Сцена 2. Мама

В «мертвецкую» робко входит пожилая женщина, сначала мы думаем, САНИТАРКА. ГЛАВВРАЧ нетерпеливо ее окликает.

ГЛАВВРАЧ. Вы кого-то ищете?

МАТЬ. Вадя... Мальчик... Сынок... Вадя Масленников...

ГЛАВРАЧ указывает ей на ВАДИМА, уводит БАРЫШНЮ. Мать стоит в «мертвецкой», лежат покойники, накрытые простынями... Она озирается, беспомощно рассматривает все вокруг. Звенит звонок, и вдруг «покойники» с гиканьем срываются со своих мест — это гимназисты.

МАТЬ (видит ВАДИМА, зовет). Вадя, мальчик, ты забыл деньги...

ВАДИМ. Мама? Зачем вы? Что вам тут?

МАТЬ. Вадичка... Деньги заплатить за полгода, в гимназию... утром на столе... конверт забыл, мальчик...

ВАДИМ. Что за надобность? И завтра бы заплатил! Надо было вам ехать?!

МАТЬ. А я думаю, мальчик испугается, что деньги забыл, так вот — принесла... (Она хотела потрепать его по голове.)

ВАДИМ. Не смейте! Оставьте эти ваши нежности, тут нельзя! Да уберите вы конверт. Мне на урок надо! Сами платите, идите в канцелярию, если уж притащились...

МАТЬ. Вадя, Вадичка, хорошо, куда только идти, я не помню... Вот этим коридором?

ВАДИМ. На втором этаже, по лестнице, идите же, мне некогда, да не подходите ко мне после! Ах, да, не снимайте же этот ваш капор! Идите так!

ШТЕЙН. Эй, господин Масленников! Это что за шут гороховый в юбке изволил уединиться с вами?

ЕГОРОВ. Ах, что за шубка, что за манеры, что за ботиночки! Вадька, не отпирайся, это твоя вчерашняя пассия от Виноградова, ты ей недоплатил, поросенок эдакий, вот она явилась за прибавкой!

ШТЕЙН. Фи, Масленников, недоплатить девушке, какой стыд! Надо быть европейцем! Одолжить вам гривенник?

Звонок, входит ГЛАВВРАЧ.

ГЛАВВРАЧ. Вам было так стыдно за вашу мать перед гимназическими товарищами?

ВАДИМ. Только перед этими. Только перед этими. Водительскую головку нашего класса составляли богачи Штейн и Егоров и, как мне тогда хотелось думать, я сам.

ГЛАВВРАЧ. Но вы были бедны?

ВАДИМ. Мы? Мы жили на какую-то пенсию, и мама крутилась из последних сил, чтобы содержать меня в гимназии. Идиоты! Это моя старая обнищавшая гувернантка! Ей надо рекомендаций!

ШТЕЙН. Куда? В веселый дом Марьи Ивановны в Косом переулке?

ВАДИМ. Штейн был сыном богатого еврея-меховщика и лучший ученик в классе.

ШТЕЙН. Передай, что я ее рекомендую на правах постоянного клиента. В конце концов, пора быть европейцем...

ЕГОРОВ. Чтой-то вы, ребятушки, пристаете к честной девице?

ВАДИМ. Егоров тоже был богат. Он был сыном казанского лесопромышленника, из очень религиозной, ранее старообрядческой семьи... Послушайте, господа, если вам угодно я вас ей представлю, и вы сможете не без успеха за ней поухаживать...

МАТЬ. Возлюблю Тебя, Господи, возблагодарю, исповедую Имя Твое, ибо отпустил Ты много злого и преступного! (все, ко есть на сцене, подхватывает молитву, шепчут). По милости Твоей и по милосердию Твоему... Аминь.

НЯНЬКА. Вадя! Барыня обедать зовут.

ВАДИМ. Отец погиб, когда я был маленьким, и в нашей бедной квартирке вечно пахло кухней. В классе я все это скрывал, разумеется. И она должна была понимать! В своей облысевшей шубке, в старых стоптанных туфлях, она только позорит меня!

ГЛАВВРАЧ. Вы попросили у матери прощения?

ВАДИМ. Я хотел. Но когда мы сели к столу...

ВАДИМ и МАТЬ сидят друг напротив друга и едят суп. ГЛАВВРАЧ подсаживается к ним.

ВАДИМ. Видите, как она ест? Поднимает ложку дрожащей рукой, проливает часть супа обратно в тарелку.

ГЛАВВРАЧ. И что из того?

ВАДИМ. Это же противно! Противно! Видите? После каждого глотка беловатым языком она слизывает с губ жир. И эти вечно жалобные выцветшие глаза! Вот, смотрите, смотрите, опять пролила на стол!

ГЛАВВРАЧ. Вы ненавидите вашу мать за ее старость или за ее уродство?

МАТЬ. Вкусно?

ВАДИМ. За эти желтые щечки, за эти жиденькие волосики, за морковный от горячего супа нос... (МАТЕРИ, передразнивая.) Ффкусне...

МАТЬ. Вадя... мальчик... (Внезапно она заплакала, бросив ложку на стол.)

ВАДИМ. Ну, не надо, не плачь... ведь не о чем... мамочка...

НЯНЬКА входит с блюдом в руках.

НЯНЬКА. Вадя! Барыня! Вадька, негодник! Ах, ты! Ты зачем огорчаешь барыню, говори! Ах, ты-то!

ВАДИМ. Молчи, старая хрычовка!

НЯНЬКА. Ты! Ты еще! Вот еще! А я-то! Я-то! Надо же!

МАТЬ. Вадичка, мальчик!

ВАДИМ. Старые вонючие... Я грязно выругался и тут же хватил кулаком по тарелке. Вот так, с облитыми супом брюками и кровоточащей ладонью, пошел к себе в комнату.

ГЛАВВРАЧ. А кулаком-то по тарелке хватили для кого и зачем?

ВАДИМ. Не знаю, для кого уж и зачем!

ГЛАВВРАЧ. Ну а если бы... Если бы тогда на перемене к вам подошел кто-то, ну, скажем, тот же Егоров, и сказал, что негоже сыну совеститься и отрекаться от своей матери только потому, что она старая, уродливая и оборванная...

ЯГ. И вправду, Вадька, ведь это обязанность твоя любить и почитать свою мать. Такое дело... Говорю тебе от души....И тем больше любить и тем больше почитать, чем старее, дряхлее и оборванней она.

ШТЕЙН. Пора быть европейцем, Масленников. Пора понимать такие вещи.

ВАДИМ. Я... Я... Я сомневаюсь, что Яг был способен на такие слова. В старших классах он, по выражению начальства, совершенно испортился, стал сильно и много пить.

МАТЬ. Вадя... Можно к тебе?

ВАДИМ. Войди.

МАТЬ. Ты уж прости меня, мой мальчик. Ты хороший. Ты ведь хороший, я знаю.

МАТЬ погладила лежащего на каталке ВАДИМА по волосам и ушла.

Поиск по сайту: