ВОЗРОЖДЕНИЕ И ДВИЖЕНИЕ РЕФОРМАЦИИ 7 страница

В эти десятилетия реальная выгода от постоянных колоний была невелика, тем не менее, идея укоренилась, и видение империи начало захватывать взоры англичан. Фрэнсис Бэкон писал О колонизации: «Колонизация земель сходна с выращиванием леса, потому что необходимо учесть отсутствие прибыли на протяжении почти двадцати лет и ожидать вознаграждение лишь в самом конце». Подданные Елизаветы не обладали достаточным терпением для скучного выращивания колоний. Они стремились к быстрой прибыли, другого же столь быстрого обогащения, как при грабеже испанских кораблей, не существовало.

В 1561 году Сесиль обескуражил Алвареса де Куадра (Alvarez de Quadra), епископа Акилы (Aquila), своим заявлением, что папа не вправе делить землю и награждать царствами, как ему вздумается. В следующем году Джон Хокинс из Плимута проверил действенность испанской монополии, занявшись негритянской работорговлей. Он собрал партию негров в рейдах вдоль мыса Кабо-Верде в южной Африке и перекупкой от португальских работорговцев, затем пересек Атлантику, прибыл в Испаньолу и продал негров в рабство на испанских плантациях. Хокинс получил огромную прибыль золотом, серебром, драгоценными камнями, сахаром, шкурами и другими сокровищами индейцев. Королева, Сесиль и другие аристократы стали пайщиками его второй экспедиции два года спустя. Испанское правительство запретило своим колониям вести торговлю с англичанами, поэтому, ожидая худшего, Хокинс вооружил свою флотилию. Однако испанские плантаторы вновь закупили его негров, и он опять вернулся домой с огромной прибылью. После этого, наконец, опомнились испанские колониальные власти, и поэтому в 1567 году Хокинс отправился в свою третью экспедицию под конвоем из семи боевых кораблей и с Фрэнсисом Дрейком в должности капитана Юдифи. В этом путешествии Хокинс блокировал порт Рио-де-ла-Хача (Rio de la Hacha) и решительно ввязался в сражение с испанцами на суше. Он сжег город, захватил сокровища и принудил поселенцев к торговле. В 1568 году Хокинс угодил в ловушку в порту Сан-Хуан-де-Уллоа (San Juan de Ulloa) и был вынужден прорываться напролом, в результате потеряв 120 человек и несколько кораблей, включая Иисуса, круглодонное судно, приобретенное у Ганзы.

Самым упорным и неумолимым врагом, бороздившим испанские моря, был Фрэнсис Дрейк. Честолюбие Дрейка было болезненно задето смертельным унижением в Сан-Хуан-де-Уллоа. Из этой битвы он вернулся ужасным человеком. С того времени и до самой своей смерти в 1595 году он жил с двумя устремлениями в своем сердце — компенсировать свои личные убытки и укрепить Англию за счет ослабления Испании. Каждый совершенный им разбойный рейд туже затягивал петлю на горле испанской монархии. Дрейк был превосходным моряком и весьма успешно действовал без правил и вне закона. Испанские корабли с драгоценностями пересекали Атлантический океан в сопровождении прекрасно организованного и мощного военного конвоя. До 1580 года никто не осмеливался их атаковать в европейских водах.

Проницательный глаз Дрейка разглядел самое слабое звено в серебряной цепи, протянутой от перуанских рудников до Лимы, через хребет панамского Истмуса (Isthmus) до Номбре-де-Диоса (Nombre de Dios) и оттуда через Атлантический океан в Испанию. В 1572 году Дрейк подошел к Номбре-де-Диос, устроил засаду конвою с драгоценностями на подступах к порту и исчез с добычей быстрее, чем могли среагировать испанские войска в Панаме. Не все английские моряки были столь же удачливы, как Дрейк. Когда Джон Оксенгем (John Oxenham) несколькими годами позже попытался повторить его подвиг, он наткнулся на вооруженную транспортную колонну, был пойман и повешен в Лиме как пират. Эндрю Баркер погиб при столкновении с испанцами во время рейда вдоль побережья Центральной Америки, а его судно затонуло по пути домой.

Затем Фрэнсис Дрейк избрал театром своих действий Тихий океан. Он обогнул Южную Америку через Магелланов пролив и попал в Тихий океан (1577—1580). Шторм унес его далеко в сторону Антарктиды, и это позволило обнаружить, что из Южной Америки нельзя достичь полюса по суше. Дрейк разорял испанцев, но кроме разбоя ему посчастливилось увидеть основание Новой Англии в Калифорнии, и теперь империя Елизаветы простиралась от прекрасного тихоокеанского берега до Флориды. Он исследовал побережье Калифорнии, отметив бухты, пригодные для строительства портов и колоний. Западное окончание легендарного северо-западного пути не было открыто, Дрейк окончил свои исследования недалеко от Ванкувера. Оттуда он направился на запад через Тихий и Индийский океаны, обогнул мыс Доброй Надежды и пошел домой. Когда в сентябре 1580 года корабль Дрейка прибыл в Плимут, на его борту находились сокровища общей стоимостью 1.500.000 фунтов стерлингов, что составляло почти половину всех испанских сокровищ, добываемых за год разработки рудников Нового Света. Дрейк компенсировал убытки, которые понес в Сан-Хуан-де-Уллоа более десяти лет назад, а остальная часть этих огромных сокровищ, вопреки протестам посла Мендозы, хранилась в лондонском Тауэре до тех пор, когда Елизавета и Филипп свели друг с другом счеты, включавшие и компенсацию за участие Испании в Ирландском восстании.

Сэру Фрэнсису Дрейку, которого Елизавета посвятила в рыцари, было суждено затем сыграть важную роль в поражении Филиппа. Елизавета вновь выпустила его в 1585 году, и он отправился на своем славном капере, сопровождаемом флотилией из тридцати кораблей, в рейд против испанских кораблей и портов. Вначале он направился на Канары и острова Зеленого Мыса, предал огню о. Сантьягу и крепость Праю. После этого он напал на Санто-Доминго, жемчужину среди городов карибских колоний, получив двадцать пять тысяч дукатов выкупа за то, что сохранил большую часть города, а потом, аналогичным образом, атаковал Картахену в Южной Америке. Дрейк захватил испанский форт Св. Августина во Флориде, а затем спас уцелевших в бедствующей колонии, основанной сэром Уолтером Рейлеем на реке Роанок, забрав их домой в Англию. Своим разбоем Дрейк не только причинил испанцам огромный ущерб, но также продемонстрировал уязвимость короля Филиппа и побудил ему решиться на такую отчаянную меру как предприятие с Армадой, окончившееся для него крахом. Англичанам было хорошо известно о готовящемся испанском вторжении. Когда весной 1587 года флотилия в порту Кадис была уже почти готова, Дрейк вышел из Плимута, и, застав испанцев врасплох, истребил тысячи тонн запасов, включая незаменимые материалы для ремонта кораблей, уничтожил многие суда и даже разрушил адмиральский галлеон. Дрейк действительно подпалил Филиппу бороду. В 1588 году, заключительном в эпизоде с Армадой, Дрейк прекрасно проявил себя, руководя небольшой Плимутской эскадрой во флоте лорда Говарда, — он, вопреки ветру и волнам, оказался способен на подлинно героические дела. В балладе 1591 года о триумфальной дуэли английского корсара с испанским галлеоном Елизавета названа «Леди моря». Скипетр морей перешел от Испании к Англии.

Примеру Дрейка в исследованиях и грабеже последовали другие авантюристы. Томас Кейвендиш (Thomas Cavendish) бороздил моря с 1586 года по 1588; его суда вернулись в Лондон, украшенные парусами из голубого камчатного полотна, а каждый матрос носил золотую цепочку. Однако большую ценность представляли собой географические и навигационные экспедиции, не вызывавшие такого восхищения, как пиратство, но важные для будущего. Наиболее сильным стимулом были коммерческие интересы, особенно при поиске северо-западного пути в Китай, а со временем — при поиске земель для колонизации.

Англичане начали поиск северо-восточного пути, хотя позднее инициатива была перехвачена нидерландцами и датчанами. «Компания купцов-предпринимателей», основателем которой был сын Джона Кейбота Себастьян, направила в 1553 году в Китай флотилию из трех судов под командованием сэра Хью Уиллоубай (Hugh Willoughby). Два судна замерзли недалеко от мыса Нордкап, обе команды погибли, а третье судно во главе со старшим лоцманом Ричардом Чанцеллором (Richard Chancellor) достигло Архангельска. Местные русские приняли англичан приветливо, но настороженно. В Москву было отправлено сообщение о прибытии иностранцев, а в ответ поступили инструкции о том, как с ними обращаться. Царь Иван IV, еще молодой человек, не столько Грозный, каковым он стал позднее, пригласил их в Москву и предложил выгодные условия торговли. В результате этой экспедиции в 1555 году группа купцов образовала для торговли с Россией Московскую Компанию.[2] Через год после ее основания компания послала Стефана Бёрроу (Stephen Burrough) разведать путь в Китай вокруг мыса Нордкап; это предприятие окончилось для него во льдах и тумане. Другой агент по поиску новых рынков сбыта пробрался по суше в Азию до самой Бухары. Торговые исследования разрушали рынки на континенте в Антверпене, на Верхнем Рейне и Эльбе. С 1579 года Восточная Компания стала конкурировать с остатками балтийской Ганзы.

Ученый джентльмен по имени Гамфри Гилберт (Hamphrey Gilbert) увлекся идеей поиска северо-западного пути в Китай. Из древних хроник и отчетов путешественников он собрал все возможные данные и написал свою знаменитую Речь, доказывающую существование северо-западного пути. Его идея настолько захватила опытного моряка Мартина Фробишера, что тот совершил три путешествия (1576—1578) в поисках пути севернее Лабрадора. И хотя его попытки были изначально обречены на провал, открытый им пролив до сих пор носит его имя. Попытки Московской Компании открыть северо-восточный путь (1580) оказались не более успешными. В следующем году некоторого успеха в развитии торговли на Ближнем Востоке достигла Левантинская Компания. Последние и наиболее трагические попытки открыть северо-западный путь были предприняты Джоном Дейвисом в его трех путешествиях (1585—1587). Он достиг залива Нортумберленд, что к северу от пролива Фробишера, на широте 66° 40', однако льды опять преградили путь. Эти путешествия наделали много шума, но оказались не столь выгодны, как надеялись англичане. Постепенно общественное мнение склонилось к мысли, что заселенные англичанами колонии на американском континенте должны служить источником сырья и рынком сбыта для английской продукции. Забрезжила заря колонизации.

Одним из отцов колониальной идеи и ее главным пропагандистом был Ричард Хеклайт (Richard Hackluyt), знаменитый автор Путешествий и открытий (1589). Сырье, новые рынки сбыта, путь в Китай, место ссылки бродяг и безработных, возможность христианизации индейцев — ни один из этих аргументов не был упущен Хеклайтом. В 1578 году сэр Гамфри Гилберт получил королевский патент на основание «плантации» в Новом Свете и через несколько лет предпринял попытку основать колонию в Ньюфаундленде. Однако ему недоставало дальновидности в планировании предприятия, и он затерялся в морях.

В 1584 году королева Елизавета передала патент Гилберта его сводному брату Уолтеру Релею, ставшему ее придворным фаворитом, а в следующем году посвятила его в рыцари. Местом для своей колонии он выбрал реку Роанок в регионе, отличавшемся мягким климатом и, согласно докладам, дружелюбными туземцами, который назвал Виргинией[3] в честь королевы-девственницы. Устье реки расположено на побережье современного штата Северная Каролина. Весной 1585 года под покровительством Релея сэр Ричард Гренвиль поселил на Роаноке сто колонистов, однако вернувшись в июне следующего года, Гренвиль обнаружил колонию совершенно деморализованной, полуголодной и в состоянии войны с индейцами. Дрейк вернул уцелевших колонистов, подобрав их по пути домой из своих знаменитых рейдов 1585—1586 годов. В 1587 Релей вновь попытался основать колонию в том же месте, однако губернатор колонии Джон Уайт, вернувшись на Роанок в 1590 году с новым продовольствием, не обнаружил там ни одного живого или мертвого человека. Возможно, поселенцы были перебиты индейцами, хотя они также могли попробовать поселиться в новом месте, затерявшись при этом в море или в лесах. Релей объявил, что предприятие ему обошлось в 40.000 фунтов стерлингов, и в 1589 году, перед последним бедствием на Роаноке, он передал свои права на колонию купеческой компании, закрепив за собой лишь небольшую арендную плату и пятую часть всего золота, которое, возможно, будет обнаружено. Конечно же, золота обнаружено не было, а Релею даже не пришлось заботиться о своей старости, потому что враги, которых он нажил, будучи фаворитом Елизаветы, позаботились о его устранении после ее смерти.

Когда Елизавета умерла в 1603 году, Релей уже давно перестал быть ее фаворитом. Она даже посадила его на некоторое время в Тауэр, узнав о его тайном браке со своей фрейлиной. Однако опала кончилась, и в 1595 году он отправился на реку Ориноко, мечтая обнаружить способ проникновения в испанскую империю в Южной Америке. Его Открытие Гвианы, опубликованное в следующем году, с большим энтузиазмом описывает господство, ожидающее Англию в Гвиане.

После смерти Елизаветы ее преемником стал король Шотландии Яков VI, сын Марии Стюарт. Яков имел собственных фаворитов, как и причины избавиться от фаворитов Елизаветы. Враги обвинили Релея в заговоре против короля, он был лишен имущества и вновь заточен в Тауэр. На этот раз прошло тринадцать лет, прежде чем ему удалось устроить свое освобождение ради того, чтобы возглавить экспедицию вверх по Ориноко и основать свою империю. Вероятно, Релей имел мысли о пиратстве еще до того, как пересек Атлантический океан. Он находился в отчаянной ситуации, и отчаянные меры казались ему единственным выходом. Однако сокровищ он не обнаружил, а его сын погиб при нападении на испанский патруль, охранявший путь к Гвиане. Нападение было явно незаконным для экспедиции действием, поскольку Англия не желала проблем с Испанией. Релей был абсолютно прав, предполагая, что в случае успешного исхода нападение совершенно бы не сочли за преступление. Однако его постигла неудача, и после возвращения в Англию Релея казнили в 1618 году.

Англичане продолжили его дело и путешествовали вдоль по Ориноко, основывая плантации, лесопильни и небольшие торговые предприятия, но мечта об английской империи в Латинской Америке в противовес испанской умерла вместе с Релеем.

Экономика

Промышленность и торговля во времена Елизаветы переживали что угодно, но только не золотой век. Ухудшилось положение дел в ключевой торговле текстилем, а жестокая инфляция создала трудности почти для всех. В конце тридцатых и в сороковые годы шестнадцатого века начался текстильный бум, во время которого текстиль составлял основную статью английского экспорта — приблизительно от 75 до 90 процентов от общего объема. Другими статьями английского экспорта были необработанная шерсть, олово и свинец из незначительных рудников, зерно, пиво и рыба. В 1551 году жестокий экономический кризис серьезно сократил торговлю, и несмотря на частичное восстановление, английский экспорт по-прежнему был значительно ниже уровня 1548—1550 годов. Правление Елизаветы отличалось периодическими депрессиями, наиболее серьезная из которых имела место в девяностых. Постепенно Англия лишилась своих старых сформировавшихся рынков сбыта грубой дешевой ткани, и только в семнадцатом веке производство новых «мануфактурных» тканей начало компенсировать этот спад. Как свидетельствуют личные записи Сесиля, его главным стремлением в продвижении Закона о подмастерьях и о ремесленниках 1563 года было заморозить в стране производство. Он надеялся остановить промышленное развитие, потому что видел в этом единственную возможность предотвратить периодические кризисы текстильной индустрии, в которой наблюдалась тенденция к перепроизводству.

Население увеличивалось вместе с ростом цен. Наиболее острой проблемой была дороговизна пищи, потому что в бедственные для Англии годы производимых продуктов не хватало для всего населения. Цены на промышленные товары росли медленнее, и к концу столетия инфляция значительно уменьшила реальные заработки. Имущим классам в основном удавалось держаться повышением арендной платы по мере роста цен, а крестьяне и городские пролетарии терпели жестокие лишения. Экономический упадок не позволял обеспечивать рабочими местами и землей постоянно растущее население, порождая сильное беспокойство о перенаселенности. Желательность вывоза лишнего населения за границу порождала негативную мотивацию заморской экспансии. В начале эпохи Стюартов экономическая депрессия сохранялась. Наибольший упадок пришелся на начало двадцатых годов семнадцатого века, а также на период между 1629 и 1633 годами. Значительный коммерческий рост начался только после 1660 года.

В начале правления Елизаветы сельское хозяйство завершало переход от манориальной структуры к системе частного предпринимательства. Аристократия продолжала огораживание земель, прежде закрепленных за крестьянскими общинами для коллективного пользования. Росло число заброшенных деревень, поскольку народ вынужден был уходить в города или бродяжничать в поисках работы. Огороженные земли использовались для выращивания овец, что было очень прибыльным делом из-за большого спроса на английскую шерсть, признанную лучшей в мире. Кроме того, во второй половине столетия происходило расширение земель для выращивания зерновых культур. Такое использование земли оказалось более эффективным, чем крестьянское семейное хозяйство. Благодаря легкому хранению и транспортировке, производство зерна играло важную роль в обеспечении продовольствием растущего городского населения.

Социальные перемены были отражением реформ в аграрной экономике. Крепостной труд и феодальное землевладение буквально перестали существовать. При Елизавете свободная аренда, копигольд и лизгольд были привычными и важными видами землевладения. Свободные землевладельцы были наиболее активной предпринимательской прослойкой в нижних аграрных классах, хотя многие йомены также получали неплохой доход от лизгольда. В период роста цен они наживались на постоянной аренде. Удачное стечение обстоятельств обеспечивало йоменов доходами, которые позволили им давать образование своим сыновьям, которые в свою очередь могли подняться на несколько ступеней вверх по социальной лестнице.

В научной среде существуют большие расхождения во взгляде на мелкопоместное дворянство (джентри) — семейства землевладельцев, занимавших положение выше йоменов и ниже старой аристократии. Историки традиционно считали, что джентри (как и средний класс) постоянно прогрессировали, тогда как старая аристократия опускалась. Более современный взгляд заключается в том, что аристократия вовсе не расточала бессмысленно свои дни на псовую охоту, но обладала потрясающей способностью адаптироваться. В конце концов, хорошего имени и умения держаться в седле никогда не было достаточно для того, чтобы уберечь власть от ловких и амбициозных новичков. Новые экономические условия гораздо больше благоприятствовали социальному росту, чем прежде, и аристократические семьи начали намного активнее заботиться о том, чтобы их сыновья получали подготовку в университетах, на «юридических факультетах», в «Судебных Иннах» и затем могли заниматься коммерцией или поступать на государственную службу, успех в которых требовал практических знаний. Джентри обладали меньшим общественным весом и потому менее охотно рисковали своим престижем, занимаясь торговлей. Они образовали консервативные круги, что позднее многих привело к социальному застою. Тем временем обеспеченные семьи среднего класса прокладывали себе путь в сельское дворянство. Исторические факты всегда предполагают сложные, а не простые объяснения. Когда оседает пыль полемики, то во всей своей красе перед нами предстает истина в виде какой-нибудь старой гипотезы, хотя, вероятно, ревизионистский взгляд распространится более широко.

Лондон, с населением 120 000 человек, при Елизавете уже был экономическим центром Англии. Английским купцам было далеко до богатств Медичи, Альбицци, Вельсеров (Welsers) и Фуггеров, однако они прилагали максимум усилий к поиску новых рынков и способов обогащения. Дело в том, что английская промышленность не была столь развита технически, как на берегах Рейна, в северо-западной Франции и Италии. Развивая новые отрасли промышленности, например производство шелка, кружев, стекла, игл, волокон, войлока и так далее, англичане зачастую были вынуждены приглашать из-за границы опытных ремесленников для работы и обучения учеников. «Новые англичане» наивно кичились своим успехом. Новые городские дома, роскошные наряды, вычурная мода и утонченные манеры джентльменов Елизаветинской эпохи представляли собой красочное зрелище. Они составляли великолепную публику Глобуса на спектаклях Шекспира.

Кончина Елизаветы

Достижения английской нации в шестнадцатом веке справедливо объясняют удачным стечением обстоятельств во время продолжительного правления Елизаветы. Она была народным кумиром, символом победы, национального единства и целеустремленности. Однако любого внимательного исследователя ее государственной деятельности поражает то, сколь редко она проявляла инициативу, и сколь мало было число предпринятых ею действий прогрессивного характера. Преимущественно консервативная, она сдерживала те события, которые не была в состоянии предотвратить или контролировать, и скорее царила, чем управляла. Она даже не сумела найти творческое решение вопроса о престолонаследии. Тем не менее, доверие народа главе государства было, вероятно, важнее в историческом плане, чем ее собственные достоинства или недостатки. Миф обладает огромной властью над историей и даже историками.

С возрастом лицо Елизаветы высохло и словно еще больше вытянулось, зубы пожелтели и искривились, и в добавление ко всему, она носила огромный рыжий парик. Она по-прежнему играла в любовные игры, пользуясь своим главным качеством как монарха — своей женственностью. Увлечение одним из молодых людей при ее дворе — графом Эссексом, привело ее к окончательной трагедии. Эссекс был транжирой и скверным полководцем, но он был ее слабостью. Привлекательный Эссекс играл в опасную игру, используя ее любовь в уверенности, что настойчивость поможет ему достичь любых высот. Во время неудачной осады Руана он писал:

«Самая милая, самая дорогая и восхитительная Королева... Два окна Ваших покоев остаются полюсами моей вселенной, в которой, пока Вашему Величеству будет угодно владеть мною, я пребываю неподвижен и неизменен. Когда Ваше Величество сочтет, что небо слишком прекрасно для меня, то я не упаду, подобно звезде, но, подобно туману, растаю перед солнцем, поднявшим меня на такую высоту. Моя судьба, как и моя привязанность, не имеет равных, пока Вы, Ваше Величество, позволяете говорить мне ''люблю''. Если когда-нибудь Вы откажете мне в такой вольности, то можете лишить меня жизни, но не сумеете поколебать моей верности, ибо не во власти даже столь великой Королевы как Вы заставить меня любить Вас меньше».[4]

Елизавета дала ему шанс доказать свое мужество на поле брани. Все еще бушевало ирландское восстание, и молодой «ястреб» Эссекс кричал о военном покорении острова. Елизавета назначила Эссекса правителем Ирландии против его собственной воли, ибо он не хотел покидать двор. На одном из совещаний королевских советников он не согласился с королевой, а когда она отвергла его мнение, то повернулся к ней спиной. Разгневанная королева влепила ему оплеуху, и Эссекс, положив руку на шпагу, заявил, что не потерпел бы такого оскорбления даже от самого Генриха VIII. Эссекс возгордился, что предшествует падению. Во главе армии из 22 000 человек он подавил небольшое восстание в Манстере, однако не сумел уничтожить ирландского бунтовщика Тайрона. Он позволил солдатам пограбить, спешно заключил мир с Тайроном и вернулся к Елизавете.

Эссекс нажил себе влиятельных врагов, которые подорвали его положение при дворе, и вскоре оказался под домашним арестом. Личный совет королевы получил информацию о том, что на территории своего поместья он собирает войско, и вызвал его для объяснений. Вместо этого Эссекс двинулся в наступление на Лондон, тщетно надеясь, что город восстанет и перейдет на его сторону. Ему предъявили обвинение в измене, после чего состоялся суд, который признал его виновным. Елизавета была вынуждена подписать указ о казни любимого ею молодого человека. 25 февраля 1601 года, в Пепельную среду, Эссекс вышел из своей камеры в Тауэре, облаченный в костюм из черного вельвета и атласа, и взошел на эшафот, расположенный во дворе. Он поклонился всем присутствовавшим, произнес возвышенную благородную речь, исповедался, снял шляпу и поместил на деревянный куб свою голову, которую палач отсек тремя ударами топора.

Елизавета так и не оправилась от эмоционального потрясения в связи со всем произошедшим и в последние годы своей жизни часто впадала в продолжительные депрессии. В 1601 году она последний раз созвала парламент для сбора средств на заключительные действия в Ирландии. Лорд Маунтджой сумел подавить восстание, вынудил испанские войска капитулировать и договорился с Тайроном об условиях мира. Победа в Ирландии была последним успехом Елизаветы.

Всю жизнь Елизавета отличалась достаточно крепким здоровьем, однако возраст брал свое. 7 сентября 1602 года она достигла своего шестьдесят девятого дня рождения. Многие из ее прежних советников и друзей уже умерли. Рождество того года стало последней вспышкой великолепного веселья, которым славился ее двор. Затем в начале марта 1603 года Елизавета заболела. «Я не больна. Я не чувствую боли, а просто чахну», — говорила она. Слабая телесно, но сильная волей она отказалась от предложенных ей врачами лекарств, способных продлить ее жизнь. В среду 23 марта личные советники осмелились попросить ее исполнить последний долг монарха — назвать своего преемника. Она назвала своего «ближайшего родственника, короля Шотландии» Якова VI, сына Марии Стюарт, которому предстояло править после нее под именем короля Великобритании Якова I.

Вскоре после шести часов вечера того же дня она призвала к своему ложу архиепископа Уитгифта. Он поговорил с ней о христианской вере и конечной славе, которую ей предстоит познать, представ перед Царем царей. Королева выражала согласие движениями руки и глаз и молилась вместе с ним, пока не уснула. Между двумя и тремя часами утра она отошла.

________________________________________

[1] Имеются в виду католические священники, получившие образование в семинариях за рубежом. — Прим. ред.

[2] Дж. Х. Перри, Век исследований (Нью-Йорк, 1964), стр. 222-223. (J.H. Parry, The Age of Reconnaissance.)

[3] От англ. слова «virgin» — девственница. — Прим. пер.

[4] Цитата у Дж. Е. Ниля, Королева Елизавета (Нью-Йорк, 1934), стр. 322-323. (J.E. Neale, Queen Elizabeth.)

Глава 21 Влияние Возрождения и Реформации на общественную и культурную жизнь

Предметом нашего исследования является одна из величайших эпох прошлого, и студент-историк, завершая изучение темы, подобной нашей, может согласиться со смиренным признанием Томаса Карлейля: «Трудно уловить все, когда слушаешь на удалении веков, через пропасти смерти и вопли царства тления». Около 40 года до Р. Х. древнеримский историк Саллюстий назвал написание истории одною из труднейших задач. Однако сопоставление фактов и описание событий представляется более простым делом (хотя эта простота обманчива), чем анализ их общественного и культурного влияния. По этой причине написанное далее следует рассматривать как эксперимент, подлежащий обсуждению как и вся история.

Возрождение и Реформация рассматриваются в либеральном протестантском понимании истории как великие прогрессивные силы, приведшие нас к современности. Лорд Томас Бабингтон Маколей решительно утверждает, что начиная с шестнадцатого века протестантские страны достигли бесспорно бульших успехов, чем их соседи. В своей Истории Англии он высказал суждение, что под властью Римской церкви

«...самые прекрасные и плодородные провинции Европы... погрязли в нищете, политическом рабстве и интеллектуальной апатии, в то время как протестантские страны, ранее славившиеся своим бесплодием и варварством, благодаря ремеслам и промышленности превратились в сады и могут гордиться продолжительными перечнями своих героев и государственных деятелей, философов и поэтов... Наблюдая в Германии от римско-католического княжества к протестантскому... в Ирландии от римско-католического графства к протестантскому, мы становимся свидетелями перехода от низшего уровня цивилизации к высшему».[1]

В наши дни такие грубые предрассудки и неправомерные суждения считаются столь же неприемлемыми, сколь и неуважаемыми. По какому критерию индустриальная страна является более развитой, чем консервативное аграрное государство? Как насчет католической Франции в качестве «современной» страны? Какую действительно роль играют религиозные различия в сравнении с другими факторами? В чем заключается преимущество Реформации перед средневековой культурой Возрождения? Подобно гарпиям, вопросы атакуют разум каждого, кто осмеливается вершить суд по догматическому признаку.

Тот факт, что эпоха Возрождения и Реформации свидетельствует о революционных переменах в европейской культуре, сравнимых с переменами конца восемнадцатого века, для многих историков очевиден, тогда как другие его оспаривают. Гуманисты и реформаторы, обращаясь за руководством к стандартам прошлого, устремляют западного человека в будущее с увеличенной скоростью. К ним вполне применимо точное замечание Фрэнсиса Бэкона: «Через показ древности, они утверждают новое».

Государство, Церковь и политическая теория

Реформация побудила людей радикально пересмотреть представления о Церкви, о государстве и об отношениях между ними. Эти события представляли собой нечто большее, чем очередную главу в древней истории борьбы между духовными и мирскими силами. Изменилась политическая ситуация, так как государство эпохи Возрождения разрушило основы феодальной системы. Светское государство, де-факто свободное от церковного контроля, создало условия для развития культуры Возрождения и возникновения независимых церквей. Церковь Средневековья не могла выдержать двустороннюю атаку светского государства извне и возросшей религиозной напряженности изнутри. С появлением Кальвинизма протестантское благочестие приобрело более воинственный характер и породило религиозную идеологию, послужившую основой для национальных движений на протяжении следующей половины века. Причиной так называемых конфессиональных войн была взаимосвязанность политических и церковно-религиозных убеждений. Государственные соображения княжеских династий, а после 1789 года и народов, естественным образом содействовали усилению обособленности различных светских государств во время их развития в пятнадцатом и шестнадцатом веках.

Поиск по сайту: