После исторических катастроф, вызвавших полное исчез-

98 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

новение "микенской" культуры в европейской Греции, наступает период смут и упадка. Искусство гибнет, художественная промышленность вырождается, самая техника теряется, и потом, когда наступает возрождение, вновь приходится начинать сна­чала, искать ощупью или заимствовать у соседей (напр., в техни­ке резьбы камней). Первая эпоха морского владычества греков кончается; самый географический горизонт их суживается, пле­менные особенности говоров (напр., ионийского наречия) резко дифференцируются. Растет морское владычество финикиян.

Возрождение морского владычества и торговли, а вместе с тем и культурное возрождение начинается на востоке Греции, преимущественно в Ионии. Здесь хранились предания микенского века, его эпос, послуживший основой великих гомеровских поэм; здесь удержался всего долее старый микенский стиль в худо­жественной промышленности. Здесь не прерывалось и плодо­творное соприкосновение с восточными культурами, а благо­приятные географические и политические условия способство­вали росгу ионийских городов – росту населения и приливу бо­гатств.

Сношения с Египтом никогда не порывались. Египетские фараоны, отражавшие набеги греков и других островитян в ми­кенские времена и вербовавшие среди них наемные войска, продолжали окружать себя греческими наемниками и впоследст­вии. Псамметих I отдает открытое предпочтение греческим войскам, а фараон Амазис, возвысившийся на престол благода­ря национальному движению против иноземцев, сам женат на гречанке, вопрошает Дельфийского оракула (548) и посылает зо­лото на возобновление сгоревшего дельфийского храма.

Вместе с наемниками непрерывно возрастает наплыв купцов. В VII в. ионийцы основывают Кирену, могущественную колонию на ливийском побережье, и наполняют нильскую дель­ту своими факториями и поселениями настолько, что возникает целая каста переводчиков для облегчения сношений между ними и коренным населением. При Амазисе на западном рукаве Нила,

Глава III. Ранняя ионийская физика 99

недалеко от Саиса, резиденции фараона, возникает могущест­венный торговый центр, Навкратис, где сосредоточивается вся внешняя торговля, точнее, весь ввоз Египта. Навкратис был чис­то греческим городом, пользовавшимся вполне автономным са­моуправлением. Археологические находки свидетельствуют о том, что сама утварь была греческой. Всевозможные греческие пле­мена и государства, – эгинеты, самосцы, доряне из Родоса и Кни-да, ионийцы из Хиоса, Теоса, Фокеи – имели здесь своих много­численных представителей. Господствующее положение зани­мали милесцы, утвердившиеся в Египте еще со времен Псам-метиха. Впоследствии им приписывалось и самое основание Нав-кратиса.

При таких условиях нет ничего невероятного в преданиях о том, что древнейшие ионийские философы, как Фалес или Пифагор, посещали Египет. В древности эта страна нередко считалась колыбелью наук, математики в особенности. Новей­шие исследования показали, однако, что научное развитие Егип­та было весьма невысоко, и греческие философы едва ли многому могли там научиться. Судя по памятникам, египетская геометрия до самого позднего времени не возвышалась над чисто эмпи-. рическими приемами приблизительного вычисления, необходи­мого в целях практических, – межевания или архитектуры. Можно быть вполне уверенным, что в дедуктивной геометрии греки ничему не могли научиться у египтян, и если Фалес действи­тельно был первым греческим математиком, то скорее египтяне могли бы научиться от него, как утверждает предание.

Иноземные сношения ионийцев не ограничивались Егип­том. В конце VII в. милетскому тирану Фрасибулу удалось заклю­чить союз с лидийским царем, который надолго обеспечил мир Милету и способствовал могущественному развитию его коло­низации в прилонтийских странах. Греческое влияние в Лидии усиливается все более и более, в особенности при Крезе, который в преданиях пятого века изображается любителем греческой

100 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

мудрости и созывает ко двору своему знаменитых греческих мудрецов, начиная с Фалеса Милетского. То, что Геродот сооб­щает об этом, заслуживает тем большего внимания, что источ­ником его служит Гекатей Милетский, который сам был близок к школе, основанной Фалесом. Греческая культура, греческие боги, греческий язык проникают в Лидию, а через посредство Лидии грекам облегчаются сношения с другими народами Азии, между прочим и с Вавилоном, с которым Крез поддерживал дружественные отношения. Существует мнение, что свои эле­ментарные астрономические познания греки получили именно от вавилонян. Их жрецы вели записи астрономических и метео­рологических наблюдений, и результатом многовекового на­копления таких наблюдений были известные эмпирические познания – относительно периодического, однообразного пов­торения некоторых явлений, например затмений или годичного движения солнца. Эти познания, как предполагают, и были заимствованы греками, хотя, быть может, они получили их и не прямо от вавилонян, а через посредство египтян. Если верить Диодору Сицилийскому, фиванские жрецы предсказывали зат­мения, подобно халдеям, священная наука которых рано прони­кает в Египет, как это доказывают хотя бы важные фрагменты вавилонского космогонического эпоса, найденные в Тель-эль-Амарне, в архиве фараонов XV века.

Международные сношения греков, их торговое судоходство оказали влияние на раннее развитие их науки не столько благо­даря отдельным эмпирическим знаниям, заимствованным у других народов, сколько благодаря общему расширению географического горизонта греков, изменению их прежних мифи­ческих представлений. Первым шагом к мироведению послужило землеведение. Фантастическая география Гомера пала сама со­бою, когда Средиземное море стало известным до Гибралтара, когда средиземноморская торговля сосредоточилась в руках ионийцев. Тот крайний Запад, где некогда жили Циклопы и раз­ные фантастические чудовища, был исследован. Море, казав-

Глава III. Ранняя ионийская физика 101

шееся некогда беспредельным, замкнулось в определенные границы. Небо раздвинулось над землею, и дикое первобытное представление о том, что оно лежит на вершинах отечественных гор, на которых обитают небожители, было оставлено всеми. До­верие к мифам пошатнулось, и общение с множеством народов, знакомство с их разнообразными обычаями, нравами, религиями, установлениями показывало относительность, условность всех человеческих преданий и верований и открывало путь свобод­ному исследованию и рационалистической критике. Они не подпадают никакому иноземному влиянию, а наоборот, с ранних пор подчиняют других своему культурному влиянию, как они делают это в Лидии. В их культуре от начала, как бы в зачатке, таится та ниверсалистическая тенденция, которая развивается впоследствии и дает этой культуре ее пребывающее мировое значение.

. Расширению географического горизонта греков соответст­вует и внутреннее усложнение общественной жизни. Мощное развитие торговли, промышленности, накопление и перераспре­деление богатств, прилив населения к торговым центрам и быстрый прирост его – вызывают повсеместное глубокое социальное и политическое брожение, в котором разлагаются старые формы общественной жизи и возникают новые. Человеческие отношения не определяются более вековечным обычаем и не укладываются в старые традиционные рамки; нужно новое "устройство" общества, нужно положительное законода­тельство, дающее ему прочный строй, согласующее разнородные интересы. И вот среди множества искусств, обусловливающих общий культурный подъем, возникает высшее "царственное" или политическое искусство (_____________ _______), которым прославились первые греческие "мудрецы"- законодатели, как Солон, Питтак Митиленский, Периандр Коринфский, Хилон Спартанский, Биас Приенский и другие – те "семь мудрецов", во главе которых неизменно помещается Фалес Милетский, родоначальник гре­ческой философии, основатель так называемой "милетской

102 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии_______

школы", – если только можно говорить о действительной школе в позднейшем смысле, т.е. об организованном философском союзе. Политическую роль играют впоследствии и другие философские школы, – таков, как мы увидим, пифагорейский союз, к которому примыкали и элейские философы.

Вслед за поэзией Гомера, которая является завершением многовекового развития греческого эпоса, начинающегося от микенских времен, пышным цветом распускается ионийская и эолийская лирика, поэзия личного чувства, свидетельствующая о мощном развитии личности. А вслед за лирической поэзией пробуждается и творчество мысли, нравственное размышление, философское умозрение и научное исследование.

Фалес

Точных исторических сведений об этом родоначальнике феческой мудрости у нас немного. Современник Креза и Солона (род. приблиз. в 625 г., умер в середине VI в.), он был не только первым греческим философом, но и первым греческим ученым, математиком и астрономом. И вместе это был замечательный государственный человек, один из академии семи бессмертных, имя которого называли наряду с именами величайших законода­телей Греции. По свидетельству Геродота, источником которого служит Гекатей – по-видимому, один из приверженцев милет­ской школы – Фалес стремился устроить панионийский союз для защиты общегреческих интересов (1,170). Он участвовал в похо­де Креза против Кира и помогал царю своими советами. Евдем, ученик Аристотеля, написавший историю греческой астрономии и математики, говорит, что свои математические и астроно­мические познания Фалес приобрел в Египте; главнейшим доказательством этих познаний служит его знаменитое предска­зание солнечного затмения, которое произошло 28 мая 585 г. во время вышеупомянутого похода Креза (Herod. I, 74).

Свидетельство Геродота и здесь заслуживает полного

Глава III. Ранняя ионийская физика 103

внимания, тем более что оно подтверждалось Ксенофаном, Герак­литом, Демокритом*. Затмение 585 года является таким обра­зом первой точной хронологической датой в истории греческой науки: 28-е мая 585 года есть официальный день ее рождения.

Каким образом Фалес мог предсказать затмение? Анакси-мандр и Гераклит еще не знали причины этого явления, и если бы даже Фалес и угадал ее, он не мог бы с теми элементарными математическими познаниями, какими он обладал, вычислить наступление затмения. Очевидно, он руководствовался не научными выводами, а указанными уже эмпирическими позна­ниями относительно периодического наступления затмений,' повторяющихся по истечении определенного времени. Эти по­знания, являющиеся результатом многовековых наблюдений, были, по свидетельству Евдема, вывезены Фалесом из Египта; предположить, что он заимствовал их у халдеев, с которыми ионийцы могли вступать в сношения через посредство лидян, – не представляется правдоподобным: предсказание Фалеса не являлось бы чем-либо новым и значительным, если бы халдейская астрономия проникала в Лидию прямыми путями. Наоборот, свидетельство о том, что Фалес обязан Египту некоторыми из своих воззрений и познаний, находит косвенные подтверждения. Так, например, его занимало объяснение нильских наводнений, и он высказывал мнение, что эти наводнения вызываются тем северным ветром, который им пред-шествует [Aetii Placita IV, 1,1 (Dox. 384 а 20).]

Диоген Лаэрций приписывает Фалесу сочинение в 200 стихов "о равноденствиях и солнцестояниях", а Феофраст утверждает, что Фалес оставил после себя лишь одно сочинение, озаглавленное __________ _________– астрономическое руковод­ство для моряков, которое, несомненно, составляло потребность эпохи.

К сожалению, мы ничего достоверного об астрономии и математике Фалеса не знаем. Да и сама философия его дошла до

* Diog. L. I, 23, который ссылается на Евдема.

104 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

нас в двух положениях – все произошло из воды, т.е. начало всего есть вода, на которой плавает земля, и все полно богов, все полно демонов и душ. Таким образом, наряду с тем анимистическим, демонологическим миросозерцанием, которое мы признали основой греческой религии, мы находим первую попытку философского монизма: все сводится к одному стихийному началу, к одному "естеству" (_______). "Что касается древнейших философов, – говорит Аристотель (Met. 1,3), – то большинство из них признавало материальные начала за единственные начала всех вещей. То, из чего состоит все сущее, из чего оно происходит впервые и во что оно конечным образом разрешается, что пребывает как неизменная сущность в изменении своих состояний, – это они признают элементарной основой (стихией), это считают началом всего существующего. И поэтому они полагают, что ничто не происходит и ничто не уничтожается, так как одно и то же естество пребывает вечно. Так, например, относительно Сократа мы не скажем, что он становится вообще, когда он становится прекрасным или образованным, или что он уничто­жается, когда он утратит эти свойства, – ибо сам Сократ пре­бывает как подлежащее (субъект этих изменений); так точно и относительно всего прочего (нельзя утверждать возникновения или уничтожения в смысле безусловном – _______). Но должно быть одно или несколько естеств, из которых происходит все остальное, между тем как самое естество (т.е. самая сущность) пребывает. Что же касается количества и вида подобных начал, то не все говорят одно и то же. Фалес, основатель такого рода философии, признает за начало воду (почему он утверждал и то, что земля держится на воде). Вероятно, он пришел к такому предположению, видя, что пища всех существ влажная и что са­мая теплота возникает из влаги и ею живет (а то, из чего все происходит, есть начало всего). Это привело Фалеса к его пред­положению, а также и то обстоятельство, что сперма всех живот­ных имеет влажную природу; вода же есть начало влажного

Глава III. Ранняя ионийская физика 105

естества. Иные полагают, что и те, которые жили в глубокой древности, задолго до современного поколения и впервые пре­дались богословию, – были того же мнения о природе вещей. Ибо они изобразили Океан и Тефиду праотцами всего происшед­шего и клятвой богов почитали воду – так называемые сти­гийские воды поэтов: то, чем клянутся, есть самое почитаемое, а наиболее почитаемое есть то, что всего старше. Существовало ли действительно такое первоначальное мнение в древности, – разобрать трудно; про Фалеса же сообщают, что он высказы­вался о первой причине в таком смысле".

Из этого свидетельства Аристотеля можно заключить, что непосредственного знакомства с учением Фалеса он не имел и знал о нем лишь по преданию. В этом предании достоверно лишь то, что Фалес признавал за начало всего воду, в особенности же, что земля представлялась ему утверждающейся на воде; что же касается тех мотивов, которые, по мнению Аристотеля, "вероятно" привели Фалеса к его учению, то они составляют его личное предположение*. "Земля стоит на воде" – вот пред­ставление, весьма естественное у первого греческого географа: Анаксимандр, ученик Фалеса, составивший первую географи­ческую карту, изобразил поверхность земли, окруженную океаном. Но если земля плавает на воде, то не естественно ли предположить, что она из нее выплыла? Если Египет есть "дар Нила", который так занимал нашего философа, то нельзя ли допустить, что и суша вообще есть отложение воды? В каком отношении стоит астрономия Фалеса к его учению о происхож­дении всех вещей из воды, – мы не знаем. Египтяне также признавали существование первобытной водной бездны, в которой таились зачатки всех существ. При появлении солнца она разделилась на две части – верхнюю и нижнюю; из последней

* Феофраст сопоставляет учение Фалеса с учением Гиппона, натурфилософа V века, который, по-видимому, был врачом и интересовался физиологией (Ср. Diels, Fr. пар. 26, 4 и II ел.). Аристотель считает мнения Гиппона не заслужи­вающими особого внимания. Не ему ли принадлежат, однако, вышеприве­денные соображения о пище?

106 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

образовался океан и реки, а первая, приподнятая над землею богом Шу, образовала верхние воды, по которым в золотых барках плавают светила небесные. Представление о первобытных водах или бездне водной, впоследствии разделенной на преис­поднюю и горние воды "над твердью небесной", встречается так­же в ассиро-вавилонской космогонии, откуда оно мигрировало и к другим народам (напр., евреям). У греков представления о во­де как источнике жизни и происхождения тварей можно искать не только у Гомера и орфиков, но и в очень древних памятниках микенской эпохи: на некоторых микенских вазах и урнах изоб­ражается зарождение или происхождение рыб, птиц, насекомых и четвероногих из водорослей, морских растений и среди ног колоссальных спрутов*. С другой стороны, у поэтов эпохи Фалеса (Мимнерма и Стесихора) можно отыскать представления о золотой чаше солнца, на которой оно переплывает по ночам океан, окружающий землю, направляясь с запада к востоку.

Но каково бы ни было происхождение философии Фалеса, мы вынуждены отказаться от попытки выяснить ее подробности. Мы знаем о ней так мало, что можно спросить себя, имеем ли мы вообще какое-либо право считать философом в подлинном смысле слова этого первого из семи мудрецов? На этот вопрос, однако, следует ответить утвердительно. Философия Фалеса была первой попыткой целостного миропонимания, первой попыткой определить безусловное начало всех вещей; и результатом этой попытки было учение о единстве материи, или, что еще важнее, о единстве "естества", единстве субстанции, лежащей в основе всего сущего.

Поиск по сайту: