|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Эволюционно-психологические аспектыВполне очевидно, что деятельность достижения является чисто человеческим филогенетическим приобретением. Ведь она предполагает как принятие на себя обязательства соответствовать (зачастую абстрактно определенным) стандартам качества выполнения деятельности и ее результатов, так и самооценивание после осуществления деятельности со многими вытекающими из него последствиями. Оба этих момента — стандарты выполнения и самооценивание — выходят, по всей видимости, за пределы когнитивных возможностей даже наиболее развитых приматов. Однако это не означает, что не существует эволюционно-биологических и эволюционно-психологических предпосылок, на которых основывается достижен-ческая деятельность человека. Прежде всего, следует обратить внимание на один примечательный физиологический факт. Для ряда социальных мотиваций были обнаружены специфические гормоны или нейромедиаторы, которые выделяются при актуализации соответствующего мотива и оказывают влияние и на поведение и на субъективные переживания. В действиях власти такую роль играют норадреналин и адреналин, а в действиях аффилиации — дофамин (ср. главы 11 и 12). Однако все попытки найти вещество, характерное для действий достижения, оказались бесплодными (см.: McClelland, 1984b, 1987). Более плодотворным для выяснения предпосылок деятельности достижения оказался анализ выразительного поведения после успеха и неуспеха, рассматриваемого с трех точек зрения — онтогенетической, актуалгенетической и эволюцион-но-генетической (Geppert, Heckhausen, в печати; Heckhausen, 1984b, 1987b; Heckhausen, Roelofsen, 1962). В возрасте от двух с половиной и до трех с половиной лет дети обнаруживают самооценочные выразительные реакции по поводу удавшихся и неудавшихся действий. Несколько упрощенно полученные в этой области результаты можно представить следующим образом. Ранее всего появляется мимическая реакция: радость | и улыбка после успеха, горе (опущенные вниз уголки губ) после неудачи. Если принять эти выразительные реакции за показатель переживаний успеха и неуспеха, то обращает на себя внимание тот факт, что успех может переживаться раньше (примерно с возраста 30 месяцев), чем неуспех (с 36 месяцев). Это указывает на определенное «запаздывание» способности переживать неуспех, которое, к счастью, защищает маленьких детей от ранних разочарований и уныния. По эмоциональной паре радости и горя видно, что ребенок воспринимает достижение определенного результата и не воспринимает его недостижение. В этом уже проявляются первые признаки стандарта качества для оценки намеченного результата деятельности. Однако остается неясным, в какой мере ребенок, для того чтобы испытывать радость и горе, должен переживать продукт деятельности как созданный им самим. Лишь через несколько месяцев мимическое выражение радости и горя дополняется выразительными элементами позы и расширяется до выражений гордости или стыда. При выражении гордости к улыбке добавляется выпрямленный корпус и откинутая назад голова. В случае ощущения стыда опущенные вниз уголки губ дополняются «поникшим» туловищем и «повешенной» головой. Такие способы выражения трехлетнего ребенка уже не оставляют сомнения в том, что он испытывает самооценочные эмоции гордости и стыда и что его Я ставится в причинную связь с наступившим успехом или неуспехом, пусть даже представление об умелости (или неумелости) как присущем ему лично свойстве пока отсутствует. С его появлением были бы выполнены все условия, вытекающие из классического определения мотива достижения как «соотнесение с критерием качества деятельности» (Heckhausen, 1974a). Эмоциональная пара радость—горе с соответствующими этим эмоциям противоположными внешними проявлениями в эволюционно-психологическом плане связана, по всей вероятности, с наблюдающимся уже у приматов выразительным поведением при получении или потере желанного объекта или при воссоединении или расставании с близкими особями своего вида; это поведение составляет особую поведенческую систему (см.: Darwin, 1872; Eibl-Eibesfeldt, 1984; Frijda, 1986; Kaufmann, Rosenblum, 1969; Plutchic, 1980). В отличие от этого эмоциональная пара гордость—стыд тесно связана с актуальным взаимодействием лицом к лицу. В эволюционно-психологическом отношении эта эмоциональная пара с ее бросающимся в глаза компонентом позы тесно связана с поведенческой системой доминирования—подчинения, явно выраженной у ведущих групповую жизнь приматов, но наблюдаемой также и у человека (см.: Eibl-Eibesfeldt, 1984; Lawick-Goodall, 1968; Riskind, 1984; Weisfeld, Beresford, 1982). Если трехлетние и четырехлетние дети побеждают или проигрывают в простой соревновательной игре, с актуал генетической точки зрения обращает на себя внимание то, что сначала они демонстрируют выражение радости или горя, но при вступлении в зрительный контакт с проигравшим или победившим противником это выражение превращается в выражение гордости или стыда (см. обобщающую работу: Geppert, Heckhausen, в печати). При этом в случае выражения гордости улыбка радости часто исчезает и заменяется пристальным взглядом в глаза противника, тогда как стыд сочетается со смущенной улыбкой, казалось бы, выражающей стремление успокоить превосходящего противника и восстановить нарушенные социальные отношения. При этом дети с возрастом начинают все лучше контролировать свое выразительное поведение. Основываясь на охарактеризованном здесь развитии выразительного поведения детей после удавшегося или неудавшегося действия, мы можем высказать сле-дуюшее, хотя и несколько рискованное, предположение об эволюционно-психоло-гическом происхождении деятельности достижения. Эволюции, так сказать «не было необходимости» создавать для деятельности достижения собственную аффективную базу и выразительные средства. Вместо этого она объединила две уже существовавшие поведенческие и выразительные системы, а именно получение или потерю ценного объекта (которым может быть и другая особь), связанные с эмоциями и выражениями радости и горя, и доминирование—подчинение, связанные с эмоциями и выражениями гордости и покорности. Этой комбинации, по-видимому, достаточно, чтобы дать деятельности достижения собственную аффективную базу, которая развивается в ходе человеческого онтогенеза. Конечно, деятельность достижения является не биологическим, а социокультурно опосредованным и передающимся из поколения в поколение мотивом. Он может быть связан с самыми разнообразными оценками и принимать многочисленные формы, если только речь идет о соотнесении с масштабом качества выполнения и стандартом оценки своих действий, который воспринимается как обязательный. Однако эмоциональная база, на которой строится этот когнитивный процесс, имеет глубокие эво-люционно-биологические корни. Измерение мотива Ответы на опросники, используемые для измерения тревожности, по своей природе являются — если воспользоваться терминами Скиннера — не оперантными, а респондентными (см.: McClelland, 1980). Читая заранее сформулированное высказывание типа «В ситуации экзамена я испытываю сердцебиение», человек указывает на степень своего согласия или несогласия с ним; при этом ему приходится вспоминать о соответствующих самонаблюдениях и обобщать их в суждении, относящемся ко всем экзаменационным ситуациям, Оперантная методика отличалась бы от респондентной в двух отношениях. Во-первых, побудительное содержание тестовой ситуации сильнее приближалось бы — хотя и в миниатюре — к реальной жизненной ситуации, т. е. было бы более конкретным и одновременно более сложным. Во-вторых, испытуемому надо было бы не просто указать степень уже сформулированной тестовой реакции. Он был бы свободен в выборе того, какие аспекты тестовой ситуации выделять и как их перерабатывать. Благодаря конкретному и сложному содержанию материала тестовая ситуация становится многозначной, и благодаря свободе выбора возможных ответов многозначным становится поведение в этой ситуации. В этом случае возникает трудность выделения характеристик ситуации и поведения, которые при межиндивидуальном сравнении обозначали бы одно и то же. С другой стороны, респондентные методики имеют то преимущество, что тестовая ситуация в них более естественна, «экологична»; она сильнее и вместе с тем точнее активирует требуемые мотиваци-онные состояния, и тестируемое поведение проявляется как личностно-уникальное, идеографическое. Однако, чтобы воспользоваться этим преимуществом, необходимо вначале, во-первых, так построить тестовую ситуацию, чтобы актуализировать нужное мотивационное состояние, и, во-вторых, вычленить среди многообразных аспектов тестируемого поведения те, которые отражают вид и интенсивность вызванного мотивационного состояния. Только тогда так называемые проективные методики (Frank, 1939; Heckhausen, 1960a; Murstein, 1963) смогут превзойти опросники, в которых возможности ответа заранее суживаются. Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.004 сек.) |