ВОЗРОЖДЕНИЕ И ДВИЖЕНИЕ РЕФОРМАЦИИ 8 страница

Церковно-политический расклад почти стабилизировался к концу шестнадцатого века, и изменялся только в периферийных государствах в результате войн семнадцатого века. В Испании монархия Габсбургов преданно служила Римской Католической церкви. Во Франции, тяготевшей к абсолютизму (хотя в меньшей мере, чем историки полагали ранее), католицизм стал народным исповеданием, так же как во многих землях Италии. Англия и скандинавские страны приняли епископальную форму протестантизма, вполне допускавшую союз алтаря и трона. Нидерланды представляли собой интересное зрелище, конфессионально-языковую смесь: валлонский и фламандский языки переплелись с католическим и кальвинистским исповеданиями. Противоречие между крайним кальвинистским учением о предопределении, одобренным в исповедании Дортского синода (Synod of Dort) (1618—1619), и веротерпимостью внесло еще большую сложность в религиозную историю Нидерландов. Родина Эразма привнесла в современный либерализм национальную традицию терпимости. Этой традиции многим обязан Гуго Гроций, основатель просветительской теории естественного права и новой концепции международного права.

Недавние исследования выявили, что Реформация отнюдь не способствовала немедленному укреплению власти протестантских князей в их землях. Многие из них подвергали себя опасности, исповедуя новую веру, а экспроприация церковной собственности приносила больше выгоды мелким помещикам и простонародью, потому что от 60 до 80 процентов дохода от секуляризации монастырских и церковных земель употреблялось на образование, больницы и благотворительность. В шестнадцатом веке некоторые территориальные образования даже расширили свои полномочия за счет княжеской власти. Абсолютизм развился позднее, в иных условиях.

Утверждая реформы, основанные на понимании Церкви как общины верующих, а не института с жесткой иерархической властью, реформаторы вновь подчеркнули важную роль каждого отдельного человека и оспорили притязания церковной иерархии на светскую власть. Вслед за Павлом они учили, что только Христос является истинным Главою Церкви, а все верующие являются членами Его Тела. Эта незримая Церковь, известная только Богу, является истинною общиною верующих. Евангелие и Таинства являются признаками видимой Церкви Христовой на земле. Мартин Буцер заявил в Страсбурге в 1523 году, что в Царстве Божием и истинной Церкви Слово Христово принимается с радостью и соблюдается с усердием. Перечень атрибутов, отличающих истинную евангельскую Церковь, Цвингли дополнил дисциплиной, а Кальвин обрядами.

Призывая людей избегать «папских собраний», Буцер заявил в Наставлении в любви (Instruction in Love), что Церковь является подлинно апостольскою, когда служители Церкви и все ее верующие имеют разум Христа (Филиппийцам 2:5) и Его Апостолов, т. е. живут в служении братьям и с любовью благотворят ближним, не обладая особым положением или властью. Так реформаторы быстро лишили Церковь законодательной функции, оспаривая существование церковной собственности, законность канонического права и политическое применение грозной власти отлучения. События предыдущего исторического периода уже поставили под сомнение законность политической деятельности папы, однако теперь реформаторы еще больше подорвали папскую власть, противостоявшую мирским правителям. Политические интриги Ватикана ставили под сомнение духовную миссию Церкви и порождали враждебность по отношению к Церкви, что стало вполне очевидно в шестнадцатом веке.

Лютер оставил открытым вопрос о внутреннем церковном устройстве, подвесив его между идеалами конгрегационалистов и управлением совета или консистории. Служитель принимает свое призвание к служению проповеди и Таинств от христианской общины. Гёте как-то пошутил, что Лютер оставил своих коллег без масла на хлебе, ограничив обязанности священника только служением. Лютер ставил в пример самого Павла и настаивал, что «человеку, которому вверено служение проповедника, вверено наивысшее в Церкви Христовой служение». В 1520 году он писал: «Если вынудить их [духовенство] признать, что все мы, крестившиеся, — в равной степени священники, каковыми мы и являемся, и что им лишь вверено служение с нашего согласия, то они вскоре осознали бы, что могут править нами ровно настолько, насколько мы добровольно согласны». Кальвин также полагал служение задачей первостепенной важности в Церкви, поскольку Бог использует служителей в качестве орудий совершения Своих трудов. Вторая книга об устройстве Шотландской церкви (Second Book of Discipline of the Kirk of Scotland) отражает мнение Кальвина, с которым Нокс соглашался и называл служителями всех исполнителей церковных должностей, потому что все они назначены на служение. Обратное течение в сторону высокого клерикализма и бюрократизации возникло достаточно рано. Меланхтон и Озиандер пытались усложнить требования для посвящения в духовенство, заявляя, что служитель призван к особой святости в жизни. Приступая к обязанностям руководителя, Лютер испытывал гораздо больше угрызений совести, чем молодые «христиане, облеченные властью».

Цвингли подвели его патриотизм и личная зависимость, из-за чего он сделал больше уступок государственной церкви, чем прочие крупные реформаторы. Однако недавние исследования доказывают несправедливость традиционных обвинений Цвингли в потворстве теократии и слиянию церкви и государства. Кальвин стремился установить форму церковного управления по новозаветным принципам и создал организацию, которая, несмотря на слияние церкви с государством в Женеве, привела в крупных государствах к подлинной церковной независимости. Анабаптисты составляли в вопросах экклезиологии меньшинство. Они утверждали (если только возможно говорить от имени всех этих разрозненных групп), что видимая Церковь должна быть освященным сообществом, отделенным от государства и уклоняющимся от клятв. Многие служители Англиканской церкви называли ее вселенской Церковью в Англии, так что, вопреки очевидному присутствию национального элемента, идея христианского мира сохранилась в Англии на протяжении шестнадцатого столетия.

В своем новом понимании христианского призвания реформаторы преодолели средневековый дуализм священного и светского призваний. Естественная деятельность перестала для них быть деятельностью низшего порядка по отношению к духовному труду. Божие величие проявляется в сотворенном мире, в котором, согласно Божию установлению, существует правительство. В своих четких представлениях о свойствах Бога видели зависимость правительства от воли и суда Божиих, «царством Божией левой руки». Они не могли представить себе государство отделенным от «естественного закона», т.е. свободным от этических ограничений. Реформаторы, и особенно Кальвин, стремились воздействовать на совесть правителей. Они включили в обязанности правительства заботу о социальном благополучии и образовании, закрепив тем самым тенденцию, которая повсеместно наблюдалась уже в предыдущие столетия. Правители должны поступать как христиане, несмотря на то, что их власть, конечно же, основана на естественном праве, установленном Богом, а не на церковной принадлежности.

В соответствии с Христовым повелением «отдавать кесарево кесарю, а Божие Богу», реформаторы настаивали на полном разделении между светской и духовной властями. Протестантские страны оказались увлечены всеобщей тенденцией к политическому сплочению по территориальному или национальному признаку. Особенно после восстаний и религиозных войн люди ощутили потребность в централизации власти и сильном государстве. Переход от различения светской и духовной властей к наиболее активно отстаиваемому небольшими сектами и нонконформистами принципу отделения церкви от государства произошел только в последующих столетиях.

Религиозный плюрализм оказал раскрепощающее воздействие на общество. Протестантские и католические меньшинства следовали библейскому повелению слушаться Бога больше, чем человека. Требование действовать согласно личной совести является утверждением, обладающим взрывным потенциалом. Вера в Царя царей ставит в должное положение земных правителей. Жесткая критика Лютера в адрес князей обрела в последующие века благодарных читателей. Кальвинистический акцент на предопределении и учении о завете (утверждении о существовании соглашения между Богом и человеком, заключенного при сотворении, в котором оговорены обязанности каждой из сторон) производило разрушительное действие, поскольку вера в личную избранность отнюдь не порождает смиренномыслия. Типичной иллюстрацией является конфликт между Марией Стюарт и Джоном Ноксом. Королева Мария, возмущенная необходимостью обсуждать свой брак с простолюдином, воскликнула Ноксу: «Какое вам дело... до моего брака? Кем вы вообще являетесь в этом королевстве?» Джон Нокс возразил: «Рожденным в нем подданным, мадам. Хотя в нем я не граф, не лорд и не барон, однако Бог соделал меня (сколь бы я презренным ни был в ваших глазах) полезным в нем гражданином».

Реформационная мысль внесла несколько основополагающих элементов в утверждение представительного правления и демократических институтов. Представление о священстве всех верующих было антииерархично по своей сути и разрушительно для пирамидальной политической структуры. Существует взаимосвязь между конгрегационализмом и демократическими идеалами. Как однажды заявил Нокс: «Лишите нас свободы собрания, и вы лишите нас Евангелия». Кальвинистическая идея завета, а также акцентирование естественного права в качестве законодательной основы способствовали возникновению представления об общественном договоре. Учение о призвании способствовало возникновению типа трудолюбивого и самостоятельного гражданина, который полезен в любом государстве и совершенно необходим в демократическом обществе. Кальвин окончил последнее издание Наставления в христианской вере такими словами: «А для того чтобы нам не смущаться сердцем, Павел ободряет нас еще одним утверждением, что Христос искупил нас огромною ценою, чтобы мы уже не зависели от похотей развращенных людей, и тем более не были рабами их нечестия».[2]

Нетрудно нарисовать себе образ хорошего протестанта-мирянина, обладающего качествами, присущими идеальному республиканцу, что мы здесь и сделали. По словам Джеймса Рассела Лоуэлла (James Russel Lowell), «Пуританство быстро восприняло семя религиозной свободы и, само того не сознавая, снесло яйцо демократии». Однако чтобы объективно представить тезис о протестантской демократии, необходимо указать по меньшей мере еще три важных соображения.

Во-первых, для изменения политической системы кроме идеи требуется наличие социально-экономических факторов. Гёте заметил: «Мысли уживаются по соседству, но вещи сталкиваются в пространстве». Общественные процессы начали успешно развиваться, только когда конкретные обстоятельства вызвали недовольство монархией. Подлинно революционный прорыв, в результате которого в Европе была разрушена старая религиозная и политическая власть, произошел под предводительством «просвещенных» лидеров в конце восемнадцатого века во Франции, номинально католической стране.

Во-вторых, свой весомый вклад в возникновение представления о естественном праве и теории общественного договора внесли также и католические мыслители. Св. Роберто Франческо Беллармино (умер в 1621 году), известный своим нелепым участием в деле Галилея — он, вопреки своей личной симпатии к Галилею и его воззрениям, объявил ученому о запрете папы распространять гелиоцентрическую теорию, — сформулировал теорию общественного договора, антимонархическую по сути и отражавшую взгляды итальянской церкви. Беллармино вступил в орден иезуитов в 1560 году и достиг высокого положения, став ректором Римского университета, настоятелем монастыря в Неаполе, теологом Климента VIII, кардиналом, экзаменатором епископов и консультантом римского понтификата. Участвуя в ожесточенном противостоянии с антипапской Венецией и беспокоясь о слабости католиков в Англии, Беллармино строил свои доводы на заключениях Св. Фомы и утверждал, что папа, как верховный духовный судья на земле, обладает косвенной властью над светскими правителями. Более того, он заявлял, что мирские правители получили свою власть от общества посредством общественного договора. Потому папа вправе смещать правителя и освобождать народ от подданства в случае нарушения правителем своего долга. При жизни Беллармино считался спорной фигурой, однако в 1930 году он был канонизирован и провозглашен отцом церкви.

Неистовый испанский иезуит и автор подробной истории Испании Хуан де Мариана (умер в 1624 году) отстаивал смещение и казнь тиранов в своей работе О короле и институте королевской власти[3] (1599), написанной им как «зеркало для князей» в назидание королям будущего. Книга подняла во Франции такую бурю, что генерал иезуитов был вынужден запретить членам своего ордена проповедовать законность убийства деспотов.

Франсиско Суарес (умер в 1617 году) присоединился к иезуитам в 1564 году и отличился не только как философ-схоласт, но и как политический теоретик. В своем трактате О законах и Боге Законодателе (1612) Суарес утверждал, что папа, как духовный глава семьи христианских народов, является законным представителем всех этих народов. Таким образом, папа обладает косвенной властью наблюдать за духовным состоянием мирских правителей. Государство основано на добровольном соглашении глав семей, ибо общественная власть действительна внутри общественной группы. Поскольку политическая власть принадлежит обществу, то ни одна политическая система не может быть абсолютной или неизменной. Потому государственная власть основана на естественном праве и подлежит изменению в случае несоответствия своему предназначению.

В-третьих, некоторые доктрины естественного права, концепция международного права и идея терпимости были рождены секуляризованной, а не теологической мыслью. Предложенная Суаресом доктрина естественного права отделила политику от теологии. Хотя его намерение заключалось в утверждении папской позиции, доктрина во многом напоминала идеи нидерландских кальвинистов Йоханнеса Алтузия (Johannes Althusius) (умер в 1638 году) и Гюго Гротия (умер в 1645 году). Алтузий продолжал мысль французских кальвинистов-антироялистов. Он связывал естественное право с законом Моисеевым, хотя его политическая теория логически зависела от основополагающей идеи общественного договора. Люди естественным образом объединяются в группы, и верховная власть является неотъемлемой принадлежностью народа как человеческого сообщества. Ради эффективного руководства общими делами, общество вручает власть правителям. Однако, нарушая свой долг, они лишаются власти, которая в результате возвращается к народу.

В некотором отношении Гротий был очень традиционен и наполнил свое понимание естественного права крепким вином древности: справедливостью, доброй верой и священностью заветов. Определение естественного права, предложенное им в своей великой книге О законе войны и мира (1-я книга, 1-я глава), отнюдь не было революционным:

«Законы природы продиктованы здравым смыслом, который указывает на то, что поступок заключает в себе нравственное основание или моральную необходимость, определяемые его согласованностью или несогласованностью с естественным разумом, исходя из чего такой поступок либо запрещен, либо предписан создателем естества, Богом».

Его методология имела огромное значение, обращение к здравому смыслу предполагало тот вид рационального мышления, который его современники считали научным методом выработки положений, регулирующих политическую систему государства, его законодательство и законы, регулирующие международные отношения. Система Гротия не была обусловлена теологическими предпосылками, однако это не означает, что он не руководствовался религиозными соображениями. Он представлял собою продукт гибкого и терпимого христианского гуманизма, традиционного для его родины. Комментируя успех тоталитаризма в двадцатом веке, известный Кембриджский историк Герберт Баттерфилд взял на себя смелость заявить в своей работе Свобода в современном мире:

«Поскольку христианство не может отказаться от основополагающего принципа свободы — права поклоняться истинному Богу даже вопреки требованиям большинства в данном обществе, — то, в результате наблюдения за развитием мира, напрашивается вывод, что ни одно обоснование свободы и индивидуализма не устоит, кроме религиозного».[4]

Протестантизм и капитализм

До сих пор ведутся великие дискуссии о том, действительно ли протестантизм, особенно Кальвинизм, сыграл решающую роль в зарождении и развитии современного капитализма. В отличие от предыдущих десятилетий, дискуссии наших дней имеют менее острый характер, и уже обозначились контуры научных выводов. Полемика началась полвека назад, когда великий немецкий социолог Макс Вебер опубликовал свое эссе Протестантская этика и дух капитализма (1904—1905). Вебер назвал сутью капитализма рациональную организацию добровольного труда. Он утверждал, что дух капитализма взрастила религиозная этика Кальвинизма. Рассудительность, бережливость, распорядительность, разумная и правильная жизнь, высокая нравственность, представление о призвании, земное воздаяние как проявление благодати, социальные ограничения, а также личная дисциплина — все эти понятия связаны с кальвинистским «мирским» аскетизмом. Эти ценности способствовали возникновению прекрасно организованного капиталистического экономического уклада. Аргументы Вебера были направлены против материалистического детерминизма и акцентировали роль духовных процессов в развитии экономики. Р.Г. Тони в своей работе Религия и становление капитализма (1926) поддержал главную мысль Вебера, однако расширил его доводы и признал решающую роль всего протестантизма и социально-экономических и политических обстоятельств. Вебер вовсе не утверждал, что Кальвинизм является единственной причиной возникновения капитализма, однако многие из его менее искушенных сторонников и критиков сражались именно вокруг этого вопроса. В результате были проведены обширные исследования и совершена серьезная переоценка, и перед нами предстала гораздо более сложная картина.

Капитализм явно опередил Реформацию на несколько столетий. Отдельные элементы капитализма сохранились в восточной части Римской Империи и перекочевали на Запад во времена Средневековья. Торговля между Востоком и Западом не была заблокирована полностью, и с двенадцатого века в городах заметно бурное развитие коммерческого капитализма. Великие итальянские банковские дома эпохи Возрождения удивительно успешно и на высоком уровне применяли финансовые методы финансового и промышленного капитализма. Двойная бухгалтерия уходит своими корнями во времена Средневековья. В период Реформации большинство крупных банкирских семейств оставались католиками. Крупнейшие финансовые центры, такие как Генуя, Венеция, Лион и Антверпен, находились в католических странах. Иезуиты семнадцатого века поощряли «экономические добродетели» бережливости и правильной жизни наравне с кальвинистами и пуританами.

Сами реформаторы выступали против методов свободного капитализма. Лютер обращался к «природе» и Святому Писанию для определения норм экономической деятельности. Он полагал сельскую жизнь более естественной и здоровой для человека, чем занятия промышленностью и торговлей. Будучи сыном сравнительно мелкого, но крайне успешного горного предпринимателя, он был враждебно настроен к таким крупнейшим капиталистам как Фуггеры, которые создавали монополии, вытесняли мелких предпринимателей и при помощи своих денег влияли на политику. Лютер защищал теорию о ценности труда и выступал за политику справедливых цен и самодостаточную национальную экономику. Он видел пользу в мирских благах и недолюбливал радикальные секты, упразднявшие частную собственность. Тем не менее, Лютер придерживался традиционной теологии, осуждавшей ростовщичество или кредит под высокие проценты, применяя против капиталистов ветхозаветную заповедь «не принимать серебра в рост» от нуждающегося брата. Свою позицию он закрепил в «Краткой проповеди против ростовщичества» (Little Sermon Against Usury) (1519), «Большой проповеди против ростовщичества» (Large Sermon Against Usury) (1520) и «Увещевании к пасторам проповедовать против ростовщичества» (Admonition to Pastors to Preach Against Usury) (1540), однако Лютер не питал больших надежд на то, что рост процентного капитализма будет остановлен. На основании 5-ой главы Евангелия от Матфея Лютер заявил, что Христос различал три вида передачи мирских благ ближнему. Высшей формой является отпущение долга человеку, уже одолжившему у тебя. Вторая форма — это даяние ближнему, пребывающему в нужде. Низшей формой является одалживание. Лютер оставлял государственному закону право определять обстоятельства, оправдывающие добавочные 4, 5 или 6 процентов, однако был уверен, что высокий процент свидетельствует о жадности.

Женева находилась на перекрестке европейских путей и исстари была торговым центром. Буржуазное воспитание и юридическое образование сделали Кальвина менее средневековым и консервативным, чем Лютер. Он был в курсе деловой жизни города. Отвечая в 1545 году на вопросы Клода де Социна о ростовщичестве, он нарушил некоторые традиционные церковные ограничения в отношении ростовщичества, однако столь тщательно уравновесил свою позицию всевозможными оговорками, что трудно утверждать, будто он «развязал руки» экономическому капитализму. Напротив, он воевал с алчностью и корыстолюбием, самообогащением и эксплуатацией, критиковал различные спекулятивные операции.

Кальвин, конечно же, не считал материальный успех признаком Божия предопределения ко спасению. Такое искажение присутствует в Кальвинизме семнадцатого века, и озабоченность материальными благами развилась только с угасанием подлинно духовного чувства. Естественно можно сослаться на таких богатых протестантских финансистов семнадцатого века как де Ге, д'Эруорт, Рамбуйе и де Уитт (de Geer, d'Herworth, Rambouillet & de Witt), которые давали политические ссуды не только протестантским монархам — королю Дании Кристиану IV и королю Швеции Густаву Адольфу, но и французскому кардиналу Ришелье, а также австрийским и испанским Габсбургам. Однако эти капиталисты были «холодными» кальвинистами и не проявляли ни малейших признаков религиозного аскетизма, будучи королями финансовых рынков Антверпена и Льежа. Католицизм времен Контрреформации зачастую отправлял из городов-государств буржуа с антиклерикальными республиканскими взглядами в ссылки. Католические правители Южных Нидерландов, Испании и Италии (за исключением республиканской Венеции) стесняли и даже изгоняли местных прогрессивных купцов и банкиров, за исключением отдельных придворных фаворитов, снискавших особые привилегии и монополии, и ставили способных людей в затруднительное положение, которое еще сильнее мотивировало их к достижению экономического успеха и безопасности.

Было бы ошибочно отождествлять Кальвинизм семнадцатого века лишь с исключительно богатыми финансистами, сразу привлекающими к себе внимание, ибо Кальвинизм был обращен прежде всего к «маленьким людям», т.е. торговцам и ремесленникам. Кальвинизм проповедовал здравомыслие, организованность и духовную твердость, привлекавшие их более, чем идеи радикальных сект и расплывчатые либеральные учения нидерландского теолога Якова Арминия, который выступал против учения о строгом предопределении и утверждал, что спасение доступно для всех. Г.Т. Бакл был ближе к истине, чем обычно, когда писал: «Кальвинизм — это учение бедных, арминианство — для богатых... Кальвинизм был народным вероисповеданием в республиках Швейцарии, Северной Америки и Голландии...»[5] Хотя бы в Нидерландах семнадцатого века правящие классы предпочитали либеральную теологию. Гипотеза Вебера-Тони о взаимосвязи между протестантизмом и капитализмом едва ли выглядит правдоподобным глобальным объяснением, если принимать во внимание все обстоятельства. И все же проникновением в трудовые сословия философии, представляющей труд не рабским игом, а источником достоинства, протестантизм и особенно кальвинизм способствовали образованию прослойки успешных и надежных людей, представляющих основу капиталистического общества.

Наследие гуманизма

Поэт Т.С. Элиот назвал культуру «воплощением религии» или «живой религией»[6]. Теолог Пауль Тиллих написал в своей книге Протестантская эпоха (The Protestant Era): «Религия является содержанием культуры, а культура — формой религии».[7] Он был убежден, что ни одно культурное явление не может скрыть свои религиозные корни. Если это утверждение истинно, то эпоха взаимодействия Возрождения и Реформации наверняка раскроет их внутреннее культурное родство. Хотя Реформация была значительно радикальнее Возрождения, эти два движения имели тесные культурные связи.

ОБРАЗОВАНИЕ

Одной из таких связей была глубокая забота гуманистов и реформаторов об образовании. Герберт Уэллс однажды заметил: «Цивилизация — это состязание между образованием и гибелью». Гуманисты внесли важный вклад в образование, обновив внимание к классике, введя новые предметы в учебную программу, а также новые методы преподавания. Они конечно же заботились об элитарном образовании и служили интересам аристократических и высших буржуазных кругов. Реформаторы обязаны им своим стремлением к образованию, а также знанием классических языков и литературы, однако они пошли дальше гуманистов, обращая большое внимание на народное образование и всеобщую грамотность, а также особо выделяя учительство как Божие призвание.

Лютер настаивал на обязательном всеобщем образовании как для мальчиков, так и для девочек, которое предоставляло бы особые возможности детям с выдающимися способностями. Он писал, что ради образования молодежи следует не жалеть никаких усилий и затрат. Всех, кто имеет разум, следует обучать чтению, дабы Писание широко читалось и было известно. Образование должно готовить людей к служению в государстве и в церкви, ибо, по словам Меланхтона, «наша главная цель состоит не только в личной пользе, но и в благе всего общества». О том же Кальвин писал в Наставлениях 1541 года: «Необходимо готовить последующие поколения, чтобы при наших детях церковь не превратилась в пустыню; мы обязательно должны основать университет для обучения детей и подготовки их к служению в церкви и к управлению государством». В 1536 году жители Женевы поклялись, что будут «содержать школы, в которые все обязаны посылать своих детей». В духе этой традиции Коменский, великий педагог семнадцатого века, увещевал: «Пусть не будет исключен никто, если только Бог не лишил его разума и смысла». В 1560 году Джон Нокс и его соратники составили The First Book of Discipline, представившую национальную систему образования. Не случайно, всеобщая грамотность была впервые достигнута в Шотландии и некоторых протестантских землях Германии.

Реформаторы единодушно превозносили призвание учителя как служение любви к людям. В 1530 году Лютер писал: «Если бы мне пришлось оставить проповедь и прочие мои обязанности, то всем другим занятиям я предпочел бы труд школьного учителя. Я знаю, что кроме служения нет занятия более полезного, важного и лучшего; и я не уверен, которое из этих двух выше». Меланхтон увещевал учителей «принимать школьное призвание в таком же духе, как вы приняли бы служение Богу в церкви». Теодор Беза был убежден, что, работая профессором греческого языка, он исполнял не менее великое служение по утверждению веры, чем на кафедре.

Лютер, полагавший возрождение образования в период Ренессанса непосредственным предвестием Реформации, настаивал на широком распространении латыни, греческого и еврейского языков.

«Будем помнить, — писал он, —...что мы не сохраним Евангелие без языков. Языки — это ножны, в которых хранится Слово Божие... Потому очевидно, что Евангелие погибнет там, где не хранятся языки... Распространение языков является нашим очевидным долгом, если Бог уже сберег их для мира посредством возрождения учености».

Он проявил инициативу, изменив программу Виттенбергского университета и заменив Аристотеля и схоластическую философию Августином, Святым Писанием и классической литературой. «Я убежден, — писал он,— что чистая теология даже не выживет без знания литературы». Изучение поэзии и риторики готовит людей как нельзя лучше к «пониманию священной истины и умелому и радостному обращению с нею». Меланхтон был главным инициатором создания новых гимназий и средних школ с гуманистическими программами в Нюрнберге и других местах. Он полагал хорошее обучение грамоте необходимым условием для наставления в вере.

Кальвин в юности был французским гуманистом и навсегда сохранил любовь к литературе. В особенности он восхищался Цицероном, и его сочинения пестрят цитатами из классиков. Кроме того, он верил, что многому может научить классические трактаты о науке и практических искусствах. Он осуществлял то, о чем проповедовал; так, при основании Женевской академии он составил программу, включавшую древние языки и гуманитарные дисциплины. Кальвинисты основали новые университеты в Эдинбурге, Лейдене, Амстердаме, Гронингене, Утрехте, Франикере, Ниме, Монтобане, Сомюре и Седане (Franiker, Nimes, Montauban, Saumur & Sedan). Они реформировали университеты, уже существовавшие в кальвинистских землях, например, в Гейдельберге, и основали Эммануил-колледж в Кембридже. Для реформаторов высшее образование было negotium cum deo, т.е. активным взаимодействием с Богом. Высокая культура также была «сферой, где действует вера».

Иоганн Штурм, основатель евангелической гимназии в Страсбурге, ставшей образцом для всех средних школ в Европе, взял себе девиз: «Мудрое и красноречивое благочестие», который свидетельствует о его убеждении, что вера и литературная культура должны идти вместе. Там и в других школах, основанных реформаторами, протестантская серьезность соединилась с гуманистскими идеалами, породив образовательную систему, которою Европа по праву гордится.

Поиск по сайту: