Приобретенные влечения. Влечение как интенсивный стимул

Даже применительно к сфере первичных, т. е. организмических, влечений у таких животных, как обычные крысы, подтвердить отдельные постулаты теории влечения Халла удавалось не всегда, в постоянном столкновении с возможными альтернатив­ными объяснениями. В этой связи естественным образом возникает вопрос: как же теория может претендовать на объяснение всех тонкостей человеческого поведения,

если с ее постулатами не все обстоит благополучно? Ведь заранее ясно, что в основ­ном повешения человека едва ли можно вывести из редукции первичных влечений. Еще в 1918 г. Вудвортс, введя понятие влечения, отделил его от поведенческих ме­ханизмов, которые запускает влечение; он также отметил, что и сами механизмы могут приобретать побудительную функцию независимо от первичных влечений как источника энергии. Толмена (Tolman, 1926a, 1932) также волновала проблема, как

вторичные влечения вырастают и отделяются от первичных. Оллпорт (Allport, 1937) выдвинул принцип функциональной автономии. Хотя этот принцип и не оспарива­ет историю происхождения мотивов из первичных влечений, однако предполагает быстро возникающую независимость от них.

Коллеги Халла, в первую очередь Маурер и Миллер, пытались распространить теорию влечения на более сложные мотивационные феномены, такие как фруст­рация, конфликт и условия вторичной мотивации прежде всего у человека. Резуль­татом явилось постулирование приобретенных влечений (acquired drives).

Фрустрация

Заслуживает внимания тот факт, что среди первичных поисковых («возбуждаю­щих аппетит») источников типа голода, жажды или полового влечения не нашлось таких, из которых можно было бы вывести приобретенные влечения. «Вывести» означает в данном случае экспериментально зафиксировать и показать, что новое влечение в соответствии с теоретическими постулатами прежде всего в состоянии подкрепить поведение, т. е. способствует научению.

Исключение, возможно, составляет так называемая фрустрация. Фрустрация возникает, когда исходные условия препятствуют реакциям, ведущим к удовле­творяющей влечение цели, пли, если цель достигнута, препятствуют самим консум-маторпым реакциям. В обоих случаях наблюдается так называемый эффект фруст­рации. Животное реагирует резче, чаще или вариативнее. Скорее всего, эффект фрустрации базируется на усилении того влечения, удовлетворение которого на­талкивается на препятствия. При этом возникает вопрос: не формируется ли при частых фрустрациях новое влечение, которое вносит свою долю в суммарную ин­тенсивность влечения'и в своей специфической форме связано с агрессивными реакциями? Последнее утверждали такие ученые, как Доллард, Дуб, Миллер, Ма­урер и Сире (Dollard et al., 1939), в своей статней популярной книге «Фрустрация И агрессия». Фрустрация рассматривается ими как необходимое и в то же время достаточное условие агрессии. Это утверждение по ряду соображений оспарива­лось и уточнялось (см.: Feschbach, Singer, 1971; Bandura, 1971b; Zumkley, 1978; Kornadt, 1982). Мы подробнее остановимся на этом вопросе в главе 10.

Объяснение усиления влечения усилением фрустрации но ряду причин пред­ставляется сомнительным. Следующие за срывом реакции часто дают повод для такого объяснения. Животное, не обнаружив пищу в обычном месте, не может за­вершить поведенческую цепочку консумматорной реакцией. Неудивительно по­этому, что оно вместо нее проявляет инструментальные реакции пли другие фор­мы поведения. Кроме того, в ситуацию могут вмешаться результаты прежнего на­учения, например ведущее к успеху более интенсивное реагирование. Возрастание интенсивности или вариативности поведения можно также объяснить не вле­чением, а ассоциативным фактором. Такое объяснение подкрепляется данными

В. Холдера, Маркса, Э. Холдера и Кольера (W. Holder et a]., 1957) о научении крыс после сбоя, т. е. после отсрочки подкрепления: в этом случае реакция не усилива­ется, а ослабевает.

Амсел занимался анализом условий, отделив эффект фрустрации от реакций на сбой и наблюдая последующие целевые реакции. Голодные крысы помещались в коридор, заканчивавшийся двумя камерами, в каждой из которых находилась пища. Когда реакция пробежки была усвоена, в каждой второй из последующих проб одна из камер оказывалась пустой. Эффект фрустрации измерялся, во-пер­вых, скоростью, с которой животное покидало (пустую) камеру, и, во-вторых, ско­ростью, с которой оно мчалось в другую часть коридора. Оба показателя скорости возрастали (Amsel, Roussel, 1952). На рис. 4.8 показаны изменения скорости про­бежки по второй части коридора.

Рис. 4.8. Время пробежки между первой и второй целевыми камерами в тренировочной

и экспериментальной сериях, когда в первой камере попеременно пища либо была (подкрепление),

либо отсутствовала (фрустрация) (A. Amsel, J. Roussel, 1952, p. 367)

В последующих экспериментах (Amsel, Ward, 1954; Amsel, Prouty, 1959) живот­ные после посещения первой камеры ставились в ситуацию выбора. Чтобы найти пищу в другой камере, животные должны были выработать одну из двух противопо­ложных реакций в зависимости от того, находили они пищу в первой камере или нет (т. е. получали подкрепление или нет). После некоторой тренировки животные усва­ивали необходимое различение. Возникает вопрос: можно ли объяснить этот резуль­тат, исходя из теории влечения, т. е. является ли научение эффектом специфическо­го, вновь приобретенного (фрустрационного) влечения или условий, ведущих к об­щему усилению влечения? Эту наиболее близкую Халлу точку зрения отстаивал Браун (Brown, 1961). Или же имеются другие мотивационные факторы, которые ассоциативно связаны с внешними ситуационными стимулами? Такое объяснение предпочитает Амсел (Amsel, 1962). Ведь можно доказать, что заученные реакции вызываются стимулами, связанными с нарушением исходных условий. Тем самым

животное явно стремится предупредить предстоящий сбой. Амсел считает решаю­щим для объяснения наблюдаемых эффектов фрустрации не усиление влечения, а воздействие на мотивацию побудительных стимулов внешней ситуации.

Страх как приобретенное влечение

Доказать существование приобретенных влечений, пожалуй, все-таки удалось, если не среди поисковых, то среди аверсивных влечений, в частности при науче­нии избеганию. По-видимому, в данном случае действует страх. Страх можно рас­сматривать как условную реакцию на боль, а саму боль — как первичное аверсив-ное влечение, редукция которого подкрепляет инструментальное поведение бег­ства или избегания. Поскольку можно показать (это будет сделано позднее), что и в искусственно вызванном состоянии страха, не связанном с реально испытанной ранее болью, вырабатываются и сохраняются реакции бегства и избегания, то страх, видимо, является приобретаемым и получающим самостоятельность влечением, которое можно связать со всевозможными условиями.

Эти соображения впервые были высказаны Маурером (Mowrer, 1939). При этом он воспользовался вторым вариантом психоаналитической теории страха, сформу­лированным Фрейдом в 1926 г. Согласно этой точке зрения, страх выступает как «реальный», т. е. эффективный, сигнал, предупреждающий о приближающейся угрозе и мотивирующий защитные реакции. Наблюдения за животными в экспе­рименте, на который часто ссылался Халл, показали, что реакции, направленные на избегание электрического удара, поддаются угашению с большим трудом. Дру­гими словами, животные, помещенные в ту же ситуацию, вновь обращаются в бег-стзо, хотя болевой раздражитель отсутствует. Казалось бы, речь идет о типичном случае классического обусловливания. Однако вызывает удивление высокая со­противляемость угасанию, хотя необходимое для классического обусловливания подкрепление уже отсутствует. Значит, объяснение по аналогии с классическим обусловливанием в данном случае не подходит. Маурер предположил, что страх вызывают сигнальные стимулы, связанные с ситуацией, в которой первоначально была испытана боль. Выступая сначала как условная реакция на боль, страх затем превращается в качестве состояния аверсивного напряжения в автономное влече­ние, которое редуцируется посредством реакции бегства. Тем самым именно редук­ция страха подкрепляет в дальнейшем реакцию бегства даже при отсутствии боли.

Это объяснение, казалось, разрешило парадокс наличия в данном случае редук­ции влечения. Маурер (Mowrer, 1938) воспользовался им в эксперименте с людь­ми еще в 1938 г. Испытуемые получали в пальцы легкий электроразряд, который предварялся световым сигналом. Измерявшаяся параллельно в качестве индика­тора состояния эмоционального напряжения кожно-гальваническая реакция воз­растала С появлением светового сигнала и падала при включении тока, что соот­ветствовало данным самоотчетов испытуемых, говоривших, что световой сигнал приводил их в возбуждение, а удар током был своеобразным облегчением.

Для доказательства на примере страха научасмости влечениям Н. Миллер (Miller, 1941, 1948) провел ряд экспериментов, ставших классическими. Экспери­ментальный аппарат состоял из двух разделенных дверцей камер. Левая камера была белой, и полом в ней служила сетка, через которую можно было пропускать

электрический ток; правая была черной и имела обычный пол. Соединительную дверцу можно было открыть со стороны белой камеры, повернув приделанное к ней горизонтально колесико пли нажав находящийся рядом рычаг. Убедившись, что при открытой дверце крысы не оказывают никакого предпочтения белой или чер­ной камере, экспериментатор 10 раз помещал каждое животное в белую камеру при открытой дверце и пропускал через пол ток. Животное могло спастись, убежав в черную камеру. На следующих этапах эксперимента электроразряд больше не при­менялся. Животное сначала 5 раз помещали в белую камеру при закрытой дверце, И если оно приближалось к дверце, экспериментатор открывал ее. Затем в течение 16 раз дверца открывалась, если животное научалось поворачивать колесико. В по­следней фазе условием открывания дверцы было усвоение новой реакции— нажатия рычага. На последних этапах эксперимента все животные при открытой дверце бежали в черную камеру, хотя электроразряда не было. Половина из.них выучи­лась инструментальной реакции поворота колесика, чтобы спасаться, если дверца закрыта, а позже, когда эта реакция уже не действовала, научились нажимать ры­чаг. Скорость реакции на протяжении 16 проб постоянно возрастала. Остальные животные проявили характерные реакции страха: «застывание», съеживание, де­фекацию и урпнащио.

На основании этих результатов Миллер сделал следующий вывод. Страх пред­ставляет собой безусловную реакцию вегетативной нервной системы на болевые стимулы. Она может вызываться и другими, условными, стимулами (белый цвет камеры как сигнальный стимул). Однако сам страх одновременно является стиму­лом, поскольку может вступать в связь с реакциями. Но, будучи стимулом, он яв­ляется и влечением, так как любая реакция, выводящая из сферы действия вызы­вающие страх стимулы, подкрепляется. Страх отвечает требованиям центрально­го постулата теории влечения: его редукция выполняет функцию подкрепления.

Миллер в отличие от Халла лишил влечение его исключительной связи только с первичными потребностями. Он пишет:

«Влечение — это интенсивный, побуждающим к действию стимул. Любой сделав­шийся достаточно сильным стимул может стать влечением. Чем интенсивнее стимул, тем большей функцией влечения он обладает* (Miller, Dollard, 1941, p. 18).

Соответственно и внешние стимулы, если они достаточно сильны, могут приоб­ретать характер влечений. Что же касается приобретенных влечений типа страха, то

«статус влечения приобретается через связь слабых сигналов с реакциями, порожда­ющими сильные стимулы» (ibid., p. 66).

Однако возведение страха в ранг влечения, понимаемого по Халлу, приводит к определенным противоречиям. В описанных экспериментах мы не имеем дела с научением бегству. Бегство дает животному возможность быстрее уйти от болево­го раздражителя, как только он возникает. В нашем случае мы имеем дело с науче­нием избеганию. На основании усвоенных предварительных сигналов животное после нескольких проб обращается в бегство раньше, чем возникает боль, т. е. оно избегает боли. Мы уже видели, что высокую сопротивляемость угасанию нельзя объяснить на основании павловского обусловливания, так как боль, служащая в данном случае подкреплением, впоследствии отсутствует. Выйти из этого затруд­нения помогает признание за страхом функции влечения. Вызываемая реакцией

избегания редукция страха подкрепляет эту реакцию и повышает сопротивляе­мость угасанию (пока не угаснет сам страх). Вот почему нет необходимости отка­зываться от постулата подкрепления.

Впрочем, сам Маурер (Mowrer, 1947) ограничил применимость постулата под­крепления при помощи редукции влечения. В 40-е гг. он исповедовал так называ­емую теорию двух факторов, согласно которой всякое научение опирается либо на классическое, либо на инструментальное обусловливание. (Позже, в 1960 г., он перешел на позиции мотивационной теории ожидания; см. главы 2 и 5.) Согласно этой теории, редукция потребности является не универсальным условием любого подкрепления, а лишь условием подкрепления при инструментальном научении, ко­торое ограничено произвольной моторикой скелетной мускулатуры. При классичес­ком обусловливании, ограниченном непроизвольной моторикой, для подкрепления достаточно простого совпадения. При научении избеганию оба механизма действу­ют совместно: сначала страх по классической схеме связывается с сигнальными стимулами, затем редукция страха ведет к подкреплению инструментальных реак­ций избегания.

Однако с подобным объяснением не согласуются кажущиеся парадоксальны­ми данные исследований Соломона и Уинна (Solomon, Wynne, 1953). Эти авторы установили, что выработанная реакция избегания после нескольких повторений начинает осуществляться еще до наступления реакции страха. Через 10 с после условного стимула собаки получали сильный'удар током и быстро научались из­бегать этого, перепрыгивая через барьер. На рис. 4.9 изображена типичная для по­допытных животных динамика латентного времени. Уже после 7 проб собака пры­гает, не дожидаясь электроразряда, а после еще 3 проб латентное время устанавли­вается в диапазоне 1-2 с. Это слишком короткий промежуток, чтобы можно было говорить о наличии реакции страха. Ведь страх — это реакция вегетативной нервной системы, для возникновения которой необходимо, как правило, 2-4 с (см.: Spence, Runquist, 1958). Если в отдельных случаях латентное время превышало этот интер­вал, то затем оно еще более сокращалось (до величины менее чем 1-2 с). Таким образом, возникает впечатление, что животное стремится избежать не только боли, но и страха перед болью. Сопротивляемость угасанию в этом эксперименте оказа­лась почти неограниченной; некоторым собакам для угасания реакции потребова­лось свыше 650 проб. В данном случае едва ли будет уместно следующее объяснение: уменьшение страха, действуя как редукция влечения, вызывает новое подкрепление усвоенной реакции избегания. Авторы объясняет высокую сопротивляемость уга­санию в терминах «консервации тревожности». Если тревожность ослабевает, вре­мя реакции увеличивается, вновь возникает ощущение страха, которое подкрепля­ет реакцию избегания. Но все же исключительная сопротивляемость угасанию остается непонятной.

Объяснение, отказывающееся от попытки вывести реакцию избегания из при­обретенных влечений, было предложено Шонфельдом (Schoenfeld, 1950). Как и Скиннер, Шонфельд отбросил гипотетические промежуточные переменные. С его точки зрения, все обстоит гораздо проще: существуют стимулы с позитивной и негативной подкрепляющей ценностью. Если они совпадают с нейтральными сти-

мулами, последние со временем также приобретают соответствующую подкрепля­ющую ценность. В результате изначально нейтральные стимулы приобретают не­гативный характер и организм вырабатывает устраняющие неприятный стимул реакции.

Рис. 4.9. Выработка реакции избегания на подаваемый удар электрического тока у одного из подопытных

животных (Solomon, Wynne, 1953, p. 6)

С пониманием страха как приобретенного влечения связывались большие ожи­дания. Здесь ученые видели возможность уменьшить, если не преодолеть совсем, разрыв между поведением животных и человека, между экспериментами по науче­нию крыс с помощью голода или жажды и формами поведения человека, пресле­дующего всевозможные цели и не удовлетворяющегося исключительно биологи­ческими потребностями. В этом случае стремление к обладанию, власти, признанию и достижению можно было рассматривать как выработанное поведение избегания, подкрепляемое и поддерживаемое дедукцией страха и в конечном счете (если про­следить индивидуальное развитие вплоть до раннего детства) коренящееся в пер­вичных влечениях типа голода, жажды и боли. Такой ход рассуждений смыкался с идеями психоанализа и во многом способствовал тому, чтобы сделать их доступ­ными, проверяемыми и применимыми в исследованиях научения и влечений. При­мером этому могут служить работы Маурера (Mowrer, 1950), а также Долларда и Миллера (Dollard, Miller, 1950). Рассмотренная в главе 2 попытка Брауна (Brown, 1953) вывести «мотив денег» и связанный с ним «мотив труда» из приобретенного в раннем возрасте страха также свидетельствует о надежде объяснить все пробле­мы мотивации первичными влечениями. Браун отмечает:

«Во многих, если не во всех, примерах поведения взрослого, отчетливо характеризу­ющегося реакциями добывания денег, вряд ли есть необходимость постулировать действие приобретенного влечения к деньгам. Влечение к деньгам по может быть объектом научения. Напротив, вырабатывается тревожность как реакция иа появле­ние разнообразных признаков, сигнализирующих об отсутствии денег. Получение, денег автоматически ликвидирует или решительно изменяет эти признаки и тем са­мым приводит к редукции тревожности» (Brown, 1953, р. 14).

Исследования в русле теории влечения не оправдали этих ожиданий. Объясни­тельная ценность отдельных постулатов теории влечения, а также гипостазирова-ния страха как приобретенного влечения все больше ставилась под сомнение. Для объяснения полученных экспериментальных результатов (а в отношении их раз­нообразия теория влечения оказалась чрезвычайно плодотворной) привлекалось все больше факторов, представлявших собой не внутренние (состояния влечения), а в основном внешние ситуационные детерминанты. События, так сказать, пере­местились «вовне». Сигнальные раздражители, содержания стимулов, мотивиру­ющие ожидания явно предоставляли более подходящие теоретические возможно­сти для объяснения активации, направленности и интенсивности, иначе говоря, для объяснения целенаправленности поведения. В следующей главе мы более по­дробно рассмотрим эти подходы.

В заключение обсуждения теории влечения уместно процитировать Боллса, внес­шего свой вклад в связанные с этой теорией исследования:

«Понятие влечения можно сравнить со стариком, прожившим долгую, активную и небесполезную жизнь. Это понятие породило значительное число концепции и эм­пирических работ; возможно, косвенно о] ю внесло большой вклад в паше понимание поведения. Но время свершений позади. Пришла пора, когда более молодые, более энергичные, более способные концепции должны взять верх. Поэтому, как бы мы ни были привязаны к нашему старому другу, его уход не должен повергать нас в отчая­ние» (Bolles, 1967, р. 329-330).

Теория конфликта

Поиск по сайту: