Много лет спустя Кальвин писал в предисловии Комментариев к Псалтири, датированном 22 июля 1557 года: «Гийом Фарель удержал меня в Женеве не советом или увещеванием, а грозным предостережением, от которого я почувствовал, словно Бог опустил с Небес Свою могущественную десницу, дабы меня пленить». В глубине сердца Кальвин считал себя человеком Божиим, эта уверенность, подкрепленная исключительной одаренностью, вознесла его над обычными людьми. Он стал одним из людей, оказавших ощутимое влияние на развитие западной истории и формирование облика западного человека. Британский писатель и государственный деятель лорд Морли (Lord Morley) писал: «Исключать Кальвина из числа деятелей западной цивилизации равносильно тому, чтобы глядеть на историю, закрыв один глаз».

Кальвин — человек и проповедник

Кальвин был одной из тех сильных и цельных исторических личностей, которых народ любит или ненавидит, почитает или презирает. Незадолго до своей смерти он заметил, что жители окрестностей Берна «боялись его всегда больше, чем любили». Даже современные люди считают, что о Кальвине им известны две вещи: это был суровый человек, который учил, что многим людям суждено попасть в ад. В действительности как сам этот человек, так и его учение были гораздо утонченнее и сложнее, чем принято думать.

Когда Кальвин родился 10 июля 1509 года в городе Нуайон, в провинции Пикардия, расположенной к северо-востоку от Парижа, — Лютер провел в монастыре уже четыре года. Когда Кальвин учился читать, Лютер уже читал лекции о Псалтири и посланиях к Римлянам и к Галатам. Он был восьмилетним мальчиком, когда Лютер опубликовал свои Девяносто пять тезисов. Яркость и свежесть Кальвина объясняется тем, что их разделяло поколение. Взрывные теологические заявления Лютера нуждались в систематизации. Неорганизованные и неэффективные протестантские церкви нуждались в организации и структуре, которые обеспечили бы жизнеспособность движения вопреки военному превосходству католиков и сокрушительным ударам враждебных стран. Кальвин и Лютер обладали совершенно разными темпераментами. Младший был скромен до застенчивости, точен и сдержан, за исключением редких вспышек гнева. Он был жесток, но педантично справедлив и честен, самодостаточен и холоден. У него было много знакомых, но мало близких друзей. Старший был общителен и разговорчив, свободен, открыт и сердечен с людьми любого происхождения. Несмотря на различия в характере, Кальвин и Лютер питали друг ко другу обоюдное уважение, основанное на их идейной близости.

В 1539 году Лютеру очень понравилось написанное Кальвином «Открытое письмо к кардиналу Садолетто о том, почему была необходима реформа». В письме от 14 октября того же года Лютер выразил свою радость по поводу того, что Кальвин служит в Страсбурге вместе с другими его друзьями. Меланхтон свидетельствовал, что Лютер очень высоко ценил Кальвина. В апреле 1545 года Лютер взял с полки виттенбергского книжного магазина экземпляр «Наставления в христианской вере» и, просмотрев его, отметил: «Автор наверняка образованный и благочестивый человек. Если бы Эколампадий и Цвингли были с самого начала столь же чистосердечны, то не произошла бы эта отвратительная ссора». Он считал Кальвина настолько же основательным, насколько Цвингли поверхностным. Кальвин, в свою очередь, горячо защищал Лютера от нападок и однажды написал Генриху Буллингеру, отвечая на его критику в адрес старого реформатора:

«Помни, сколь великим человеком является Лютер. Как он изумительно одарен, как смело и непреклонно, как умело и грамотно, как эффективно он трудился, неустанно уничтожая антихриста и распространяя учение о спасении. Я остаюсь верен тому, что говорил уже много раз: ''Назови он меня диаволом, я все равно отдам ему честь и назову его превосходным служителем Божиим''».[1]

Германский реформатор обрел достойного преемника в лице француза Кальвина, равного ему по качествам, масштабу и силе. Интересно, что их последователи не разделяли глубокого согласия своих вождей.

Становление Кальвина как второго мужа Реформации было совершенно невероятно, так как первоначальное влияние, которое он испытал в юности, вело его в прямо противоположном направлении, и обращение к Евангелию стало полной неожиданностью. Его отец Жерар Ковен служил делопроизводителем (прокуратором) в городском правлении, а затем стал поверенным соборного капитула в Нуайоне, там и родился один из пяти сыновей Жан — в доме, расположенном в центре города, рядом с зерновым рынком, под самой сенью церкви. Жерар готовил сына к церковной карьере. В возрасте всего одиннадцати лет Жан был зачислен в соборный клир при алтаре Ля Жезине, а в восемнадцать выбрил тонзуру, хотя не был официально рукоположен. Согласно общепринятой практике того времени, отец нанял профессионального священника, чтобы за небольшой процент от приходского дохода читать мессу вместо сына. Кальвин же был направлен для воспитания и обучения в семью графа Анге де Монмор (Hangest de Montmors), где кроме грамоты он также усвоил аристократические манеры, которые сохранял на протяжении всей жизни. Много лет спустя, когда французский беженец обратился к нему со словами: «Брат Кальвин», — тот холодно ответил ему: «Для вас — мсье Кальвин!» В августе 1523 года Кальвин отправился с молодыми Монморами в Париж, где жил у тети и посещал Коллеж де ла Марш, в котором один из лучших учителей латыни того времени Матурин Кордье развил в четырнадцатилетнем Кальвине стилистическую ясность и точность, которые стали отличительной чертой его трудов. Когда через двадцать семь лет Кальвин посвятил свои «Комментарии к Первому посланию Фессалоникийцам» этому человеку образцового благочестия и образования, он засвидетельствовал, что именно эффективному преподаванию Кордье он обязан всеми своими последующими успехами. «Я по справедливости признаю, что обязан Вам всей пользой и всеми успехами, которые у меня были!» Кордье последовал за своим учеником в изгнание, оставшиеся годы преподавал в Нешателе и умер в Женеве в один год с Кальвином.

Затем Кальвин перевелся в более схоластический и церковный по своей сути Коллеж де Монтегю, где оставался до 1527 года. В этом коллеже учились Эразм и Рабле, которые жаловались на его гнетущую атмосферу. Там Кальвин выбрал одним из предметов основы искусства. Кроме Монморов, круг его близких друзей также составляли Мигель и Николя Коп, сыновья королевского врача-швейцарца, а также его кузен Пьер Робер, более известный под псевдонимом Оливетан, отражающим его обычай жечь до полуночи масло в светильнике. Кальвин покинул университет приблизительно в то же время, когда туда прибыл Лойола, но Кальвину тогда было только восемнадцать, а Лойоле тридцать шесть, и вероятно они были незнакомы или мало знакомы. В сентябре 1527 года нуайонские каноники вознаградили успехи Кальвина приходом Св. Мартина в Мартвиле (St. Martin de Marteville), который через два года он сменил на приход в Понт л'Эвек (Pont l'Eveque), что близ Нуайона. Несмотря на отсутствие официального рукоположения, он несколько раз проповедовал и выглядел как человек, делающий церковную карьеру. Много лет спустя он засвидетельствовал: «Я был упорно предан папским суевериям».

Однако именно на этом этапе Кальвин начал двигаться в направлении светской карьеры. У его отца произошел конфликт с каноником, и он решил отдать предпочтение более выгодной карьере юриста для своего одаренного сына. Тот факт, что на момент своей смерти в 1531 году отец был отлучен от церкви, не мог не произвести впечатления на сына. Оливетан начал серьезное изучение Писания, в результате чего сделал первый перевод Библии на французский язык. Кроме того, занятия Оливетана привели его к вопросу о небиблейской основе католических доктрин и устоев, чем он, возможно, делился с Кальвином. В марте 1528 года по совету отца Кальвин стал изучать право в Орлеане у известного юриста Пьера де л'Этуаля. Он напряженно трудился и одновременно увлекся гуманистическими исследованиями классики. Осенью 1529 года Кальвин перевелся в Бурже для изучения римского права у итальянского правоведа Андреа Альчиати (Andrea Alciati). Германский учитель и друг Кальвина Мельхиор Вольмар научил его читать Новый Завет по-гречески и, возможно, ознакомил его с лютеранской теологией. Несмотря на увлеченное изучение классической литературы, Кальвин сохранил серьезное отношение к вере и был глубоко впечатлен надписью в Буржской церкви: «Бойся Бога, благотвори бедным, помни о конце». Сразу после смерти отца Кальвин уехал из Бурже в Коллеж де Форте, где обучался греческой литературе и начал изучение еврейского. В апреле 1532 года он опубликовал свою первую работу — написанные по-латыни комментарии к трактату Сенеки De clementia — «О милосердии». Это был педантичный труд, свидетельствовавший о незаурядной эрудиции. Как примерный начинающий гуманист он отослал экземпляр Эразму.

Поиск по сайту: