ВОЗРОЖДЕНИЕ И ДВИЖЕНИЕ РЕФОРМАЦИИ 5 страница

Вероломство лишило движение сопротивления их руководителя. Филипп II назначил высокую цену за голову Вильгельма Оранского, так как в обществе зрела мысль провозгласить Вильгельма королем Нидерландов. 10 июля 1584 года фанатичный католик, притворившийся кальвинистом, застрелил Вильгельма в Делфте. Человек, которого Филипп II называл «бичом христианства», был устранен. Сын Вильгельма, Маврикий, перенял руководство восстанием, однако нидерландцы были глубоко деморализованы этой огромной потерей, и Александр Фарнезе занял многие города. Посланный Елизаветой экспедиционный корпус под командованием графа Лесестера оказался неэффективным. Незадолго до своей смерти Филипп ослабил испанские узы, назначив правителем Нидерландов эрцгерцога Альберта Австрийского, мужа его дочери Изабеллы, правление которого длилось с 1598 по 1621 год.

Синдики городских центров были богатыми и независимыми людьми. Ведущий представитель этого буржуазного класса Нидерландов, Йохан ван Олденбарневелдт (Johan van Oldenbarnevildt) (1547—1619), участвовал в 1602 году в создании Нидерландской Восточно-индийской компании, что стало новой вехой в коммерческом и морском соперничестве с испанскими флотилиями по всему свету. В конце концов, после сорока лет военных действий, сказалось утомление. В марте 1609 года Испания согласилась на двенадцатилетнее перемирие с Северными Нидерландами, которые реально стали независимой республикой. Хотя по окончании длительного перемирия война возобновилась, государственность Северных Нидерландов уже была фактом, и Вестфальским мирным договором 1648 года, завершившим религиозные войны в Европе, независимость нового государства была наконец признана официально.

ГИБЕЛЬ АРМАДЫ

Наиболее злосчастным и отчаянным предприятием Филиппа было направление им в 1588 году Армады против Англии. Немногие эпизоды рассматриваются в истории как примеры столь самонадеянной агрессии, и немногие события столь часто представляются в ложном свете. Истина заключается в том, что Филипп вовсе не был увлечен «самонадеянным высокомерием» и чрезвычайно беспокоился о своем плане, полагая его последним средством в очевидно безнадежном деле. Утомительной чередою дипломатических неудач он был втянут в смертельную дуэль с Елизаветой, «английской Иезавелью». Меланхтон, астроном пятнадцатого века Региомонтан и другие провидцы обнаружили в книгах зловещие предсказания о том, что 1588 год станет годом бедствий. Создается впечатление, словно некая неотвратимая сила влекла Филиппа к этому свиданию с судьбой.

В первые годы правления Елизаветы Филипп был для нее источником поддержки, так как разделял ее страх перед королевой Шотландии Марией Стюарт. Мария была дочерью короля Шотландии Якова V, двоюродного брата Елизаветы, и следующей претенденткой на английский престол. Католики не признавали брак матери Елизаветы Анны Болейн и считали Марию единственной законной наследницей. Кроме того, Мария приходилась племянницей могущественному французскому герцогу Гизу и представляла угрозу для самого Филиппа, поскольку если английским сторонникам Марии удавалось возвести ее на престол, то Англия становилась союзницей Франции, которая стремилась получить Фландрию и прочие владения Габсбургов в Нидерландах. Пока Франция угрожала Испании, Филипп был вынужден попускать Елизавете многие свободы. Ее каперы промышляли пиратством и контрабандой, доставляли в испанские колонии Нового Света рабов из Африки и помогали морским гёзам совершать набеги на испанские крепости. Она постоянно вмешивалась в Нидерландское восстание. Такое положение продолжалось два десятилетия, пока, наконец, политическая ситуация внутри Франции не ухудшилась настолько, что Филипп оправился от своих опасений в отношении этого региона и счел возможным выступить против своего протестантского врага и конкурента в имперских притязаниях, Английской королевы Елизаветы. Она, в свою очередь, опасаясь заговора католиков с целью возведения на престол Марии Стюарт, казнила ее 18 февраля 1587 года. Ситуация была смертельно опасна.

В своем Эскориале Филипп плел паутину интриг, и когда все они потерпели неудачу, он решился на открытое столкновение, завоевание острова, которое, как он надеялся, будет встречено в Англии восстанием католиков и положит конец всем козням незаконной королевы еретиков. Филипп обычно советовал другим «пользоваться преимуществами времени», но теперь в нетерпении ожидал начала осуществления своего грандиозного замысла. Когда-то он написал: «К столь великой цели как Англия надлежит двигаться со скоростью пули». Теперь своим капитанам он указывал: «Успех зависит, прежде всего, от скорости. Поспешите!»

Уверенность в папских субсидиях побудила Филиппа спешно начать экспедицию. Папа Сикст V послал в Лиссабон специального наблюдателя, чтобы следить за осуществлением предприятия. В своем докладе этот наблюдатель приводит интересный во многих отношениях разговор с одним из высших и наиболее опытных офицеров испанского флота:

«ПАПСКИЙ ПОСОЛ: Рассчитываете ли вы на победу, если встретитесь в проливе с английской армадой?

ИСПАНСКИЙ ОФИЦЕР: Конечно.

ПАПСКИЙ ПОСОЛ: Почему вы в этом уверены?

ИСПАНСКИЙ ОФИЦЕР: Это очень просто. Всем хорошо известно, что мы воюем за дело Божие. Поэтому если мы встретим англичан, то Бог обязательно устроит все так, что мы сможем взять их на абордаж и захватить их корабли благодаря тому, что Он пошлет особую погоду, или, что более вероятно, лишит их благоразумия. Если нам удастся вступить в рукопашный бой, то испанское мужество вместе с испанской сталью (и огромным количеством солдат, которые будут у нас на борту) обеспечат нам победу. Однако если Бог не поможет нам чудом, то англичане с их более быстрыми и маневренными кораблями, чем наши, со множеством дальнобойных орудий, помня о своих сильных сторонах так же, как и мы о своих, никогда не приблизятся к нам, а будут держаться на расстоянии и расстреляют нас в щепки из своих пушек, не позволив нам причинить им сколько-нибудь серьезного ущерба. Итак, мы выступаем против Англии с твердой надеждой на чудо».[10]

Чудо не сопутствовало испанцам, и оценка испанского командира оказалась поразительно точна.

Один из опытнейших адмиралов Филиппа по имени Санта Круз настаивал, что морские силы Англии должны быть полностью уничтожены до начала десантной операции. Филипп проигнорировал этот очень здравый совет, однако Санта Круз трудился буквально до смерти, подготавливая флот к опасному предприятию. Вместо этого Филипп хотел, чтобы Армада переправила армию Александра Фарнезе из Нидерландов в Англию для прямого нападения на остров. Весной 1587 года сэр Фрэнсис Дрейк совершил упреждающие вылазки на Лиссабон и Кадис, причинив им такой урон, что испанцам пришлось отложить свою экспедицию на целый год.

Наконец, 29 мая 1588 года Армада покинула Лиссабон в составе 130 кораблей и более чем 30 000 человек под командованием герцога Медины-Сидонии. Флотилия состояла из галеонов с высокими, уязвимыми корпусами и весельным ходом, полезным в Средиземном море, но менее пригодным в открытом океане, чем паруса. Между Лиссабоном и Ла-Коруньей флотилия попала в мощный шторм, корабли вынуждены были задержаться в Ла-Корунье для ремонта и не могли выйти в море до 22 июля. Когда Армада достигла пролива, то 29 июля лорд Хоуард Эффингем выступил из Плимута с английским флотом — многочисленными маленькими, быстрыми и маневренными кораблями, оснащенными дальнобойными орудиями. Медина-Сидония мог заблокировать англичан в порту и повторить успешную испанскую тактику в Лепантине, однако он, имея приказ прибыть в Дуврский пролив и принять на борт армию Фарнезе, старался выполнить это повеление. То, что англичане находятся позади него, он осознал слишком поздно. 6 августа Армада опустила якоря у берегов Кале, однако нидерландцы блокировали малые транспортные суда Фарнезе в Нивпорте (Nieuport) и Дюнкерке, из-за чего испанская армия так и не достигла Армады. В следующую ночь англичане послали против Армады брандеры, испанские капитаны в панике обрубили якоря и вышли в море.

Теперь Армада оказалась между англичанами и нидерландцами, и они атаковали ее с обеих сторон. Вода и боеприпасы были на исходе, но испанцы не осмелились рисковать и плыть назад через пролив, а вместо этого удалились в Северное море. Во время долгого плавания домой северным путем вокруг Шотландии и Ирландии, флотилия попала в суровые штормы, разбившие о прибрежные скалы много кораблей. Целыми в испанскую гавань вернулись всего пятьдесят три больших судна. Король Филипп воспринял новости о бедствии в спокойном смирении, словно все это время ожидал поражения Армады, несмотря на восторженные рапорты об успехе от Дона Бернардино де Мендоза (Don Bernardino de Mendoza), своего посла в Париже. Он был милостив и великодушен по отношению к побежденному командующему, поскольку осознавал, что своим поражением он обязан силам природы так же, как и противнику.

Филипп приучил себя контролировать чувства и обладал почти железной волей. Более того, он настолько укоренился в благочестии и набожности, что даже беда, постигшая Армаду, не могла поколебать его веры в Провидение. 13 октября того же судьбоносного года он письменно сообщил испанским епископам новости об Армаде и, напоминая им о непредсказуемости войн в северных морях, заключил:

«Нам надлежит воздавать Богу хвалу за все, что Ему угодно совершить. Теперь я благодарю Его за то, что Он помиловал нас. Армада могла пострадать еще сильнее во время этих штормов. Ее злосчастие могло быть еще большим, если бы не молитвы за ее благоуспешность, которые возносились с такой преданностью и постоянством».[11]

В следующем году Елизавета нанесла еще один удар, послав двадцатитысячную карательную экспедицию против Ла-Каруньи и Лиссабона. В 1595 году испанцы высадились на берег Ирландии, чтобы оказать поддержку местным повстанцам против англичан. В 1596 году Хоуард Эффингем отплатил нападением десятитысячной армии во главе с графом Эссексом и пятитысячной нидерландской армией во главе с Луи Нассау. Они захватили Кадис и удерживали его, требуя выкупа. Филипп задумал послать против Елизаветы еще одну флотилию, однако она была растерзана штормами прежде своего отбытия. Некий испанец, современник этих событий, комментировал: «Адмирал, как и врач, нуждается в том, чтобы ему сопутствовала удача».

ИСПАНСКАЯ ИМПЕРИЯ

Тогда как Филипп терпел неудачи в Старом Свете, в Новом Свете дела Испании процветали. Внутренне единая Иберия при Филиппе присоединила обширные португальские владения, образовав могущественную Испанскую империю. Французы, нидерландцы и англичане стремились сломить мощь Испании за ее пределами, однако на протяжении многих десятилетий им этого не удавалось.

Крошечная Португалия с небольшим населением в два миллиона человек смогла благодаря таланту и активности своих правителей контролировать империю, в сотни раз превосходившую ее собственные размеры. Исследования Генриха Мореплавателя, путешествовавшего в Индию вдоль берегов Африки и вокруг мыса Доброй Надежды, показали, что открытие Кабралом в 1500 году Бразилии сделали Португалию великой державой. К 1503 году португальцы уже поняли, что гарнизоны численностью в несколько тысяч солдат, расположенные в стратегических местах на побережье, способны контролировать обширные и густонаселенные территории. Великий адмирал Франтишку Алмейда разработал масштабный план, основанный на морских силах и не требующий особого внимания к политическому господству. Вице-король Альбукерка замыслил территориальную империю, опирающуюся на административные центры, такие как Гоа, Калькутта и Малакка. Лиссабон стал новым крупным коммерческим центром, столицей прибыльной торговли пряностями. Король Португалии имел двадцать пять процентов с торговой прибыли, однако португальцы ограничили свою деятельность в основном доставкой товаров и не сумели воспользоваться выгодами торговли на европейских рынках. Португалия распространилась слишком широко, и во второй половине столетия очевидно стала выдыхаться.

Возникновение Испанской колониальной империи является одной из величайших легенд западной истории. Железная воля, властная самоуверенность и патриотизм конкистадоров, бороздивших океаны на своих небольших кораблях, исследовавших обширные, доселе неведомые европейцам земли, воевавших с местными племенами, покорявших империи и овладевавших громадными сокровищами, будут всегда вызывать трепет и уважение у детей и взрослых. Католические короли Испании и многие капитаны совершенно искренне рассматривали свои предприятия как миссию по распространению благословений Церкви и спасению душ язычников даже при поисках сокровищ. Повествования об Эрнане Кортесе (1485—1547), покорившем цивилизацию ацтеков с отрядом ненадежных солдат, и о Франциско Писарро (прибл. 1471—1541), сокрушившем горные укрепления инков и захватившем их громадные сокровища, навсегда останутся волнующими страницами Испанской истории.

Испанская колониальная политика отличалась от португальской стремлением к полному контролю над территорией, а не только над ключевыми портами. Испанское колониальное управление вице-королей Мексики и Перу отличалось бульшим совершенством, чем португальское. Состоятельные люди занимали посты ради уважения (хотя едва ли они проигрывали материально, проявляя такую преданность долгу). В главном городе каждой крупной провинции создавалось совещательное собрание, или audiencia, для наблюдения за вице-королевской деятельностью. Время от времени вице-короли посылали инспекторов для сбора из первых рук информации об управлении на местах. И наконец, существовали residencias для изучения архивов вице-короля после истечения его срока. В Испании заморскими владениями правил Индийский Совет, пользовавшийся опытом прежних вице-королей и администраторов. Однако территории, находившиеся под контролем вице-королей, были столь обширны и разнообразны, что им редко удавалось находиться в курсе местных событий, а излишнее внимание и контроль с их стороны подавляли и сдерживали развитие колоний.

Несмотря на строгий политический контроль над своими колониями, испанцы допускали частную инициативу в развитии поместий (encomiendas) и торговли. При системе encomiendas корона возлагала на испанца ответственность за образование, защиту и религиозное обучение определенной группы индейцев, в обмен на которые испанец получал право пользоваться их трудом. Система давала возможность безденежным испанцам, участвовавшим в завоевании, основывать огромные поместья и другие экономические предприятия, однако наблюдение за тем, как индейцы получают образование, защиту и религиозное обучение, не осуществлялось. Пороки этой системы были столь вопиющими, что предпринимались попытки заменить ее на repartimiento, при которой индейцев по-прежнему принуждали работать на испанцев, но на основе временных договоров и с оплатой. Реально система encomiendas сохранялась до восемнадцатого века, и долгое время параллельно одна другой применялись обе системы.

Король получал двадцать процентов от всех сокровищ, отобранных у индейцев, и от дохода частных предпринимателей. «Королевская пятая доля», как она называлась, собиралась с общей суммы или груза прежде всех остальных отчислений. Экономическая политика Испании была направлена на получение золота, серебра и сырья для страны, а также на недопущение конкуренции колониальной промышленности с национальной, — например, производством вина и оливкового масла. Приток серебра и, в меньшей степени, золота вызвал рост инфляции в Андалузии, затем во всей Испании, наконец в испанских Нидерландах и в других европейских странах. К началу семнадцатого века цены в Испании были в 3,4 раза выше, чем сто лет назад. В экономике даже золото не всегда блестит.

Испанцы были весьма неплохими морскими организаторами. В целях охраны кораблей с золотом, серебром и другими грузами от пиратов, английских «морских волков» (начиная с 1562 года) и нидерландских охотников, они разработали систему конвоя, которую использовали до 1800 года. Вопреки английским легендам, успешными были лишь несколько нападений на испанские конвои.

Иммиграция в испанские колонии находилась под тщательным контролем, и въезд запрещался любому иностранцу, религиозному вольнодумцу и даже тем, чьи родственники осуждены Инквизицией. Одно исключение было сделано в случае с английским католическим священником по имени Томас Гэйдж (Thomas Gage), который прошел обучение в испанской семинарии подобно другим англичанам, стремившимся стать священниками в те дни воинствующего Протестантизма. Однако Гэйдж только подтвердил собою это правило. Проведя в Гватемале двенадцать лет, он столь разочаровался в своих поисках лучшей судьбы, что вернулся в Англию, стал викарием Англиканской церкви и составил прекрасное описание положения дел в испанских колониях, которое, несмотря на пристрастность повествования, дает точное представление о работе колониальной системы. Например:

«Условия жизни индейцев столь убоги... что, несмотря на твердый отказ испанских королей сделать их рабами, как хотелось бы некоторым, их жизнь также полна горечи, как и жизнь рабов... Так, бедные индейцы продаются по три пенса за человека на целую неделю рабства под запретом вернуться ночью домой к своим женам, хотя место их работы находится не далее мили от деревни, в которой они живут; некоторых же уводят на десять—двенадцать миль от дома, и домой они могут вернуться только в субботу поздно ночью, а на протяжении недели должны исполнять все, чего пожелает их господин. Назначаемой им платы едва хватает на пищу и питье... Такой же порядок наблюдается в Гватемале и поселениях испанцев, где каждой семье, желающей услуг одного или нескольких индейцев, даже чтобы принести воды или дров на спине, либо даже по пустякам, разрешается нанимать индейцев из близлежащих деревень».[12]

Епископ Bartolome de Las Casas был замечательным защитником гуманного отношения к индейцам, хотя он имел большее влияние в Испании, чем в колониях. Сохраняя средневековые представления об обязанностях правителя перед своими подданными, и будучи последователем Фомы Кемпийского, он использовал все логические и естественные аргументы против колониальных encomiendas как несправедливых и тиранических. По иронии, забота о благополучии индейцев привела его к совету ввозить африканцев, которые, в отличие от индейцев, способны выполнять тяжелую работу в жару без ущерба для здоровья. Принадлежа к монголоидной расе, индейцы генетически предрасположены к прохладному климату и могут выживать в тропической низменности, только усваивая медленный ритм жизни или, как говорили европейцы, работая «лениво». Следует отметить, что в наши дни жаркие прибрежные районы Латинской Америки плотно населены неграми, а в прохладных горных районах — черный человек большая редкость.

Романские народы более легко преодолевали расовые границы, чем англичане и нидерландцы, и в романских колониальных районах появился целый спектр людей с разным цветом кожи. Испанцы, родившиеся в Испании, назывались Castillanos, рожденные от испанских родителей в Америке назывались criollos или креолы, полуиспанцы или полукреолы-полуиндейцы — mestizos, светлые полунегры — mulatos, и полуиндейцы-полунегры — zambos.

ФИЛИПП МУДРЫЙ

Филипп II был назван «Мудрым», что, вероятно, является самым доброжелательным эпитетом, примененным по отношению к этому честному, но бездарному королю. По своей сути он более был годен для пера и стола, чем для меча и седла. В отличие от своего отца, непрерывно путешествовавшего и лично наблюдавшего за империей, Филипп принадлежал Эскориалу. Будь его столицей Антверпен или Брюссель, ему, возможно, удалось бы контролировать владения своей династии более эффективно, и восстание в Нидерландах не висело бы тяжким ярмом на его шее, доставляющим бесконечные переживания и бедствия.

Множество обстоятельств действовало не в его пользу. Огромный долг в размере пятидесяти миллионов дукатов, унаследованный им от Карла V, изначально поставил его в трудное положение, из которого он так и не вышел. Новые налоги, монополии, торговля должностями, «королевская пятая доля» из Нового Света — все это вместе даже не приближалось к невероятной сумме правительственных и военных расходов. Огромный доход из Америки покрывал лишь четверть государственных затрат, которые стремительно возросли из-за войны с Нидерландами и Англией.

Несмотря на то, что все эти обстоятельства не зависели от Филиппа, он все же остается ответственным за свой тяжкий, педантический деспотизм, за недостаток понимания финансовых и экономических проблем Испании и за неспособность к политике, которая если не остановила ослабление и разложение, то хотя бы замедлила их.

________________________________________

[1] «Милашек» (фр.). — Прим. пер.

[2] «Великая французская монархия». — Прим. пер.

[3] Боден к Дю Фору, 3 октября 1580 (?), цит. по Беатрис Рейнолдс, Сторонники ограниченной монархии во Франции шестнадцатого века: Франсуа Отман и Жан Боден (Нью-Йорк, 1931), стр. 185-186. (Bodin to Du Faur... Beatrice Reynolds, Proponents of Limited Monarchy in Sixteen-Century France: Francis Hotman and Jean Bodin.)

[4] См. Деян. 5:26-29. — Прим. ред.

[5] Книгой на злобу дня (фр.). — Прим. пер.

[6] Джон Лотроп Мотли, История Объединенных Нидерландов (Нью-Йорк, 1900), том 4, стр. 431. (John Lothrop Motley, History of the United Netherlands.)

[7] Лепанто (Lepбnto) — средневековое название г. Нафпактос (Греция), в 60 км. от которого, в зал. Патраикос 7 окт. 1571 г. произошел последний крупный бой гребных флотов Средиземноморья во время Кипрской войны 1570—73 гг. Между Турцией и Священной лигой (Венеция, Испания, папа римский, Мальта и ряд итальянских г-в). — Прим. ред.

[8] «Исповедание веры нидерландских церквей». — Прим. пер.

[9] Пьетер Гейл, Восстание Нидерландов (1555—1609), 2-ое изд. (Нью-Йорк, 1958), стр. 102-103. (Pieter Geyl, The Revolt of the Netherlands (1555—1609).)

[10] Гарретт Маттингли, Поражение испанской Армады (Лондон, 1959), стр. 191-192. (Garrett Mattingly, The Defeat of the Spanish Armada.)

[11] Там же, стр. 327.

[12] Томас Гэйдж, Скитания англоамериканца в море и на суше, или Новый обзор Западной Индии (Лондон, 1648), стр. 139-140. (Thomas Gage, The English-American His Travail by Sea and Land: Or a New Survey of the West Indies.)

Глава 20 Англия при Елизавете

Правление королевы Елизаветы (1558—1603) можно смело описать как любовь продолжительностью в сорок пять лет между ее величеством и английским народом. Редко когда в истории между монархом и подданными случается такое счастливое совпадение целей и интересов, какое преобладало на протяжении этой славной эпохи английской истории. При Елизавете Англия стала сильной протестантской державой, лидером среди других протестантских стран. Будучи мононациональным государством в Атлантике, на протяжении этих десятилетий Англия превратилась в мировую империю и переживала культурный подъем, подлинный ренессанс. Современные историки не склонны преувеличивать успехи Елизаветы и ее личные заслуги в управлении страной. По их мнению, она, импровизируя и лавируя, «кое-как продержалась до конца», не будучи государственным деятелем, способным к политической прозорливости. Тем не менее, если восторг ее почитателей считать выражением их благочестивого патриотизма, чем он и являлся, и оценивать Елизавету по обычным человеческим меркам, то она остается исключительной женщиной, возглавлявшей Англию в бурные времена.

В момент своего восхождения на престол Елизавета была искушенной и практичной молодой женщиной двадцати пяти лет, ростом выше среднего, со светло-рыжими волосами, смуглым лицом, очаровательными выразительными глазами, красивыми руками и величественными манерами. Хитрая, расчетливая, лицемерная, способная к кокетству и расчетливому администрированию, достаточно решительная, чтобы быстро принимать решения, и обладающая крепкими нервами, необходимыми для ее сдержанной политической тактики, Елизавета была гораздо более достойна престола своего отца, чем Эдуард и Мария в их лучшие времена.

Переход власти от Марии к Елизавете прошел спокойно — пока Мария умирала в церкви Св. Иакова, народ уже спешил к Елизавете в Хатфилд. Испанский посол Фериа (Feria) докладывал: «Она очень привязана к народу и вполне уверена, что он полностью на ее стороне, и это действительно так». Ее коронация состоялась 15 января 1559 года.

Общественность была в некоторой степени склонна к антифеминизму и полагала, что Елизавета выйдет замуж. Претендентов на ее королевскую руку было достаточно. Сводный брат Филипп II предложил ей такую честь, но Елизавета была достаточно разумна, чтобы не выходить замуж за католического монарха, особенно после неудачного опыта Марии. Ее пылкий поклонник Роберт Дадли, граф Лестер, был испорченным, импульсивным и ненадежным человеком. Странная смерть его жены по причине то ли случайного падения, то ли самоубийства, вызвала в обществе скандал. Несмотря на сильную привязанность к нему, Елизавета не изменила своему принципу и позволила голове управлять сердцем, поставив «благо королевства» выше своих личных переживаний. Елизавета была «современной женщиной», говорила по-французски, по-латыни и по-итальянски, была не менее искусна в двусмысленности, поддерживая надежды многих честолюбивых мужчин, состоявших у нее на службе. Шотландский посол как-то заметил ей: «Мадам, мне известна ваша преданность государству: вы полагаете, что, выйдя замуж, будете только королевой, тогда как теперь вы и король, и королева. Вы не потерпите над собой командира». Для протестантов королева была героической Юдифью, а для католиков — Иезавелью, служительницей нечестия и покровительницей нечестивцев.

Политика Елизаветы

Своим ближайшим советником Елизавета избрала умеренного протестанта Уильяма Сесиля (William Cecil) (позднее лорда Бёргли (Burghley)), служившего при Сомерсете и Нортумберленде, и даже кратковременно при королеве Марии. Он служил Елизавете почти все время ее правления, сначала госсекретарем, а затем главным казначеем, и советовал придерживаться умеренности в поступках и благоразумия в решениях. Елизавета назначала в свой совет только протестантов, людей более преданных протестантской вере и симпатизирующих пуританам, чем она сама. С 1573 по 1590 год ее госсекретарем был сэр Фрэнсис Уолсингем (Francis Walsingham), который своей политикой активно поддерживал гонимых протестантов континента, особенно нидерландских реформатов и французских гугенотов. Он эффективно разоблачал католические интриги против Елизаветы, применяя против испанцев и иезуитов прекрасно налаженную систему шпионажа.

Елизавета сознавала, что Англия нуждается в мире и спокойствии, и следовала политике религиозной терпимости, придерживаясь в отношениях между церковью и королевством via media. Ей была присуща некоторая религиозность (в возрасте всего одиннадцати лет она перевела Зеркало греховной души Маргариты д'Ангулем (Marguerite d'Angoulime)); она находила эстетическое и эмоциональное удовлетворение в религиозных обрядах и церемониях, однако резкие религиозные перемены предыдущих правлений научили ее быть осторожной, терпимой и прагматичной. Однажды она сказала, что скорее прислушается к многотысячным народным массам, чем будет повинна в миллионах преступлений, совершаемых теми, кто подавляет народ. В личном выборе, а также в государственной политике она предпочитала англиканскую доктрину и жизнь, ограничивая как католиков, так и радикальных протестантов. Джон Нокс однажды отметил, что Елизавета не была «ни хорошей протестанткой, ни убежденной паписткой». Архиепископом Кентерберийским она назначила умеренного Мэтью Паркера (Matthew Parker), который некогда служил капелланом ее матери и был ее личным наставником. Паркер был учеником Мартина Буцера, женился и имел длительную дружбу со многими изгнанниками Марии. Большинство епископов Елизавете пришлось выбрать из числа вернувшихся изгнанников, которые чаще всего были значительно более радикальными протестантами, чем она сама.

Успехами своей политики она обязана деятельности парламента, в котором религиозные вопросы аккуратно решались или утрясались сами собой. В начале шестнадцатого века парламент был в основном законодательным и налоговым органом и собирался нерегулярно от времени. На протяжении столетия он превратился в мощную политическую силу благодаря возрастанию престижа, влиятельности и активности Палаты общин. Генрих VIII состоял с Палатой общин в браке по расчету и усиливал ее влияние, так как она в целом разделяла его цели. При Елизавете воля короны часто расходилась с «волею парламента», которую также называли «волею английского дворянства». Однако брак сохранил романтичность, и королеве обычно, посредством некоторого количества лести и манипуляций, удавалось добиться своего.

25 января 1559 парламент собрался для решения религиозного вопроса, ибо Елизавета понимала, что реформа клира должна быть начата парламентом. Собрание духовенства, в котором большинство епископов были назначены королевой Марией, придерживалось католического учения о пресуществлении и мессе как жертвоприношении. Присутствие протестантов одновременно в совете и в Палате общин обусловило более поспешное решение вопроса, чем желала Елизавета. Они с Сесилем ожидали акта о верховенстве, за которым последовал бы акт о единообразии несколько позднее. Однако ни она, ни Сесиль не могли контролировать первый парламент.

В апреле парламент принял акт о верховенстве, признав королеву главой Английской церкви. Все королевские чиновники, судьи и духовенство под угрозой утраты места были обязаны принести клятву верности и признать верховную власть короны над церковью. Признание власти какого-либо иностранного правителя или прелата считалось тяжкой изменою, которая каралась смертной казнью. Были отменены католические указы Марии, Акт о единообразии восстановил церковные постановления Генриха VIII и вновь утвердил Второй служебник (The Second Prayer Book) Эдуарда VI, дополненный несколькими традиционными текстами издания 1549 года. Были смещены представители духовенства, которые отказались присоединиться к новому порядку, и теперь должности в епархиях занимали лица, одобренные Елизаветой.

Поиск по сайту: