Этика Платона

Вся философия Платона носит этический характер. Этика Платона рассматривает, во-первых, природу высшего блага, а затем осуществление этого блага сначала в действительности еди­ничного человека (учение о добродетели) и, наконец, в деятель­ности общества (политика).

Я уже указал на те различные ступени, через которые прошло развитие нравственного миросозерцания Платона. Сна­чала "наивный эвдемонизм", который высказывается в "Про-тагоре" и согласуется с учением Сократа: "благо" (τ αγαθόν), как единство добродетели и счастья, прекрасного и полезного, доб­рого и приятного. Затем – разрыв с таким наивным эвдемониз­мом во имя требований абсолютной морали, которая выска­зывается в "Горгии". Во имя этих требований обличается весь нравственный строй афинского общества, осудившего себя в смерти Сократа. Идеал абсолютной объективной правды про­тивополагается чувственным влечениям человека: доброе противополагается приятному. Вера в конечную гармонию добродетели и счастья, правда, остается; но идеал абсолютной правды, абсолютного добра, приводит философа к признанию

* Первоначально божество, согласно мифу Платона, и создало одну лишь го­лову, которой была дана круглая форма наподобие мирового тела. И только впоследствии было привешено к ней туловище.

Платон 381

иного, сверхчувственного мира, обнаженного от плоти, где эта правда живет и раскрывается в своей полноте. В "Горгии", "Феэтете", "Фэдоне", в VI и VII книгах "Республики" мораль Платона получает аскетическую тенденцию, требуя очищения души, отрешения от мира, от чувственной, светской жизни. Высшее благо, идея блага, которая выше всего, находится вне мира. Следовательно, и высшая цель нравственности находится в мире сверхчувственном; и ее можно достигнуть лишь отрече­нием от всего чувственного. Душа получила начало не в земном, а в высшем мире. Жизнь в чувственном теле рождает для нее множество всяких бедствий и зол. Чувственный мир есть область несовершенная, полная зла и беспорядка; и задача человека – в том, чтобы возвыситься над ним и всеми силами души стремить­ся к уподоблению Богу, который ни с чем злым не соприкасается (из "Теэтета"). В "Федоне" Платон говорит, что высшая задача человека заключается в освобождении души от вего телесного, в ее сосредоточении на себе, во внутреннем мире умозрения, кото­рое имеет дело только с истинным и вечным. Лишь этим путем душа может восстать из своего падения в чувственный мир и воз­вратиться к прежнему состоянию. Философия есть очищение (χαθαρσιζ), поскольку она освобождает нас от страстей и жела­ний и всего более отрешает душу от тела. Но только смерть дает нам окончательное освобождение от зол. Здесь – явные эсте­тические черты: отречение от мира, бегство от мирских интере­сов и забот, уподобление божеству, умирание для плоти, кото­рая представляется могилой духа. Стоит еще припомнить знаме­нитое сравнение земного бытия с подземной темницей, и мы по­лучим полную картину аскетической проповеди, впервые явив­шейся в Европе в учении Платона.

Но этой тенденцией, как я уже сказал не исчерпывается этическое учение Платона; наряду с ней является старая прими­ряющая эвдемонистическая тенденция, которая сказывается все сильнее в старческих произведениях нашего философа – в диалоге "Филеб" и в "Законах". Впрочем, она наблюдается и раньше. С одной стороны, в самой чувственности Платон откры­вает эрос, стремление к идеалу в вечной полноте бытия, в вые-

382 Кн. С. Η. Трубецкой. Курс истории древней философии

шей красоте. С другой стороны, он хранит практическую задачу, завещанную Сократом, задачу реформы, перевоспитания общества.

Благо не только заключается в себе самом, но оно осущест­вляется и в действительности. Оно есть творческое, божествен­ное начало, чуждое зависти, которое, как солнце, дает всему и свет и жизнь. Оно есть не только вечный идеал, но и действите­льное благо отдельного человека и общества, дающее им счастье или блаженство (ευδαιμονία). Задача философа, обращающего­ся не к богам, а к живым людям, состоит в том, чтобы их в этом убедить; он должен показать, что добрая и прекрасная жизнь есть вместе и наиболее полезная, и наиболее приятная и счастливая. Мы видели, что философия Сократа носила эвдемонистический характер; он, как и все последовавшие за ним школы, отожествил благо со счастьем. То же делает и Платон. В чем же заключается благо человека? Заключается ли оно в наслаждении или в разум­ности человека? Разбирая этот вопрос, Платон подвергает кри­тике как учение гедонистов, так и учение киников.

Удовольствие без разума не есть совершенное благо, ибо оно незаконно, недостаточно, не довлеет себе, не "ιχανον". Жизнь, проводимая в наслаждениях без познания, без разума, есть скотская, животная жизнь. Однако и одно обладание разумом само по себе еще не доставляет счастья. Бесстрастная атараксия киников, как состояние чисто отрицательное, не может никого удовлетворить и хотя оно и может быть божественно, но не может составлять высшего предмета человеческих стремлений. Итак, истинное человеческое благо – не в одном удовольствии, но и не в одной разумности. Всего лучше μιχτοζ βιοζ – жизнь, смешанная из обоих элементов. Но который же из них должен преобладать? Удовольствие не должно господствовать в человеке: оно относится к материальной природе, к области "безграничного" (άπειρον); взятое само по себе, оно постоянно колеблется между недостатком и избытком, оно ненасытно, неустойчиво и не доставляет спокойствия. Разум же дает меру и предел (περαζ) безграничному, вносит порядок, закон и систему, будучи сроден высшему верховному разуму, сознанию блага, конечной причине

Платон 383

мироздания. Поэтому разуму должно принадлежать руководи­тельство в жизни человека.

Если удовольствие есть высшее, безусловное благо, то выйдет, что человек тем лучше, чем более он наслаждается, а человек несчастный, хотя и добродетельный, должен считаться дурным. Далее, по учению гедонистов, самые сильные удоволь­ствия суть физические, между тем эти последние неразрывно свя­заны со страданиями и предполагают их. Они возникают посредством удовлетворения потребностей и имеют отрица­тельный характер прекращения той или другой мучительной потребности, нужды, того или иного страдания (например, прекращение голода и т.д.). Такие удовольствия, обусловленные нуждою, страданием, не могут быть чем-либо ценным сами по себе. Это чисто относительные, нечистые, смешанные удовольст­вия, которые столь же легко обращаются в свое противополож­ное, когда наступает пресыщение.

К числу чистых удовольствий, которые не смешаны со страданием, принадлежат удовольствия эстетические и те, которые мы черпаем из познания. Наилучшая жизнь состоит в разумном соединении духовного и чувственного, в сочетании разума с удовольствием: высшее благо есть мера. Платон вернулся к исконному греческому идеалу. Благо обнимает собою все, что прекрасно, совершенно (ιχανον, αυταρχεζ), в чем осуществляется мера – все μετριον χαι χαιριον, затем сродное мере'– разум (νουζ, φρονησιζ), познавательную деятельность науки, искусства (δοξαι ορν>αιχαιτεχναι), наконец, часть удовольствий, украшаю­щих человеческую жизнь.

Таким образом Платон приходит здесь к иному выводу, чем в "Горгии" и "Федоне". Там он учил, что надо искать счастья в бегстве от мира, а здесь является идеалом χαλοχαγαϋια – мера, обусловливающая собою и добродетель, и здоровье души, и счастье человека. Платон возвращается к эвдемонизму своего "Протагора" и в "Законах" (V, 5 – 6) проповедует добродетель­ную жизнь, как наиболее приятную и счастливую. Здесь, как и в "Протагоре", он признает, что правильный расчет или верно вы-

384 Кн. С. Η. Трубецкой. Курс истории древней философии

веденный баланс удовольствий и страданий, заключающихся в отдельных образах жизни, склоняет разумный выбор в пользу нравственной, добродетельной жизни, как жизни наиболее приятной и счастливой. Как здоровье есть добродетель или доблесть тела, так добродетель есть здоровье и красота души. Поэтому она безусловно желательна сама по себе, независимо от всяких внешних побуждений, от каких бы то ни было наград в этой жизни или будущей – все равно. Но вместе с тем она неизбежно, по существу своему, связана со счастьем, и постольку она имеет ценность не только для бесплотного ума или для богов, но и для людей. В своем учении о добродетелиПлатон сначала следовал Сократу, отожествляя ее со знанием и утверждая един­ство всех добродетелей. Но потом мало-помалу он отклонился от Сократа и наряду с его философской добродетелью стал признавать и другую добродетель, основанную не на знании, а на правильном представлении. Уже в "Меноне" Платон признает отно-сительную ценность такой нефилософской, обычной добродетели: она обусловливается правильным воспитанием, верными, хотя и безотчетными принципами, царящими в душе человека, его природными склонностями. В "Республике" Платон признает эту "обычную" добродетель на ряду с совершенной добродетелью, которой она предшествует, подобно тому как музыкальное и гимнастическое образование предшествует научному. Самый грех является уже не только следствием не­вежества и заблуждения, но и результатом недостатка самообла­дания или господства над неразумным влечением смертной час­ти человеческой души. В "Республике" же он признает четыре рода добродетели, исходя из деления души на три части. Во-первых, добродетель разума – мудрость (δοφια), посредством которой разум господствует в жизни; она помогает правильно познавать цель жизни, подлинное добро, и осуществлять его на практике. Добродетель воли (ϋυμοζ) есть мужество (ανδρεία), как определяет его Сократ. Поддерживая разум в борьбе со скорбями и удовольствиями, она подчиняет их его решениям, указываю­щим, чего следует бояться и чего не следует. Добродетель жела­тельной части души есть умеренность – σωφροσύνη, безуслов-

Платон 385

ное подчинение неразумных страстей указаниям разума. Нако­нец, общая добродетель, гармонически обнимающая собой действие всех трех упомянутых добродетелей, есть справедли­вость – διχαιοσυνη, которая состоит в том, чтобы каждая часть души исполняла свою задачу – τα οιχεια πραττειν – и не выхо­дила из ее пределов. Водворившись в душе, справедливость произ­водит то, что каждая часть души исполняет свое дело: разум по'велевает, воля осуществляет его повеления, страсти подчи­няются положенным им границам. Такое гармоническое, законо­мерное согласие наших душевных сил и способностей есть в од­но и то же время благое и счастливое настроение человеческой души. Добродетель есть высшее благо, несправедливость – худшее зло.

Поиск по сайту: