Эмпедокл

Мы рассмотрели три главных течения греческой мысли, которые, как мы видели, имеют свой корень в раннем стихийном монизме Анаксимандра. Учение о неизменности, неподвижности сущего и учение о вечном движении, изменении генезисе, учение об абсолютном единстве и учение о реальности "числа" не только различны, но и противоположны друг другу. И однако они имеют общую основу и сохраняют общие черты, обусловленные единством точки отправления.

Уже у Анаксимандра мир слагается из противоположностей или противоположных начал, совмещающихся в его Беспре­дельном. Пифагорейцы признают гармоническое сочетание противоположностей в основе мироздания. Элейцы, исходя от их рассмотрения, признают всю действительность за ложь и противоречие и противополагают ей единую сверхчувственную и неизменную "истину", свободную от противоречий. Гераклит пытается понять скрытый смысл этих противоречий, угадать "слово" мировой загадки, ее разрешение. Несмотря на фило­софский монизм, служивший точкою отправления, в мирообъяс-нении, в физике, сказывается в большей или меньшей степени дуалистическая тенденция, и притом не только у пифагорейцев и Парменида, физика которого отражает пифагорейские идеи, но отчасти даже и у Гераклита. Начиная от Беспредельного Анаксимандра, из которого выделяют противоположности теплого и холодного, темного и светлого, мы находим эти противоположности у всех, не исключая и Гераклита, монизм которого выдержан наиболее строго.

Несмотря на это сходство, противоречия и различия настолько велики, что последующая философская мысль по необходимости должна была пытаться их осилить и разрешить: примирить и согласовать философию генезиса с философией неизменного сущего, философию единства – с реальным множеством и движением вещей. Над этими задачами трудятся натурфилософы V века, Эмпедокл, атомисты, Анаксагор. Все они признают положение Парменида: истинно-сущее неизменно, не уничтожается и не возникает. И вместе все они пытаются согласовать это положение с действительным множеством

186 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

явления, движением, изменением всех вещей, примирить его с физикой, которую они продолжают разрабатывать.

Эмпедокл из Агригента – яркий представитель сицилий­ской культуры V в., необычайно живой, пестрой, отзывчивой ко всем духовным движениям, ко всем литературным и философским течениям греческого мира. Величайшие поэты Греции – Симо-нид, Бакхилид, Эсхил, Пиндар – были дорогими, почетными гостями при дворе сицилийских тиранов. Лучшие художники Греции работали на них; ни в одной греческой стране не воздвигалось такого множества великолепных храмов, как, в Агригенте или Селинутне. Нигде не знали большей роскоши, как в этих богатых, быстро расцветших городах, где, по выра­жению Эпихарма, граждане торопились насладиться, как будто им предстояло завтра умереть, и строили себе такие дома, как будто, им предстояло жить вечно. С роскошью и утонченностью соединялась значительная литературная образованность и дея­тельная умственная жизнь, захватывавшая все более и более об­ширные круги и отражавшая различные влияния, шедшие с про­тивоположных концов греческого мира. Литературное образо­вание делается потребностью в высших кругах; к воспитанию предъявляются новые требования. С систематическим изучением словесности соединяется изучение искусства слова – риторики, которая зарождается впервые именно в Сицилии, и притом в двоякой форме – прикладного искусства судебного красноре­чия (впервые разработанного Тисием и Кораксом) и самостоя­тельного искусства слова. Самые различные философские уче­ния – ионийцев, пифагорейцев, элеатов – считались общеизвест­ными, как это показывает комедия Эпихарма, другого выдаю­щегося представителя сицилийской культуры того времени. Рационалистическое просвещение делает быстрые успехи; спутни­цей риторики является софистика, с ее эклектизмом и скептициз­мом. Горгий, ученик Эмпедокла, был сицилиец; Протагор и Гиппий, две другие знаменитости софистики, гастролировали в Сицилии и пользовались там величайшим успехом, делая громадные сборы не только в больших греческих городах, но даже в маленьких сике-лиотских местечках. Наряду с рационализмом и вольнодумством сильно сказывалось и мистическое течение, питавшееся таинст­вами Деметры, учением орфиков и пифагорейцев, умозрениями

Глава VII. Эмпедокл 187

о загробной жизни и высшей природе человеческого духа. По­литическая жизнь представлялась тревожной, изменчивой и подвижной. Общественный порядок был подточен политической и социальной борьбою, враждою между греками и сикелиотами, междоусобиями, постоянными заговорами. Тирания в Сицилии носила военный и консервативно-аристократический характер; войско состояло не из граждан, а из наемников; власть поддер­живалась постоянным насилием, опираясь на наемное войско и богатую казну. Отсюда легкость государственных переворотов и отсутствие каких-либо политических традиций. В Агригенте и Си­ракузах после низложения тиранов водворяется республиканский строй, но рознь между господствующими городами и подчинен­ными общинами, между греками и сикелиотами, между граж­данами и наемниками и переселенцами не прекращается. Куль­тура, несмотря на пышный расцвет, не имеет глубоких корней в отечественной почве.

Эмпедокл соединяет в себе различные стороны этой коло­ниальной культуры и в самом совмещении непримиримых про­тивоположностей служит характерным продуктом своей страны. Он является зараз политическим деятелем-демагогом, ритором, поэтом, врачом-философом, теософом и чудотворцем, притя­зающим на сверхчеловеческие почести. В его философии соеди­няются мистицизм и рационализм, умозрение элеатов, физио­логия италийских врачей с их попытками эмпиризма, гилозоизм ионийских философов и откровения пифагорейцев.

Эмпедокл происходил из знатной семьи. По-видимому, уже отец его Метон был противник тирании; таким является и сам Эмпедокл, который, если верить позднейшим преданиям, не от­ступал перед крайними мерами против лиц, подозреваемых им в политическом заговоре. Когда после изгнания Фрасидея (470 г.) в Агригенте установился аристократический строй, Эмпедокл выступил вождем демократической партии, которой удалось восторжествовать после трехлетней борьбы. Однако и ему пришлось поплатиться изгнанием за свою политическую роль; по-видимому, он и умер изгнанником в Пелопоннесе, хотя о смерти его существуют различные баснословные рассказы. Эмпедокл был поэтом и ритором; Аристотель признает его изоб­ретателем риторики. В поэмах Эмпедокла можно видеть система­тическое употребление многих риторических фигур и ухищрений,

188 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

составляющих особенность Горгия (Diels, Gorgias u. E., в Sitzungsb. d. Akd. d Wiss. zu Berlin. 1884). Далее, Эмпедокл был знаменитым врачом, которого признавали в древности одним из основателей италийской школы врачей. В медицине он находил­ся отчасти под влиянием Алкмеона Кротонского как по отдель­ным вопросам эмбриологии и физиологии, так и в общем взгля­де на природу организма: напомним, что, по Алкмеону, здоровье зависит от "равноправия", т.е. равновесия и согласия изначаль­ного множества элементов, входящих в состав организма, тогда как болезнь вызывается "монархией" какого-либо одного из них. Однако и в медициине Эмпедокл шел своим путем, имел последо­вателей и оказал влияние на позднейшие медицинские теории*. Судя по россказням, где он обращается в целителя-чудотворца, его врачебная слава была велика; по-видимому, и сам он об этом свидетельствует (fr. 112, ст. 10) и, во всяком случае, высоко ценит свои медицинские познания, соединяя их со своим учением о природе (111).

Как философ, стремившийся примирить различные фило­софские и научные тенденции своего времени, он оставил по себе памятник в поэме "О природе"; как практический мистик и тео­соф, он выступает в другой поэме "Очищения", по всей вероят­ности написанной после первой (Diels, Ueb. die Gedichte 1. E., Ber. d. Berl. Akd., 1898). Обе уцелели лишь в отрывках – всего 450 стихов, которые были неоднократно изданы.

В "Очищениях" Эмпедокл описывает свое появление, как явление какого-то бессмертного божества; увенчанный повяз­ками и венками из цветов, он шествует, окруженный последова­телями, и принимает поклонение, которое ему всюду воздается. Тысячи идут за ним, ища получить от него пользу: одни ждут оракула, другие – целительного слова от разнообразных неду­гов (112). "Однако, что мне об этом распространяться, будто я делаю нечто великое, – замечает он, – ведь я же выше этих лю­дей, обреченных на множество гибелей" (113). В общем, путь спа­сения, которому учит Эмпедокл, есть пифагорейский. Он пропо­ведует душепереселение; предписывает воздержание от мясной пищи и кровавых жертв, в которых видит убийство ближних; допускает только растительную пищу, за исключением бобов

* Эмпедокл состоит в связи с местном сицилийской школой врачей, главою которой был его современник Акрон (Гг. 157; ср. Plinius, Nat. hist. XXXIX, 1, 5; Diels, Fr. § 21 A 3).

Глава VII. Эмпедокл 189

(141), запрещенных пифагорейскими правилами, хотя такое вегетарианство трудно обосновать его учением о душепере-селении, так как он признает, что наша душа переселяется не только в тела животных, но и в тела растений (127); он помнит, что он сам был однажды "юношей, девой, кустом, птицей и ры­бой безгласной" (117).

Он говорит о былом блаженстве золотого века (128 и 130), о превосходстве человеческой природы до грехопадения (115) и о сверхчувственнобожестве, которое он, подобно Ксенофану, определяет как не имеющее человеческих органов и человеческого образа, как "священный и неизреченный дух" (134). Ритуально-очистительные таинства или средства Эмпедокла нам неизвест­ны. Что он принадлежал к пифагорейской секте – это явствует из вышесказанного, а также и из того преимущественного значе­ния, какое имел в его проповеди Аполлон – главное божество пифагорейского очистительного культа. В Пифагоре он видел человека, обладавшего сверхъестественным знанием (129). От Алкидама, ученика Горгия, мы знаем, что Эмпедокл был учени­ком Парменида, также принадлежавшего к пифагорейскому союзу.

Философское учение Эмпедокла не вполне согласуется с пифагорейской мистикой. Это заставило некоторых предпо­лагать, что его две поэмы относятся к различным периодам его жизни: сначала он был религиозным учителем и гностиком, а затем сделался натуралистическим философом – или, наоборот, под конец жизни от натурфилософии обратился к мистике. Но строго логическая связь вообще остсутствует в эклектической системе Эмпедокла; мистицизм, притом окружающий себя риторикой и несвободный от своего рода шарлатанства, сказы­вается в обеих поэмах. Во второй и, по всей вероятности, поздней­шей поэме он, по-видимому, более останавливался на своем сверхъестественном могуществе и достоинстве; но уже в первой ("О природе") он обещает верному ученику научить его снадо­бьями против старости и болезней, средствами для укрощения ветров, дождя или засухи и даже для воскрешения мертвых.

Соединение медицины с философским умозрением сказы­вается прежде всего в том, что Эмпедокл не отвергает, подобно Пармениду, свидетельства чувств. Наоборот, он требует от ученика наблюдения каждого предмета посредством тех органов чувств, которым он доступен и насколько он им доступен (4); он

190 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

признает, однако, человеческое знание немощным, потому что чувственные способности наши ограничены, мысль притупляется нуждою и заботами, а жизнь быстротечна. Люди верят лишь в то, на что они случайно натыкаются в своих блужданиях; каждый хвалится тем, что он нашел целое, между тем как оно недоступно зрению и слуху и даже непостижимо уму (2).

Такое скромное начало, однако, вовсе не служит признаком скептицизма, являясь введением к смелому мистико-умозри-тельному построению, которое выдается или принимается за откровение свыше. В этом откровении, впрочем, впечатлительный Эмпедокл многим обязан своим предшественникам, в особен­ности Пармениду. Подобно ему, он признает началом всего пол­ноту бытия, которую и он представляет себе в виде всеобъем­лющего шарообразного тела (Сферос); описывая ее подобно элеа-там, он вместе с ними приписывает ей и физические и духовные свойства, признавая ее божеством. Далее, Эмпедокл отрицает всякое происхождение или уничтожение истинно-сущего, и при­том в тех же выражениях, как и Парменид. Сущее тожественно себе и не может произойти из ничего или обратиться в ничто. Вне полноты нет ничего; пустое пространство безусловно не существует (13 и 14), а потому к полноте ничто не может при­бавиться, и ничто не может из нее исчезнуть. Эта полнота и есть божественный "Сферос". До сих пор согласие с Парменидом оче­видно; но, в отличие от него, Эмпедокл признает реальное мно­жество, движение и качественные различия вещей, о которых сви­детельствуют наши чувства. Он хочет примирить Парменида с пифагорейцами, показав, что сущее есть единое и многое (Plat. Soph., 242 CD). У Парменида нет перехода от Единого Сущего к миру явлений; есть только это Единое Сущее, все прочее – ложь. Но откуда в истине могла возникнуть иллюзия или ложь? Ска­зать, что она есть заблуждение человека – значит признать существование человека, а с ним вместе и всего мира ограничен­ных существ, возникших ранее человека и независимо от него. Чтобы объяснить этот мир, во множестве и движении частей, из первоначального единства, надо признать его продуктом реаль­ной силы, которая рождает его посредством давления, раздроб-

Глава VII. Эмпедокл 191

ления, расчленения первоначального единства. Эмпедокл назы­вает эту силу Враждою. Но не все в мире объясняется ею одной: Гераклит и пифагорейцы разглядели в борьбе противополож­ностей внутреннее согласие, гармонию; это согласие, это внут­реннее единство во множестве определяется у Эмпедокла как мировая сила Любви или Дружбы, соединяющей разрознен­ные стихии. У Парменида путь, ведущий к единству, и путь, ве­дущий к множеству, путь истины и путь лжи, суть два метода познания, два способа отношения человеческого ума к позна­ваемому. У Эмпедокла путь, ведущий к единству, и путь, ведущий к множеству, суть два мировых процесса.

. В отличие от физиков, признававших происхождение различных вещей из одной какой-либо стихии (путем сгущения, или разрежения, или качественного изменения), Эмпедокл признаег четыре основных стихии, 4 "корня" существующего – огонь, воздух, воду и землю. Это – вечные и постоянные элемен­ты всего существующего, качественно и количественно неизмен­ные. Из них состоят все существа без исключения; сами боги "долговечные" состоят из них, точно так же, как растения и жи­вотные (ft. 21). Все создается путем соединения, сложения частиц этих стихий и разрушается посредством их разъединения или разложения. Происхождения и уничтожения нет и быть не может: есть лишь сложение и разложение от века существующих эле­ментов. Подобно тому как художник, смешивая в различных пропорциях очень небольшое количество основных красок, дос­тигает бесконечного разнообразия цветов, посредством которых он изображает Вселенную, так и Вселенная состоит из, четырех основных элементарных тел, которые вступают между собою в бесконечное множество разнообразных соединений, – воззрение, в котором хотели видеть предчувствие современного химиче­ского учения об элементах, хотя Эмпедокл смешивает простые тела с состояниями тел (жидкое, твердое, газообразное). При этом он остается на почве античного гилозоизма, признавая свои стихии живыми или чувствующими. Он видит в них не только первичные предметы чувственного восприятия (primum sensibile), но и пер­вичные чувствующие начала (primum senties), живые части,

192 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

органы или члены божества, божественного тела (30 и 31). Эмедокл называет их также (fr. 6) богами – Зевс (эфир, ______ ______, Гера (земля), Аидоней (огонь) и Нэстис (вода). Стихии слу­жат живым материалом всего существующего.

Так из них все, что есть, слагается в стройный порядок; Ими же думает все и чувствует радость и скорби (107); Землю землею мы зрим, а воду мы видим водою; Эфиром небесный эфир, огнем беспощадный огонь; Видим любовью любовь, вражду же – враждой

ненавистной (109).

Человек воспринимает чувственные вещи лишь постольку, поскольку он состоит из стихий; на этом основывается вся Эмпедоклова анатомия и физиология органов чувств, которая, с ее причудливыми подробностями, излагается Феофрастом в трактате "Об ощущениях" (7 – 24): Человек познает или воспринимает "подобное подобным": например, глаз заключает в себе воду, огонь, воздух и землю, причем огонь заключен, как в фонаре, в тонкой капсуле, ограждающей его от окружающей воды (84). Все вещи находятся в непрерывном движении под влиянием противоположных сил Любви и Вражды; все испускают из себя волны тонких истечений, которые проникают в "поры" наших чувств и производят в нас различные восприятия, смотря по тому, в какие органы они могут проникнуть по степени тонкости наших чувств. Это учение об истечениях и порах живых тел и вещества, вообще плохо вязавшееся с безусловным отрицанием пустоты, было, очевидно, заимствовано Эмпедоклом извне, от физиков, в системе которых оно являлось более естественным – от Левкип-па, отца атомистики, быть может, от пифагорейцев или от Алк-меона (для органов чувств). Как бы то ни было, стихии наделяются жизнью и чувственностью, мало того – мыслью и разумностью (fr. 110, 10), которая и в человеке объясняется совершенно так же, как чувственное восприятие, – из действия четырех стихий, "ими же думаем мы" (107): в нашей крови находится самое полное и совершенное единение или смешение элементов, и эта кровь, окружающая наше сердце и питающая его, есть человеческое

Глава VII. Эмпсдокл 193

мышление (105)*, причем все различие человеческих способнос­тей обусловливается качественными различиями в нашем соста­ве (106; ср. Theophr. de sensu 11). С этой точки зрения представ­ляется вполне естественным, что Любовь и Вражда превращаются в весомые и протяженные начала (fr. 17, ст. 18-20): раз четыре стихии наделяются психическими свойствами, было последова­тельно наделить Любовь и Вражду телесностью, которую и Пар-менид считает признаком, необходимым атрибутом "Сущего". Впрочем, говоря о Любви и Вражде, Эмпедокл не останавливает­ся на этой особенности, видя в них прежде всего две противопо­ложные силы, обусловливающее образование и разрушение вещей: Вражда, разрушая единство, служит созиданию множе­ства, а Любовь, уничтожая множество, служит образованию един­ства.

Происхождение мира объясняется совместным действием обеих этих сил, каждая из которых роковым образом, по очереди, в силу "вечной клятвы", получает преобладание, вытесняя дру­гую в ритме мирового процесса. При неограниченном господст­ве Любви отдельных существ и вещей не существует, потому что все находится в слитном состоянии в неподвижном покое Сфе-роса; не могут существовать они и при господстве Вражды, ко­торая "по исполнении времен" вырастает между членами Сфероса (30) и по очереди потрясает (31) и отделяет друг от друга четыре стихии, не допуская никакого конкретного образования. Космос возникает лишь при совместном действии Любви и Вражды, причем, как свидетельствует Аристотель (de coelo III, 2, 301, а 14), Эмпедокл описывает лишь одну космогонию, т.е. происхож­дение мира из Сфероса, хотя, по его мнению, можно было бы и для всего мира, как и для каждой отдельной вещи, допустить двойное происхождение – из царства Любви и из царства Вражды**.

В своей космогонии Эмпедокл показывает, каким образом при действии Вражды, отдельные стихии обособляются, выде-

* _____ ___ ________ _____________ _____ ______.

** Ср. v. Arnim. Die Weltperioden bci Einpedokles в Festschirt Th. Gomperz

dargebraclit, 1902).

194 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

ляются из Сфероса и затем вновь соединяются действием Люб­ви. Прежде всего в Сферосе отделяется легкое от тяжелого: пер­вое устремляется вверх, вследствие чего равновесие Сфероса нарушается. Первым выделяется эфир (воздух в нашем смысле), затем огонь, потом земля, из которой давлением вихря была вы­жата вода (Aet. II, 6,3). Но в мировом процессе Вражда постоянно уравновешивается Любовью. Выделившись из первоначальной смеси, эфир окружает ее и в верхней части своей отвердевает в хрус­тальную твердь; огонь, явившийся затем, тоже устремляется вверх, но, будучи остановлен твердью, собирается и движется под нею: это и есть причина вращения неба, которое вызвано преобла­данием огня в одном из полушарий. Здесь чрезвычайно ценно отметить одно важное обстоятельство, подчеркивающее эклек­тический характер физики Эмпедокла: хотя движущие силы Люб­ви и Вражды отделяются от вещества, но стихия огня продол­жает сохранять особенности деятельного начала, присущие "свет­лому" и "теплому" во всех прочих космологиях. В этом смысле объясняется и-указание Аристотеля, который замечает, что Эмпе-докл хотя и принимает четыре стихии, но в сущности тоже "сво­дит их к двум, поскольку все прочие он противополагает огню" (de gen. et corr. II, 3, 330 b 19).

Огонь, скопляясь в одном из полушарий, составляет светлый день, тогда как другое, в котором преобладает воздух и темные испарения, образует ночное небо, освещенное лишь частицами огня, окруженными воздухом и прикрепленными к тверди. Эмпедоклу было известно, что луна есть темное тело, получающее свет от солнца и вращающееся вокруг земли (43, 45); но с этой астрономической истиной он соединял своеобразное представ­ление о солнце, которое трудно с точностью понять из наших источников: он видел в солнце не источник живого света, а, наоборот, световое отражение земли, освещенной лучами "дня", на определенной части небесного свода (Aet. II, 20, 13). Посте­пенно Вражда "потрясает все члены божества", проникая все глубже и глубже в низшие слои вихря, "а Любовь достигает сере­дины круговорота" (35). Она находится среди стихий и вращает­ся в их вихре, чего не ведал доселе ни один смертный (17, v. 25).

Глава VII. Эмпедокл 195

Но если действие ее сказывается уже в стихийном круговороте, в ее сочетании стихий на небесах, быть может – в рождении высших небесных существ, то постепенно оно проникает и в глубь, и в подлунный мир, где оно проявляется в создании организмов. Эти последние возникают следующим образом. Еще до образования солнца, т.е. накопления лучей света и тепла в дневном полушарии, земля находилась в тинообразном состоянии и согревалась внутренним огнем. Этот огонь стремился вверх и поднимал пузыри из тинистой массы, придавая ей всевозможные формы: так произошли растения – разветвления этой земной тины, части земли, связанные с нею, как зародыш с матерью. Подобным же образом явились и животные формы: сперва то были отдельные органы – головы без шей, глаза без голов, руки без туловищ (57, 58); затем, под влиянием усиливающегося любовного смешения стихий, эти члены стали соединяться и срастаться вместе, что с чем попало, откуда вышли самые фантастические чудовищные сочетания, в которых смешивались человеческие и животные формы. Вражда, все время борющаяся с Любовью, легко разрушала эти случайные чудовищные обра­зования, не приспособленные к борьбе за существование. Но Любовь продолжала свое творчество в составлении органических форм, и отсюда с течением времени, постепенно, путем естест­венного отбора, получились жизнеспособные формы, приспособ­ленные к среде, выживавшие в борьбе и способные к размно­жению. Теперь животные возникают уже не из тины, а путем полового размножения; любовное влечение, проникающее в на­ши члены, есть лишь частное проявление великой космической силы Любви. Вражда, с которой не могут бороться первоначаль­ные, несовершенные создания, бессильна против этого процес­са и не может его остановить. Таков мифологический дарвинизм нашего философа.

Как примирить его физику с его мистикой, с учением о бес­смертии и душепереселении, о сверхчувственности божества? Раз­личные предположения по этому предмету отмечены выше. Как примирить, далее, противоречия самой физики Эмпедокла? Они для него не существовали, поскольку ум его мыслил образами и

196 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

мифами более, нежели понятиями. Характерен его своеобразный мистический сенсуализм, сближающий мышление с чувственным восприятием. Физик, признающий стихии чувствующими сила­ми, а всемирные силы Любви и Вражды – протяженными и весо­мыми телами, легко мог найти в своей системе место и для демо­нологии, и для эсхатологии пифагорейцев. К тому же и физика, и катартика представляются у Эмпедокла результатом личного откровения. Верховный закон, управляющий судьбою душ в "Очищениях" Эмпедокла, есть роковое слово ("оракул необходи­мости") и вечное, древнее постановление богов, утвержденное мощными клятвами; верховный закон "физики", управляющий судьбою мира, есть тоже роковая могущественная клятва (fr. 30 и 115). Значение магического заклятья, по-видимому, признается и здесь и там в полной мере, и Эмпедоклу не приходилось отре­каться от физики, чтобы исповедовать веру в силу заклятья, или, наоборот, отрекаться от этого суеверия, чтобы развивать свою теософскую физику; ведь и эта последняя имела целью сообще­ние знаний, дающих магические и, главное, целебные силы (111).

Поиск по сайту: