Реформатор Цвингли 4 страница

Спустя всего восемнадцать месяцев Кальвин уже был убежденным евангелическим верующим и бежал из Парижа, спасая свою жизнь. В предисловии «Комментариев к Псалтири» Кальвин засвидетельствовал:

«Через внезапное обращение Бог подчинил и привел в состояние обучаемости мой разум, который больше закоснел в подобных вопросах, чем того можно было ожидать на столь раннем этапе жизни. Так, едва соприкоснувшись и ознакомившись с истинным благочестием, я сразу же воспылал сильнейшим желанием возрастать в нем, и хотя не оставил свои прежние занятия совершенно, но все же теперь продвигался в них с меньшим энтузиазмом».

Остается тайной, когда точно в Кальвине произошла столь глубокая перемена. После издания своей книги о Сенеке он на год вернулся в Орлеан, в августе 1533 года посетил Нуайон и к октябрю прибыл в Париж. В День всех святых его друг Николя Коп в качестве нового ректора университета выступил с торжественным обращением, написанным под влиянием Кальвина. В этом обращении он прославил все науки за их пользу, заявив однако, что они мало значат в свете древней мудрости, которая гласит, что «только Божия благодать спасает от греха». Во время выступления многие покачивали головами, а всего через несколько часов Копа вызвали в парламент, и он был вынужден бежать в Базель. Друзья предупредили Кальвина, и он также успел скрыться, но его комната была обыскана, изъяты книги и опасные письма. Около нового 1534 года он укрывался под вымышленным именем[2] у друга Луи дю Тийе в Ангулеме и, готовя первый вариант «Наставлений в христианской вере», воспользовался библиотекой старшего Тийе.

Во время посещения Кальвином почтенного французского гуманиста по имени Лефевр д'Этапль, проводившего закат своих дней на юго-западе, под защитой Маргариты, королевы Французской Наварры и сестры Франциска I, между ними состоялся разговор, выразивший противоречия между христианским гуманизмом и Реформацией:

«ЛЕФЕВР: Ради всего святого, будьте умеренны, чтобы не разрушить дом Божий, который намереваетесь очистить!

КАЛЬВИН: Строение слишком прогнило для ремонта. Его следует снести и вместо прежнего возвести новое.

ЛЕФЕВР: Остерегайтесь, чтобы вам не погибнуть под падающими стенами... Вы избраны стать могущественным орудием Господа. Через вас Бог воздвигнет Свое царство на нашей земле!»[3]

Кальвин принял свое великое призвание через человека, убеждавшего всех Christum ex fontibus praedicare — проповедовать Христа из самого первоисточника, т.е. из Писания.

С того времени Кальвин находился либо в тюрьмах, либо в разъездах. Он отказался от прихода в Нуайоне, был дважды краткосрочно арестован, съездил в Париж, посетил Орлеан и Пуатье, где в гроте впервые совершил Вечерю Господню по реформированному обряду, использовав вместо стола каменную глыбу. Обстановка во Франции была напряженной, а случай с плакатами накалил обстановку до предела. Утром 18 октября 1534 года радикальные протестанты развесили в Париже и других городах плакаты с лозунгами против папской мессы. Один плакат даже был прикреплен к двери королевской спальни. Франциск I выразил свой ужас и гнев, приняв участие в торжественной процессии с горящими свечами, которая проследовала через весь город к Собору Парижской Богоматери для очищения Парижа от «мерзости». За обедом, состоявшимся в епископском дворце, он обязался очистить страну от этой «заразы». Воспользовавшись ростом общественного недовольства, он заключил в тюрьмы сотни протестантов, тридцать пять из них сжег, казнил одного из братьев самого Кальвина, а в следующем году издал в угоду папе Павлу III королевский указ о повсеместном искоренении ереси. Кальвин бежал с Луи дю Тийе в Страсбург, а затем в Базель.

В марте 1536 года базельский книгоиздатель Томас Платтер опубликовал кальвиновское «Наставление». В последнее время высказываются некоторые доводы в пользу того, что Кальвин не пережил личного обращения, пока не приехал в Базель, несмотря на лютеранское влияние еще во время его пребывания в Париже, и написал «Наставление» именно в Базеле. По его собственным словам, он писал во-первых — «дабы защитить от несправедливого надругательства своих братьев, чьи смерти драгоценны в глазах Господа, а уже потом — дабы печаль и беспокойство коснулись людей в других странах, поскольку подобные несчастья угрожали многим». Он посвятил книгу королю Франциску и убеждал его прекратить гонения на праведников, чтобы Бог не взыскал с него самого. В апреле 1536 года он совершил короткий визит ко двору герцогини Ренаты Феррарской, кузины Маргариты Наваррской, на поддержку которой он рассчитывал. Из-за враждебности герцога поездка оказалась безрезультатной, и позднее Кальвин комментировал: «Я приехал в Италию только ради удовольствия ее покинуть». Инкогнито он вернулся во Францию, чтобы устроить свои дела. Направляясь затем в Страсбург вместе с младшим братом Антуаном и сводной сестрой Мари, он поддался уговорам Фареля и остался в городе своей судьбы, Женеве.

Подобно публикациям Novum organum Бэкона, Principia Ньютона и «Критики чистого разума» Канта, издание двадцатишестилетним Жаном Кальвином «Наставления» стало эпохальным событием. Мало кто из христианских мыслителей написал так много, как Кальвин, возможно только Августин, Фома [Аквинский] и Лютер. Еще меньше авторов писало, сохраняя столь поразительную согласованность. Его труды отличаются удивительной однородностью, несмотря на то, что писались на протяжении более чем тридцати лет. Для понимания Кальвина необходимо углубленное изучение его проповедей (2025 из которых до сих пор хранятся в библиотеке Женевы), трактатов, библейских комментариев и корреспонденции, поскольку он мог писать во гневе и кротости, печали и ликовании. Однако в определенном смысле Кальвин был человеком одной книги — «Наставления». Будучи систематическим разъяснением христианского учения, эта книга стала учебником воинственного протестантизма и оказала огромное воздействие на западную мысль — в равной степени среди сторонников и противников. Составленная самим Кальвином французская редакция (1541) оказала влияние на формирование французского языка. Кальвин занимался доработкой «Наставления» на протяжении всей своей жизни. Второе издание 1539 года в два раза превышало тираж первого, а восьмое издание 1559 года — в два раза тираж седьмого. Многократные переиздания и двадцать пять редакций увеличили объем, но не содержание этого труда. Теологическая суть существенно не изменилась. Биограф Кальвина Теодор Беза засвидетельствовал, что Кальвин скудно питался, бодрствовал до полуночи и вставал рано утром для размышления над изученным. Кальвин, подобно доктору Джонсону (Dr. Johnson), был человеком «рожденным, чтобы сражаться с библиотеками».

«Наставление» — «шедевр ясной аргументации» — излагало положения веры преследуемых протестантов и служило учебником для новичков. Первое издание состояло из шести книг, темами которых были: (1) Закон, (2) вера, (3) молитва, (4) Таинства, (5) лжетаинства, (6) христианская свобода, церковная организация и гражданская свобода. Повсюду очевидны сосредоточенность на Павле, влияние Августина и Лютера, хотя не менее ярко отражено исчерпывающее знание Кальвином Писания и отцов Церкви. Закон, или Божия заповедь возлюбить превыше всего Господа, и возлюбить ближнего как самого себя открывает человеку его полную духовную несостоятельность. Глядя в зеркало Закона Божия и видя Господню заповедь быть совершенным так же, как и Он совершен, человек осознает свою полную погибель. Закон вселяет в сердца грешников страх и является детоводителем ко Христу. Сама вера, или доверие обетованиям и благословениям жертвенной и искупительной смерти Христа является даром Божиим. Святой Дух влагает веру в сердца избранных, которые приближаются к Богу в молитвах и прошениях с благодарностью, отрекаясь от духовной гордыни. Подобно позднему Лютеру, он ограничил Таинства двумя главными установлениями о Крещении (для младенцев и взрослых одинаково) и Вечере Господней, для Кальвина оба они являются символическими действиями и, — по причине связанных с ними обетований, — средствами благодати. Христос духовным образом присутствует в Вечере Господней, которая является подлинным общением с Ним, а не обновлением жертвы посредством пресуществления хлеба и вина, либо только символическим воспоминанием. Две заключительные книги содержали много резкой критики в адрес католической системы таинств и священства, а также нападок на епископальную иерархию как небиблейскую — на том основании, что в новозаветной Церкви с согласия христианских общин служили проповедники и надзиратели, именовавшиеся пастырями, епископами, старейшинами или пресвитерами. Относительно христианской свободы он придерживался мнения Лютера, что христианин — это самый свободный человек, который находится выше закона и одновременно является слугою для всех, поступая так по доброй воле, из любви и расположения к ближнему. В накаленной обстановке противостояния с католическими врагами и более либеральными и универсалистическими протестантскими оппонентами Кальвин искал на протяжении десятилетий после первого издания «Наставления» более веской аргументации, более точных представлений, отличавшихся исключительной логичностью и лаконичностью формулировок основных принципов, хотя сами принципы оставались прежними.

Меланхтон окрестил Кальвина ille theologus, т.е. славным теологом. Этот комплимент от автора Loci communes может озадачить тех, кто знаком только с карикатурой теологии Кальвина, выраженной посредством английской аббревиатуры TULIP («тюльпан»): абсолютная порочность (Total depravity), безусловное избрание (Unconditional election), ограниченное искупление (Limited atonement), непреодолимая благодать (Irresistable grace), стойкость в вере (Perseverance in faith). Простое логическое рассмотрение элементов теологии Кальвина не приведет к ее фундаментальному пониманию, которое требует последовательного изучения основных постулатов и их логических следствий. Внимание Лютера главным образом занимал вопрос оправдания человека перед Богом, дарованного по благодати через Христа, тогда как Кальвин стремился возвестить о силе, славе и благости Бога, открывшегося человеку во Христе. Эти приоритеты заметны в оглавлении последнего издания «Наставления», в котором первая книга повествует о Боге Отце, вторая книга о Сыне, третья книга о Святом Духе, а четвертая — о Святой христианской (кафолической) Церкви. Все учение Кальвина было сосредоточено на утверждении Божия владычества и доказательствах Его славы. Ответы на вводные вопросы Краткого Вестминстерского катехизиса были написаны через столетие после Кальвина, однако достоверно отражают его дух:

«Вопрос 1. В чем для человека состоит смысл жизни?

Ответ: Смысл жизни состоит в том, чтобы прославлять Бога и вечно Им наслаждаться.

Вопрос 2. Какие Бог дал нам правила, чтобы прославлять Его и наслаждаться Им?

Ответ: Слово Божие, т. е. Писание Ветхого и Нового Завета, является для нас единственным руководством в том, как мы можем прославлять Его и наслаждаться Им».

Божию провидению подвластна вся реальность, ему открыты мельчайшие события, оно определяет существование всех вещей в материальном и духовном мире. Исчисливший волосы на голове человека и знающий, когда с неба падает птица[4], не оставляет ничего на произвол слепого случая, но действует во всем и через все. Естественный человек беспомощен и несмыслен перед величием Божиим. Влияние Августина, сказавшего: Finitum non est capax infiniti — «Конечное не способно объять бесконечного» — очевидно в словах Кальвина о том, что человек, будучи творением, не способен вместить Творца, ибо это подобно тому, чтобы «ладонью измерять сотни тысяч звезд, планет и миров. Поскольку Господь бесконечен, и Небеса небес не могут вместить Его, — как мы можем объять Его своим разумом?»[5] Грешный человек «уничтожается невыносимым сиянием» святости великого Бога.[6] Если бы Бог не «создал средства общения, призывая нас к прямым отношениям с Небесами, то великая бездна, отделяющая нас от Него, повергла бы нас в отчаяние и лишила бы смысла это призвание».[7] В своей знаменитой аллегории с лабиринтом Кальвин показал неизбежную роковую ограниченность человека в его естественных знаниях о Боге и подчеркнул необходимость особого откровения, поскольку человек замечает «определенные признаки Его присутствия», однако не способен достичь спасительного познания Его. Паркер (T.H.L. Parker) описывает воображаемый лабиринт Кальвина следующим образом:

«Человек заблудился в лабиринте, не имея плана, и все его попытки отыскать выход остаются тщетными. Самостоятельно человек не может познать Бога, ибо грех сделал его невежественным и повредил его разум, что не позволяет ему достичь в своих рассуждениях истинного понимания Бога. Человеческий разум — это подлинный лабиринт, пути которого ведут к ложному поклонению тому или иному идолу. Человек должен кому-то поклоняться, и потому изобретает себе для поклонения какого-то бога, или многих богов. ''Люди рассуждают о Боге не в соответствии с откровением, которое Он дает о Себе, а на основании предрассудков, порождаемых их собственным воображением... Они поклоняются, но не Богу, а порождению собственного разума, Его заместившему''. По своим способностям человек походит на испуганное животное, которое передвигается на ощупь в незнакомой для него среде. Он не только не понимает Бога, но также не понимает мира, в котором живет, даже самого себя он не понимает — откуда пришел, зачем живет и куда направляется. Без посторонней помощи он никогда не познает Бога и не обретет Его Царства.

Однако Бог, полный любви и милости к человеку, простирается именно туда, где тот блуждает, и дарует ему водительство Святого Писания, которое подобно нити, ведущей его из лабиринта невежества к познанию Бога. ''По словам самого Апостола, ни один человек не может приблизиться к сиянию лица Божия, и оно представляется нам сложным лабиринтом, если мы не ведомы нитью Слова''».[8]

Даже при содействии наук и искусств естественная логика не может привести человека к вере в Бога, Который открывается во Христе. Человеческий разум нуждается в прикосновении Святого Духа, чтобы осознать, что человечность Христа «подобна покрывалу, скрывающему Его Божественное величие»[9], что во Христе открывается подлинная природа Бога — праведная и любящая. По объяснению Кальвина, Иисус Христос назван образом Отца, поскольку Он «выявляет и открывает нашему взору все, что необходимо для познания Отца. Ибо открытое величие Божие навеки ослепило бы наши глаза яркостью своего сияния. Посему, чтобы придти к свету, нам следует смотреть на Христа».[10] Во Христе Бог оделся в смертную плоть, и источник благословения стал проклятием, дабы искупить людей от духовной смерти и сделать их сопричастными праведности и бессмертию.

Кальвин рассматривал Церковь не только как организацию или общность отдельных верующих, но как народ завета Божия, ради которого и посредством которого в рамках глобального исторического процесса воплощается вечный замысел Божий. В древние времена Божий народ ожидал полного явления Бога во Христе. Избранный Божий народ, духовный Израиль Нового Завета соответствует Его воле и является орудием в Его глобальном замысле создания на земле сообщества святых, совершенным воплощением которого будет Новый Иерусалим.

Учение Кальвина о божественном предопределении следует понимать как реакцию на религиозные заблуждения прошлого. С полной ясностью он сформулировал свое мнение по этому важному вопросу только в последнем издании «Наставления», и это было его реакцией на возникшую полемику. B ветхозаветном представлении об избранном народе остается вопрос: «Почему одни, а не другие?» Подготавливая свои «Проповеди по Второзаконию», Кальвин столкнулся со словами Моисея во Второзаконии 7:7-8:

«Не потому, чтобы вы были многочисленнее всех народов, принял вас Господь и избрал вас, — ибо вы малочисленнее всех народов, — но потому, что любит вас Господь, и для того, чтобы сохранить клятву, которою Он клялся отцам вашим, вывел вас Господь рукою крепкою и освободил тебя из дома рабства, из руки фараона, царя Египетского».

Св. Августин был убежденнейшим приверженцем двойного предопределения. Св. Фома признавал всеобщность Божия предведения и замысла, а также избрание Им ко спасению меньшинства людей. Цвингли подчеркивал исключительное право Бога избрать или отвергнуть, кого Он пожелает. Лютер утвердился в убеждении, что вера избранных предопределена предвечным замыслом Божиим и не зависит от немощной воли человека, а вопрос о том, почему некоторые погибают, везде оставлял открытым, утверждая, что «Господь не желает, чтобы кто-то погиб, но желает, чтобы все пришли к покаянию», — за исключением нескольких спорных фрагментов в его трактате О рабстве воли, в котором он отстаивал свои позиции. Люди гибнут исключительно по собственной вине, на основании дозволяющей, или косвенной Божией воли. Кальвин считал это парадоксальное мнение нелогичным и стремился к логическому выводу, который утвердит владычество Божие и умалит людей до полной зависимости. Он писал: «Нашим первым принципом должно быть убеждение, что ни одно событие не происходит без предопределения. Поскольку Он привел нас ко спасительному познанию Себя, мы не должны сомневаться в том, что Его особое провидение сохраняет нас, не допуская ни одного события, которое бы в итоге не обернулось нам на пользу». Этот принцип позволил позднейшим кальвинистам смело и уверенно петь:

Благ Господь наш Бог,

Милость Его неизменна вовеки.

Истина Его непоколебима во все времена,

И из века в век пребудет.

Большинство теологических предшественников Кальвина мучились вопросом, почему некоторые погибают. Кое-кто сохранял универсалистическую надежду, вдохновленную словами Павла из 9—11 глав Послания к Римлянам, что как Адам погрузил все человечество во грех и смерть, так Христос воскресит всех к праведности и жизни вечной. Но Кальвин был не из тех, кто смягчает слова, и потому высказал свое мнение столь ясно, что неверно понять его было невозможно:

«Предызбранием мы называем предвечное решение Божие, принятое Им в Самом Себе относительно участи, которой Он желает для каждого отдельного человека. Ибо не все сотворены для одинаковой судьбы, но одни предопределены к жизни вечной, а другие к вечному осуждению. Таким образом, каждый человек был сотворен для одной или другой участи, что мы и называем предызбранием либо к жизни, либо к смерти».[11]

Кальвин не уклонялся от последствий учения о двойном предызбрании. Он утверждал, что поскольку в действительности Бог не желает спасения всех людей, крестная смерть Христова была предназначена для спасения только избранных и является судным знамением для осужденных. Бог сотворил многих людей, которых по Своей вечной мудрости предопределил для погибели. Бог мог бы справедливо осудить всех людей, и потому грешный человек не должен дерзко обсуждать Его предызбрание. В учении Кальвина даже Божия любовь представляется орудием Его правосудия. Именно это «грозное предызбрание», как называл его сам Кальвин, столь привлекало его позднейших последователей. Начиная с Теодора Безы, они вкладывали в него крайнее значение, которое вовсе не имело места в проповеднических и экзегических трудах Кальвина. Весьма удручающую форму это учение приобрело у английских пуритан, а с кафедр Новой Англии и в проповедях шотландских пресвитериан оно гремело совершенно ужасающе. Стихи Роберта Бернса запечатлели горький запах доктрины о двойном предопределении:

О Ты, не знающий преград,

Ты шлешь своих любезных чад

В рай одного, а десять в ад,

Отнюдь не глядя

На то, кто прав, кто виноват,

А славы ради.

Несправедливо было бы обвинять Кальвина в искажениях, которым подвергли его учение последующие кальвинисты. В своих комментариях, адресованных жестокому врагу и гонителю реформаторской церкви герцогу Гизу, Кальвин определенно указывал, что в этой жизни человек не может точно знать, кто предызбран к осуждению. Также человек не может определенно знать, принадлежит ли он сам к числу предызбранных к жизни, хотя Кальвин предлагал три вероятных признака: искреннее исповедание человеком веры, успешная и благочестивая жизнь, принятие Таинств Крещения и Причастия. Конечно же, он никогда не утверждал, будто мирской успех или материальный достаток должен быть признаком предызбрания и предметом зависти. Практический смысл этой доктрины состоит в том, чтобы ободрять детей света к несгибаемой стойкости и бесстрашной отваге, как гласит любимый отрывок Кальвина из Библии: «Господь за меня — не устрашусь: что сделает мне человек?»[12] Кальвин стал отцом бесстрашных энтузиастов.

Кальвиновская Женева

Городу Женева, в который Кальвин попал почти случайно, было суждено стать моделью христианского сообщества и военным центром протестантизма. Этот красивый город, расположенный на берегу Женевского озера, на пересечении французских и итальянских торговых путей, находился на границе между Швейцарской Федерацией, по-прежнему номинально входившей в состав империи, и Французским Королевством. В первые десятилетия шестнадцатого века, при поддержке католического Фрибура и протестантского Берна, Женева успешно окончила долгую борьбу за свою независимость от феодального и церковного господства герцога Савойского и епископа Женевского, принадлежавшего к Савойскому дому. К 1519 году город укротил феодальные силы, стеснявшие его развитие и подавлявшие торговлю. В 1534 году Женеве удалось навсегда изгнать епископа, известного своей развращенностью, и порвать с Савойским домом. Управление городом осуществлялось по обычной для того времени схеме, — аристократия правила при помощи Совета двухсот, Малого совета из двадцати пяти членов, имевшего некоторую исполнительную власть, а также общего собрания, избиравшего четырех членов магистрата и городского казначея. Совет объявил о своем неприятии каких-либо религиозных преобразований. Составлявшие Совет консервативные аристократы заявили, что желают держаться чистой истины без примеси человеческих басен и измышлений. Демонстрируя некоторую открытость к новым религиозным идеям, они все-таки стремились воздерживаться от реформирования церковной системы. Теодор Беза указал в Жизни Кальвина, что женевцы по-прежнему были «весьма несовершенно просвещены Божественным знанием и едва ли выбрались из папской грязи», несмотря на совершенную ими революцию в отношении Савойев.

Ситуация полностью изменилась, когда Фарель, Оливетан и юный Антуан Фромен (Antoine Froment) начали в Женеве проповедническую и пропагандистскую деятельность. Своим нападением на город злосчастный епископ предоставил евангелическому движению возможность отождествиться с борьбой за свободу и безопасность. В июне 1535 года состоялась продолжительная дискуссия о догматах. Фарель и Вире разгромили некомпетентных защитников католической веры, а затем смело заняли многие церкви, в том числе и кафедральный собор. Иконоборцы разбили в церквях витражи и выбросили на улицы статуи святых. В августе Большой совет остановил отправление мессы, а в последующие месяцы католическое духовенство покинуло город, уступив его протестантским лидерам. В январе 1536 протестантский Берн нанес поражение Савойям и оккупировал Женеву, но после продолжительных переговоров согласился на независимый статус города. 21 мая 1536 года в соборе произошло общее собрание, на котором состоялось анонимное голосование с участием глав семейств в пользу евангелической формы поклонения. Руководство церковными приходами перешло в руки советов, и события развивались в русле, напоминавшем государственные реформы в цвинглианском Цюрихе. Именно в этот момент Фарель убедил Жана Кальвина остаться в Женеве для участия в реформировании города.

Деятельность Кальвина в Женеве началась с лекций о Посланиях Павла в церкви Св. Пьера, и спустя год магистрат, с согласия народа, назначил его проповедником. Свою позицию он продемонстрировал в дебатах с католиками в октябре 1536 года и с анабаптистами в марте 1537 года, обозначив ее как среднюю между католиками и радикалами. Эти дебаты закончились таким разгромом анабаптистов, что Совет двухсот остановил словесное побоище и изгнал злополучных анабаптистов. Заботясь о поддержании мира и порядка, 16 января 1537 года городская администрация официально приняла Артикулы о церковном управлении. Когда Фарель и Кальвин составили тезисы против радикалов под названием Наставление в христианской вере, гражданам было предложено собраться в группы по десять человек и подписаться под этими артикулами веры. Кульминацией реформаторских усилий было введение знаменитых Постановлений 1537 года (Ordinances). Кальвин стремился удержать государство от покушения на прерогативы церкви и вмешательства в исключительно духовные вопросы, несмотря на то, что признавал светскую власть Божиим установлением. Потому он предпринимал усилия к организации независимой от государства системы церковного управления. Он полагал, что нравственные вопросы, которые по традиции решал Городской совет при помощи специальных законов и постановлений о морали, должны находиться в компетенции церкви. Он предложил назначить в каждом районе города ответственных людей, обязанных искоренять пороки и сообщать о нарушениях. Согласно порядку увещевания, изложенному Христом в 18-ой главе Евангелия от Матфея, Постановления предписывали первоначальное братское увещевание заблудшего, а при отсутствии перемен в его поведении церковь выслушивала сообщение о его прегрешении. Если уличенный грешник упорствовал в своем пороке, то служитель всенародно оглашал это и отлучал его от христианского общения. Видимая земная Церковь Христова призвана заботиться о высокой нравственности своих членов.

Однако реакция и оппозиция набирали силу. Многим женевцам претило руководство французов и увеличение в городе числа французских беженцев. Эмоционально неустойчивый новообращенный пастор в Лозанне Пьер Кароли попытался дискредитировать деятельность Вире в этом городе. Кароли придавал большое значение молитвам за умерших и при возникшей полемике обвинил Кальвина в склонности к антитринитарианству. Городской совет Берна решил дело в пользу Кальвина и запретил Кароли проповедовать в окрестностях, после чего тот вернулся во Францию, а затем в католицизм. Однако полемика ослабила авторитет Кальвина и негативно сказалась на его положении в Женеве.

В самой Женеве возникла сильная оппозиция под руководством некоего Жана Филиппа, отвергавшего нововведения, нравственный контроль со стороны проповедников и обязательное исповедание веры. В феврале 1538 года на выборах в магистрат победили враги Кальвина, а проповедники осудили победителей с кафедры. В то же время Берн стремился утвердить на всех своих землях бернские обычаи в вопросах литургии и Таинств, включавшие использование в Причастии пресного хлеба и купели при Крещении. B Женеве Кальвин и Фарель отказались принять это требование. На пасху 1538 года они проповедовали, несмотря на запрет Малого совета, и отказались преподавать Причастие во время волнений. На следующий день собрался Совет двухсот и постановил, что Кальвин и Фарель должны покинуть город в течение трех суток. Они уехали в Берн, откуда затем отправились на синодальную встречу в Цюрихе, где объяснили свои взгляды на организацию и порядок в церкви, получив широкое одобрение. Фарель возвратился в Нёшатель, а руководитель евангелического движения в Страсбурге Мартин Буцер убедил Кальвина стать пастором тамошней церкви, состоявшей из четырехсот французских беженцев. Едва ли они были способны его содержать, однако Кальвин жил скромно и добросовестно трудился как священнослужитель и теолог. Умеренность и забота Буцера о протестантском единстве произвели на Кальвина глубокое впечатление. Кальвин составил литургию на французском языке, которая во многом напоминала литургию Буцера, ставшую прототипом кальвинистских богослужений. В церковной музыке он отдавал предпочтение псалмам, а не традиционному церковному пению или органу, и составил сборник из восемнадцати псалмов, положенных на музыку. Кальвин подготовил новую редакцию Наставления (1539), Комментарии на Послание к Римлянам и опубликовал Краткий трактат о Вечере Господней, в котором заметно влияние взглядов Буцера, говорившего о духовном присутствии Христа в Святом Причастии. Он читал лекции по теологии в знаменитой школе Иоганна Штурма. Разделяя экуменические взгляды Буцера, он также сопровождал его на совещании во Франкфурте, организованном в 1539 году Карлом V и посвященном христианскому воссоединению. В следующем году он посетил конференции в Гагенау и Вормсе, а в 1541 году был делегирован как официальный представитель от Страсбурга на сейм в Регенсбурге, где наблюдал примиренческие действия католического кардинала Контарини и Меланхтона.

Великие труды настолько истощили силы реформатора, что Буцер и другие друзья уговаривали его жениться ради лучшего ухода за собой. Кальвин отвергал эту мысль: «Не собираюсь иметь ничего общего с разграбившими Рим так же преступно, как греки разрушили Трою, — ради одной женитьбы». Но уже вскоре после этого Меланхтон замечал: «Так-так, кажется мне, что наш теолог подумывает о будущей супруге». Кальвин согласился, что друзья его, возможно, правы, и принял участие в поисках невесты. Согласно его рассудительному описанию, ей надлежало быть «скромной, порядочной, простой, экономной, терпеливой и способной следить за моим здоровьем». История двигалась вперед, — если Лютер женился на бывшей монахине, то Кальвин избрал вдову с тремя детьми. Ее звали Иделетт де Бур (Idelette de Bure), и она была вдовой радикала из Льежа, обращенного Кальвином анабаптиста. Кальвин был нежным и деликатным мужем, хотя довольно скучным, и брак оказался счастливым. В письме, большей частью посвященном другим вопросам, он между делом упомянул о рождении их единственного ребенка Жака, который родился 28 июля 1542 года недоношенным и прожил всего несколько дней. Здоровье Иделетт после этого так и не поправилось, и в 1549 году она умерла от слабости, а не от скуки, как утверждали недруги Кальвина.

Поиск по сайту: