ВОЗРОЖДЕНИЕ И ДВИЖЕНИЕ РЕФОРМАЦИИ 11 страница

Кальвин отдавал предпочтение пению псалмов, а в 1562 году с одобрения Кальвина было опубликовано первое полное французское издание Псалтири. Французский поэт Маро (Marot) перевел около полутораста псалмов и облек переводы остальных в стихотворную форму, а Теодор Беза завершил издание. В этом популярном песеннике стихотворные псалмы положены на мотивы популярных французских chansons. Он пользовался таким успехом, что был переведен на двадцать языков. Один из лучших кальвинистских композиторов Клод Гудимель (Claude Goudimel) (1505—1572) несколько раз издавал ноты для Псалтири.

Реформация и наука

Американский историк человеческой мысли Карл Беккер (Carl Becker) однажды заметил, что мы, современные люди, неизбежно думаем обо всем в исторических и научных категориях. Научная революция, сделавшая свои первые шаги в семнадцатом веке, одержала абсолютную победу благодаря явному преобладанию над природой, и практически сделалась для западного мышления критерием истины. И взаимоотношения между Реформацией и наукой представляют собою интереснейшую историческую проблему. Почему современная наука и технологии стали социально значимой силой на западе, а не в других культурах? Почему в христианских странах, а не, скажем, в мусульманских? И почему все это так тесно связано с развитием Реформации?

Роль Протестантизма в становлении современной науки по-прежнему дискутируется современными историками. Французский протестантский историк девятнадцатого века Альфонс де Кандоль (Alphonse de Candole) заметил, что из девяносто двух иностранных членов, избранных в Парижскую Академию Наук с ее основания в 1666 году по 1866 год, протестантами были семьдесят один член, католиками — шестнадцать, а остальные пять — иудеями или без определенной религиозной принадлежности. Сравнив эту статистику с количеством европейских католиков (107 миллионов) и протестантов (68 миллионов) за пределами Франции, Кандоль сделал вывод, что достаточно выдающихся для избрания в Академию протестантов было в шесть раз больше, чем католиков. Статистика Лондонского Королевского Общества (основанного в 1662 году) по двум датам в девятнадцатом веке подтверждает его вывод, что протестанты опережают католиков по числу выдающихся европейских ученых. Другие исследования обнаруживают в Англии семнадцатого века взаимосвязь между Пуританством и наукой. Никто не может опровергнуть преобладание протестантов среди ученых после 1640 года. Лютеране, англикане и преимущественно кальвинисты совершили больше научных открытий, чем католики, и оказались более гибкими, применяя эти открытия в жизни. Более того, более суровые кальвинисты внесли пропорционально больший вклад в науку, чем англикане, а после умершего в 1630 году Иоганна Кеплера и вплоть до девятнадцатого века лютеране не дали миру ни одного ученого мирового масштаба, за исключением Лейбница и Линна.

Эти обстоятельства, в отношении которых между историками существует значительная доля согласия, породили множество спекуляций о связи религии и развития современной науки. Была ли это лишь неспособность разобщенных протестантов, в отличие от католиков, сдерживать развитие науки? Прав ли был социолог Макс Вебер, предположив в 1905 году, что Кальвинизму присущ эмпиризм, являющийся обязательным элементом научного метода? Или же эти факторы не имели никакого отношения, либо, в лучшем случае, имели косвенное отношение к религии? Связана ли ситуация после 1640 года с проблемой истоков современной науки, ведь научный прогресс начался именно после 1640 года, когда были реально завершены труды Галилея, Харвея и Декарта? Конечно же, невозможно рассмотреть здесь все аргументы или даже достаточное количество фактов. Однако имеет смысл помнить об этих важных вопросах во время нашего беглого обзора развития науки после Реформации.

Причинами непропорционально большого числа протестантских ученых, как минимум после 1640 года, некоторые историки называют: (1) определенное созвучие между ранней протестантской этикой и научным подходом в критическом отношении к вопросам авторитетности и духовного индивидуализма, (2) определенная общность между абстрактными элементами протестантской теологии и современными научными теориями, например антииерархичность концепции священства всех верующих и идея о человеке как микрокосме в великом макрокосме, и (3) применение науки поздними кальвинистами, особенно английскими пуританами, для достижения своих религиозных целей, поскольку они считали своим долгом изучение природы, а научные исследования полагали добродетелью, полезной человечеству, и даже считали, наравне с материальным процветанием, успехи в науке признаком избранности человека ко спасению.

Лютера зачастую называют Коперником теологии, а Коперника — Лютером астрономии. Отождествление религиозной реформы и научной революции очень старо. Томас Спрат (Thomas Sprat), англиканский священнослужитель и один из первых членов Королевского Общества, свидетельствовал о

«...согласии между современным устройством Королевского Общества и нашей церковью в ее начале. Обе организации одинаковым образом понимают слово Реформация — одна использует его в религии, а другая относит к философии... Обе избрали одинаковый способ ее реализации: каждая пренебрегает испорченными образцами и за советом обращается к совершенному оригиналу, одна — к Святому Писанию, а другая — к великой силе творения. Обе несправедливо обвиняются врагами в одинаковых преступлениях — забвении древних традиций и склонности к новизне. Обе в равной степени учитывают возможные ошибки своих предшественников, однако сохраняют достаточную меру уважения к ним. Обе следуют великой заповеди Апостола все испытывать. Такая гармония существует в их интересах и характерах».[12]

Сам Лютер был убежден, что мир видит зарю нового дня, в котором не только будет реформирована религия, но также изменится отношение к природе. Он критиковал схоластическую философию, неоплатоническую космологию (хотя в своих комментариях на Книгу Бытие он использовал понимание человека как микрокосма) и книжность гуманистов. Все они оказались неспособны серьезно отнестись к природе и ценить ее так же глубоко, как учения о сотворении и о воплощении ради оправдания. В одной из своих Застольных бесед он поделился своим пониманием и между прочим сделал выпад в адрес Эразма:

«Мы находимся на заре новой эры, потому что начали восстанавливать познание внешнего мира, утраченное нами при грехопадении Адама. Теперь мы внимательно рассматриваем творение, а не так, как при папстве. Эразм равнодушен, его не интересует, как из завязи развивается плод. Но, по благодати Божией, мы уже видим в хрупком цветке чудеса благости и силы Господней. В Его творениях мы видим силу Его слова. Он сказал, и стало. Смотрите, какая сила проявляется в косточке персика. Она твердая и жесткая, а окружающая ее завязь нежна и мягка, но когда настает время, косточка раскрывается, чтобы выпустить молодое растение, которое Бог призвал к жизни. Эразм все это пропускает, ничего не замечая, смотря на предметы внешнего мира, как баран на новые ворота».

Этот библейский натурализм Лютера имеет общую природу с «готическим» натурализмом Св. Франциска, который признается важным идеологическим фактором в возникновении францисканской физики тринадцатого и четырнадцатого веков.

Реформационная теология усугубила определенные центристские взгляды на природу, присущие иудео-христианскому (и «еретическому» мусульманскому) западу, и способствовала появлению предпосылок, необходимых для естествознания на его начальном этапе. Догмат о сотворении Богом вселенной из ничего (creatio ex nihilo, понимание, относящееся к раввинистическим комментариям времен Маккавеев) подчеркивает качественную пропасть между Богом и творением. Живые существа не являются продолжением или эманациями личности Бога, а потому чужды Его божественной природы и подлежат изучению без всяких табу. Божие повеление «владычествовать» над всеми живыми существами утверждает превосходство человека над природой. Исследователь вдохновляется мыслью о том, что «разумный Бог» является автором как законов природы, так и человеческого разума. Западное мышление, воспитанное на юридических идеях римского и канонического права, а также на законах экзегетики и герменевтики, легко вникает в законы естествознания. Когда экспериментальная практика была соединена с рациональным объяснением, предпочтительно выраженным математическим языком (здесь важную роль сыграло эллинистическое наследие), то соединились составляющие, необходимые для рождения науки. Научное мышление, описанное философом Альфредом Нортом Уайтхедом (Alfred North Whitehead) как страстное стремление «применить логику к упрямым фактам», многим обязано этому культурному наследию, которое Реформация реанимировала в религиозной сфере.

Лютер и Кальвин под «философией» понимали совокупность человеческих наук. Они были убеждены, что естественный мир является предметом исследования разума и покоряется его пытливой силе. Святое Писание является для человека носителем слова Божия, а не учебником естествознания. Главные реформаторы не были библейскими буквалистами, и очевидный конфликт между словом Божьим и естествознанием они обычно разрешали на основании «теории двойной истины», посредством концепции плюрализма мнений, т. е. двух разных уровней знания, божественного и естественного. При этом они считали законным опровержение научных теорий цитатами из Писания.

Лютер был вполне открыт для подлинно научных достижений эпохи и выражал свой восторг механическими изобретениями тех дней. Германия была гостеприимна к наукам. Георг Агрикола исследовал технологии добычи руды и металлургию вплоть до 1555 года. Математик и географ Себастьян Мюнстер в Германии выдвинул свою Космографию (1544). Жерар Кремер (Меркатор) (Gerard Kremer [Mercator]) из Рюппельмонда (Ruppelmonde) во Фландрии, известный своей большой картой мира, опубликованной в 1539 году, поступил на службу к Юлих-Клеве и сделал Дуйсбург настоящим центром географических исследований. Лютер по меньшей мере однажды упомянул об открытии Нового Света и писал в 1522 году, что «недавно было открыто большое число островов и земель, которым эта (Божия) благодать не открывалась в течение полутора тысяч лет». Лютер критиковал невежество астрологов, но был вполне готов принять заключение астрономов, что Луна является малейшим и низшим из светил. Он предположил, что, называя солнце и луну «великими светилами», Писание просто принимает обыденный взгляд человека на вещи. Если бы Кальвин последовал тем же путем, то предотвратил бы конфликт вокруг гелиоцентрической теории Коперника. Однако конфликт имел место во второй половине шестнадцатого века и стал известен как скандальное дело Галилея.

В 1543 году были изданы две наиболее важные книги современности, О строении человеческого тела фламандского анатома Везалия и Об обращении небесных сфер польского астронома Николая Коперника. На основе собственных вскрытий трупов Везалий выявил ошибки Галена, считавшегося со второго века от Р. Х. величайшим авторитетом в анатомии. Это смелое начало было продолжено в семнадцатом веке важными успехами физиологии, основанными на дальнейших исследованиях и лабораторных экспериментах. В 1628 году книга Уильяма Харви О движении сердца и крови (William Harvey, On the Movement of the Heart and Blood), основанная на лабораторной работе, включавшей вскрытие живых животных, засвидетельствовала о постоянной циркуляции крови в артериях и венах. Итальянский ученый Марчелло Мальпиджи (Marcello Malpighi) воспользовался преимуществом изобретенного микроскопа и подтвердил в 1661 году теорию Харвея, обнаружив систему капилляров, соединяющих артерии и вены. Голландец Антон ван Левенгук открыл при помощи микроскопа бактерии, кровяные шарики и сперматозоиды. Наука стала поистине международным делом. Пока одни ученые исследовали через микроскоп бесконечно малое, другие изучали великую вселенную наверху, через некоторое время при помощи телескопа.

Гелиоцентрическая теория Коперника была наиболее сенсационной и перспективной гипотезой, поскольку радикально переворачивала освященный веками космический порядок. Как заметил Ницше, со времен Коперника человек неотвратимо утрачивает положение центра вселенной. Выводы теории Коперника противоречили положениям, дорогим сердцу как реформаторов, так и гуманистов. Более того, теория Коперника оспаривала авторитет александрийского астронома второго века Птолемея, изобразившего космос геоцентричным. Согласно Птолемею, центром вселенной является земля, окруженная многими прозрачными хрустальными сферами, каждая из которых несет на себе одно из светоносных небесных тел, вращающихся вокруг земли. Ближайшей к земле была Луна, затем Меркурий, Венера, Солнце, остальные планеты и, наконец, внешняя сфера, несущая неподвижные звезды, величественно окружающие Землю, подобно украшенному драгоценностями занавесу. Космос Аристотеля был еще проще космоса Птолемея, потому что он даже не пытался математически объяснить разницу в яркости свечения планет и их размеров в ближайших и наиболее удаленных от земли точках при их вращении, по его предположению, вокруг нее. Престиж и авторитет Аристотеля были столь велики, особенно в университетах, что любая теория, оспаривающая его космологию, неизбежно встречала жесточайшее противодействие.

Коперник родился в Польше в германо-польской купеческой семье, но его дядя был высокопоставленным церковнослужителем и образованным человеком. Коперник учился в итальянских университетах, где повстречался с платоником Новарой и другими, подвергавшими сомнению греческие измерения земной широты и математическую точность наблюдений Птолемея. Возвратясь на север, Коперник продолжал изучать небеса и осознал, что вращение планет вокруг Солнца, вместо Земли, значительно упрощает математические вычисления, оправдывающие их наблюдаемое движение. Теоретический подход, а также доверие древним пифагорейцам побудили его выдвинуть гипотезу о том, что центром вселенной является Солнце, вокруг которого вращаются неподвижные звезды и планеты, а среди них и Земля. Гелиоцентрическая теория позволила ему устранить некоторые циклы и эпициклы, введенные с целью поддержания модели Птолемея.

В своем вступительном посвящении папе Павлу III Коперник написал, что среди «наиболее выдающихся и образованных людей», проявивших интерес к его работе, были лютеране. Вероятно, Коперник закончил рукопись своей главной работы уже в 1530 году. Среди его друзей ходил манускрипт Commentariolus, написанный Коперником в первом десятилетии века и содержавший краткое изложение его идей. Осенью 1539 года протеже Меланхтона по имени Георг Ретиций (Georg Rheticus), Виттенбергский профессор математики, совершил поездку в Фромборк, где Коперник служил каноником в кафедральном соборе, чтобы проконсультироваться у великого астронома. Он пришел к убеждению, что Коперник прав, и опубликовал доклад о теории астронома, который, по словам Меланхтона, «остановил Солнце и привел в движение Землю». Ретицию было поручено опубликовать великий труд. Лютеранский теолог Озиандер написал доброжелательное, хотя осторожное, предисловие, а теолог Каспар Крюцигер (Caspar Cruciger) и математик Эразм Рейнгольд (Erasmus Reinhold), коллеги Лютера, открыто выступили в защиту его теории. Рейнгольд даже опубликовал основанные на ней астрономические таблицы.

Сам Лютер лишь однажды пренебрежительно высказался в одной из своих беспорядочных Застольных бесед. Кто-то упомянул о некоем новом «астрологе», который пытается доказать, что движется Земля, а не Солнце и Луна, и утверждает, что верящий в обратное напоминает человека, который плывет в лодке и думает, будто он стоит на месте, а движутся берег и деревья. В наши дни, ответил Лютер, всякий, желающий быть умным, не довольствуется мнениями других, а непременно представляет свое собственное, «подобно этому человеку, который пытается перевернуть всю астрологию вверх дном. Но даже если в замешательство приведена астрология, — лично я доверяю Святому Писанию, ведь Иисус Навин приказал солнцу остановиться на месте, а не земле». Больше Лютер не возвращался к этому вопросу и, разумеется, не предпринял никаких репрессивных действий. Меланхтон, конечно же, защищал точку зрения Аристотеля и употреблял против Коперника аргументы из Писания. Кальвин, очевидно, не был знаком с теорией Коперника, и единственное негативное замечание, часто ему приписываемое, является ложным.

На протяжении первых пятидесяти лет после 1543 года противостояние теории было достаточно сильно. Однако после Кеплера и Галилея ни один сведущий человек не мог по-прежнему поддерживать «здравомысленные» наблюдения о восходящем солнце, и противиться новой теории могли только упорные мракобесы. Но все же новая теория требовала столь радикального пересмотра представлений, что медлительность в этом вопросе вполне понятна. Тихо Браге (1546—1601), ведущий специалист по определению местоположения и движения небесных тел в десятилетия, последовавшие после смерти Коперника, не принимал его систему целиком. Его ассистент и преемник Иоганн Кеплер (1571—1630) принял и усовершенствовал ее, доказав, что орбиты планет имеют эллипсоидную форму. Его восхищала таинственная гармония математических форм, а обнаруженная им взаимосвязь между математикой и наблюдаемыми астрономическими феноменами доставляла ему не только радость, но также весьма помогала в тщательном составлении гороскопов для императора.

Галилео Галилей (1564—1642) сконструировал в 1609 году телескоп и разглядел, что Луна вовсе не является шаром, а покрыта кратерами, долинами и горами, Солнце имеет пятна, планеты объемны, а у Юпитера есть спутники. Он был убежден, что звезды находятся на неисчисляемо далеком расстоянии от Земли. Галилей разработал концепцию инерции, согласно которой предметы находятся в покое или участвуют в общем движении и приходят в самостоятельное движение только под воздействием внешней силы. Он развивал методы исследования, созданные францисканцами в четырнадцатом веке. Разногласия Галилея с инквизицией, его последующее отречение и домашний арест были вызваны академическим консерватизмом и личной враждебностью католических теологов к его взглядам.

Незаменимым языком науки, особенно астрономии и физики, которые долгое время затмевали прочие дисциплины, была математика. Шестнадцатый и начало семнадцатого века были отмечены серьезными успехами в этой области. Николо Тартаглия (Niccolo Tartaglia) (1500—1537) решил первое кубическое уравнение и применил коэффициенты, значительно опередив, таким образом, индусов и мусульман в их достижениях. Другой итальянский математик Джироламо Чардано (Girolamo Cardano) (1501—1576) разработал теорию чисел и алгебраический синтез. Симон Стевен (Simon Stevin) из Брюге способствовал появлению десятичной системы. Шотландец Джон Нейпьер (John Napier) (1550—1617) открыл в 1614 году логарифмы. Видный французский философ Рене Декарт (1596—1650) способствовал появлению в будущем координатной геометрии. Этим успехам сопутствовало появление теории вероятности Паскаля и разработка дифференциального и интегрального исчисления одновременно Ньютоном в Англии и Лейбницем в Германии. Точность и сложность количественных измерений, достижимых благодаря такому прогрессу, является незаменимым элементом современного научного развития.

В этот период были сделаны и другие крупные физические и химические открытия. Врач королевы Елизаветы Уильям Гилберт (William Gilbert) (1540—1603) описал в своей книге О магните, магнитных телах и Земле, как великом магните теорию магнетизма и электричества, основанную на его личных лабораторных экспериментах. Он обусловил вращение Земли ее магнетизмом. Своей оригинальностью гордился заблуждавшийся швейцарский доктор Парацельс (1493—1541). «Ибо как Авиценна был лучшим врачом среди арабов, — хвалился он, — Гален среди жителей Пергама, а Марсилий среди итальянцев, так и наисчастливейшая Германия избрала меня своим несравненным целителем!» Он проводил эксперименты с жертвами несчастий в шахтах и испытывал лечение новыми лекарствами, средствами «науки», называемой астрохимией. Его величайшим вкладом, вероятно, являются демонстративные нападки на прежние авторитеты, как например, когда он осмелился сжечь книги Галена во дворе Базельского университета. Фламандский доктор Жан Батист ван Эльмон (Jean Pabtiste van Helmont), несмотря на свои предрассудки и педантизм, преуспел в медицинской химии больше Парацельса. Он изобрел термин «газ», открыл двуокись углерода и произвел основополагающие наблюдения за свойствами и поведением газов. Швейцарский биолог Конрад Геснер (1515—1565) внес вклад в систематическое изучение и классификацию растений и животных. Германский ботаник Леонард Фухс (Leonard Fuchs) (1501—1566) составил словарь ботанических терминов и собрал интересную коллекцию гравюр на ту же тему. По мере приближения семнадцатого века и оформления возрастающего объема знаний в новые научные теории, на сцену вышли такие гении как Евангелиста Торричелли, Кристиан Уйгенс, Отто фон Герике (Evangelista Torricelli, Christian Huygens, Otto von Guericke) и несравненный сэр Исаак Ньютон (1642—1727). Стремительно росла вера в способность человека покорить природу. Вполне понятен восторг Александра Поупа, в восемнадцатом веке рассуждавшего о красоте системы Ньютона:

Природа и ее законы лежали скрытыми во тьме,

Но Бог сказал: «Да будет Ньютон», — и светом стало все.

Была ли Реформация важна для становления современной науки? Вполне очевидно, что конфликт теологии и науки, порождавший подавление науки, едва ли имел место, да и сама оппозиция науке едва ли была возможна. Академический консерватизм, вероятно, составлял не меньшее препятствие, чем религиозный фанатизм. Укрепление религиозного плюрализма и теологических реформ постепенно привело к большей степени терпимости также по отношению к новым, нонконформистским научным взглядам. Движущей силой в исследовании природы этими учеными было религиозное стремление людей открывать и восхвалять творение рук Божиих. По выражению Кеплера, они «помышляли вслед за Богом Его мыслями». Уже значительно позже Прусская Академия наук все же провозгласила своей целью «распространение Евангелия посредством наук». Английский пневматик Роберт Бойль (Robert Boyle) (1627—1691), экспериментально исследовавший вес воздуха и сформулировавший закон о том, что давление газа прямо пропорционально его плотности, заявил в своем завещании, что желает своим коллегам из Королевского общества

«...наилучшего успеха в их похвальных попытках выявить истинную природу деяний Божиих, и [молится] чтобы они и все остальные исследователи физических истин от всего сердца заботились в своих достижениях о славе Творца природы и благе всего человечества».[13]

Вполне очевидно, что до 1640 года среди выдающихся ученых большинство были католиками, некоторые лютеранами и англиканами, и лишь немногие кальвинистами. Ни одному вероисповеданию не принадлежит первенство в зарождении науки. Еще не существовало в жизни отдельной «протестантской этики». Конечно же, можно утверждать, что эмпирический подход к науке позднее, в семнадцатом веке, был порожден пуританским аскетизмом, однако при этом очевидно присутствие и других факторов. Интерес к изобретениям и практическим открытиям был вызван преимущественно экономической необходимостью — активной морской торговлей в Нидерландах и Англии, горными разработками в Империи, войнами и повсеместными болезнями. Экономический и политический регресс Южной Европы относительно с Северной и Западной Европой и Великобританией привел также к сокращению ее роли в науке.

Должное внимание не было уделено одному из последствий Реформации, повлиявших на подъем науки. В отличие от жаркой религиозной полемики, изучение природы представлялось безопасным и неполемичным, своеобразной нейтральной зоной, в которой люди могли забыть о своих теологических разногласиях. Предлагая знание, которое удовлетворяет интеллектуальные и эмоциональные запросы и выглядит определенным, надежным и бесспорным, наука предлагала с одной стороны удаление от догматизма, а с другой — от скептицизма. Едва ли можно обвинять людей семнадцатого века в их неспособности предвидеть споры, вызванные теорией Дарвина двести лет спустя, и кто из очарованных Ньютоновской физикой ученых восемнадцатого или девятнадцатого века мог предвосхитить Эйнштейна? Декарт признался в своем Рассуждении о методе, что гуманитарным дисциплинам предпочитает математику, потому что первые так и не сделали никаких выводов. Паскаль думал похожим образом и, как следствие, более предпочитал Архимеда. Томас Спрат написал в своей увлекательной Истории Лондонского Королевского общества об удовлетворении, доставляемом научными исследованиями, в которых «философские умы объединяются при помощи механических рук». Он писал, что естествознание является лучшим для изучения предметом, если желаешь свободно дышать воздухом. Политика и теология исключаются из обсуждения, потому что только природа может служить мирным, лишенным вражды развлечением. «Если бы к науке обратилось больше англичан, — писал Спрат, — то они бы перестали быть такими жестокими и догматичными, став более точными». Таким образом, пуритане действительно внесли особый, хотя и негативный вклад в научный прогресс. Наука, вероятно, стала порождением нового религиозного мышления, а не его родителем. Наука оказалась менее полемична, чем предполагалось, и в итоге не стала адекватной заменой религиозной веры, что создало еще одну проблему для современного человечества.

________________________________________

[1] Томас Бабингтон Маколей, История Англии от воцарения Джеймса Второго, 7-ое изд. (Лондон, 1850), том 1, стр. 47-48. (History of England from the Accession of James the Second.)

[2] Жан Кальвин, Наставление в христианской вере (Филадельфия, 1936), том 2, кн. 4, гл. 20, стр. 806. (Institutes of the Christian Religion.)

[3] De Rege et Regis institutione. — Прим. ред.

[4] Герберт Баттерфилд, Свобода в современном мире (Торонто, 1952), стр. 8. (Herbert Butterfield, Liberty in the Modern World.)

[5] Г.Т. Бакл, История цивилизации в Англии, 4-ое изд. (Лондон, 1864), том 1, стр. 775-776. (H.T. Buckle, History of Civilization in England.)

[6] Т.С. Элиот, Заметки, определяющие культуру (Лондон, 1948), стр. 15, 33, 67-82. (T.S. Eliot, Notes Towards the Definition of Culture.)

[7] Пол Тиллих, Протестантская эпоха (Чикаго, 1938), стр. 57. (Paul Tillich, The Protestant Era.)

[8] Эрвин Пановский, Жизнь и творчество Альбрехта Дюрера (Princeton, 1955), стр. 199. (Erwin Panofsky, The Life and Art of Albrecht Dьrer.)

[9] Путти (итал. putti, мн. ч. от putto, букв. — младенец), изображения маленьких мальчиков (иногда крылатых), совмещающих в себе черты античных эротов и христианских ангелов. — Прим. ред.

[10] См. Джон Айвз Сеуолл, История западного искусства, изд. испр. и доп. (Нью-Йорк, 1961), стр. 665-677 о маньеризме шестнадцатого века; стр. 678-687 об истоках искусства барокко. (John Ives Sewall, A History of Western Art.)

[11] Эвальд Плесс, Что говорит Лютер (Сент-Луис, 1959), том 2, стр. 980. (Ewald Plass, What Luther Says.)

[12] Томас Спрат, История Лондонского Королевского Общества по сбору природных сведений (Лондон, 1667), стр. 371 (указана как 363 из-за опечатки). (Thomas Sprat, The History of the Royal Society of London.)

[13] Он даже опубликовал книгу под названием Превосходство теологии в сравнении с естествознанием (Лондон, 1674). (The Excellence of Theology, Compared with Natural Phylosophy.)

К. Дж. Дик (ред.)

Поиск по сайту: