Отношения между двумя моделями

При создании модели окружения Левин столкнулся со сложными вопросами тео­рии познания, прежде всего с вопросом о том, как должна решаться в этом случае психофизическая проблема. Ведь мы сами и окружающий нас мир даны нам лишь феноменально и мы должны взаимодействовать между собой, опираясь только на это. Однако независимо от переживаемого нами существует реальный, т. е. непсихо­логический, физический мир (в том числе и наше собственное тело). События в этом мире подчинены не психологическим, а физическим законам. Через собственные действия мы можем влиять на физический мир, а он постоянно воздействует на фе­номенально данный психологический мир, например на восприятие. Вопрос о том, где осуществляется переход от одного мира, к другому, затрагивает важнейшие ас­пекты психофизической проблемы. В своей модели Левин представлял непсихоло­гический мир начинающимся в так называемых краевых точках жизненного про­странства и обозначал их как «чужую оболочку». Как показывает рис. 5.6, к этой области относятся, по Левину, все так называемые «факты, которые не подчиняют­ся психологическим законам», физические и социальные явления (примером соци­альных могут служить законы, действующие в той или иной стране).

Рис. 5.6. Жизненное пространство субъекта (Р), в краевых точках которого начинается «чужая оболочка» не подчиняющихся психологическим законам фактов (Lewin, 1936, S. 73)

Вместе с тем Левин (Lewin, 1936) утверждал, что жизненное пространство склады­вается из психобиологических явлений. Это утверждение было высказано для того, чтобы выйти за рамки данного в сознании (феноменально), избежать феноменоло­гической ограниченности и возможного упрека в том, что модель жизненного про­странства носит чисто мепталистский характер и в конечном счете строится только на данных интроспекции. Поэтому Левин подчеркивает, что в модели жизненного пространства учитываются все влияющие на поведение факторы и определяющие его закономерности независимо от того, переживаем мы их или нет. Но отнесение жизненного пространства к явлениям психобиологического порядка оказалось лишь терминологическим обходом психофизической дилеммы (см.: Graefe, 1961).

Еще более очевидно эти трудности проявились при попытках соотнести между собой модели личности и окружения. В этом случае субъект уже не обозначается точкой или кружком, а представлен областями и пограничной зоной с функциями восприятия и исполнения. Примером такой попытки может служить рис. 5.5. Поскольку психофизический переход должен охватывать процессы восприятия и действия, то краевые точки жизненного пространства следовало бы установить на пограничной зоне личности (см., в частности, обстоятельный анализ этой про­блемы в работах: Leeper, 1943; Graefe, 1961).

Эти модели несовместимы хотя бы потому, что их динамические компоненты (напряжения в модели личности и силы в модели окружения) не соответствуют друг другу. Употребляя технические термины, можно сказать, что давления в ем­костях противостоят распространяющемуся полю сил. В этом отношении и прин­цип разделения на области — структурный компонент обеих моделей — имеет толь­ко поверхностное сходство. Соседству областей придается разное значение: в мо­дели личности оно определяется близостью, в модели окружения — отношением средств к цели (см.: Heider, 1960).

Психологически значимым пунктом, в котором, однако, сходятся обе модели, является, как уже упоминалось, ковариирующая связь состояния потребности личности (напряженная система) и валентности объекта, или области возможно­го действия в окружающем мире. Левин пишет об этом так:

«До известной степени выражения "то-то и то-то составляет потребность" и "такая-то область структуры обладает побудительностью, побуждая к таким-то действиям" эквивалентны. Изменению потребности всегда соответствует изменение побудитель­ности» (Lewin, 1926b, S. 353).

В связи с этим положением Левина встает вопрос: не являются ли потребность личности и валентность в ее окружении всего лишь двумя сторонами одного явле-

ния, т. е. всегда ли при наличии потребности имеет место и валентность, и наобо­рот, можно ли из существования валентности сделать вывод о наличии соответ­ствующей потребности? Не следует ли в таком случае обратиться к причинно-след­ственным отношениям как к более подходящей сфере? Если жизненное простран­ство представляет собой взаимозависимую систему, то наличие потребности должно повлечь за собой валентность соответствующих возможностей ее удовлетворения. И наоборот, имеющаяся валентность должна вызывать соответствующую потреб­ность. Что касается второй зависимости, то Левин пришел к заключению, что по­требность имеется всегда, когда существует валентность. Спорной представлялась обратная зависимость. Ведь потребность может существовать и без того, чтобы в окружающем мире уже имелись возможности ее удовлетворения, которые могут приобрести характер валентности. Впрочем, положение о создании потребностью соответствующей валентности можно было бы принять, если согласиться с тем, что в ирреальном плане жизненного пространства существует представление о желае­мом. Хотя Левин и не считал правомерным утверждение, что валентность создает потребность, он в какой-то мере разделял его, поскольку приписал валентности свой­ства, независящие от соответствующего состояния потребности, а присущие приро­де объекта. Так, например, пища независимо от наличия голода у того, кто ее ви­дит, обладает различной степенью притягательности, возбуждающей аппетит (фено­мен, которому посвятил большую часть своих исследований мотивации Янг). Таким образом, валентность (Из) имеет, по Левину, два детерминанта. Она есть функция напряжения потребности личности (t, tension) и воспринимаемой приро­ды целевого объекта (G, goal): Va(G) = F(t, G) (Lewin, 1938, S. 106-107).

Исходя из воспринимаемой природы валентного объекта (G) как одной из де­терминирующих валентность переменных Левин ввел в психологическое (или психобиологическое) жизненное пространство чужеродное тело. G, будучи чуже­родным фактором, относится к непсихологическим явлениям «чужой оболочки». Таким образом, разбирая левиновскую модель окружения, мы снова столкнулись с психофизической дилеммой, т. е. со сложной проблемой описания перехода от жизненного пространства к «чужой оболочке». Отношения между t и G также не были в полной мере разработаны Левином (Lewin, 1938) в его теоретической рабо­те, посвященной измерению психологических сил, взаимосвязи напряжения (мо­дель личности) и этих сил (модель окружения). Поскольку t и G с самого начала не связаны между собой мультипликативно, то действующие на личность в жиз­ненном пространстве силы задаются одним только G без участия напряжения по­требности t. Поэтому можно предположить, что G производит в личности соответ­ствующую напряженную систему (потребность). При этом сила валентности той области окружения, в которой находится G, в свою очередь, возрастает на опре­деленную величину, а соответственно увеличиваются силы поля. В таком случае между t и G существовала бы растущая связь, которая исходила бы не только от t, но и от G. G играла бы роль обобщенного понятия, описывающего потребностно-специфические условия окружающего мира, которые пробуждают соответству­ющую потребность и придают ей напряжение.

Примером такого процесса может служить экспериментальная ситуация, в ко­торой экспериментатором ставится нелегкая интеллектуальная задача. Тем самым

он как бы задаст вопрос: достаточно ли у испытуемого способностей для решения этой задачи, или, в терминах модели окружения, достигнет ли субъект целевой области G (решение задачи)? Постановка такого вопроса создает потребпостно- специфическое ситуационное побуждение — «квазипотребность достижения». Если бы Левин продолжил свои рассуждения в этом направлении, он непременно пришел бы к оставленной им без внимания четвертой из основных проблем моти­вации. Он был бы вынужден заняться анализом условий побуждения той или иной области окружения с точки зрения мотива, чего, конечно, нельзя сделать без более подробного изучения проблемы классификации мотивов (и, как следствие, изме­рения мотивов и выяснения их генезиса).

Очевидно, сделать это Левину помешало предвзятое убеждение в том, что про­блема классификации мотивов связана с аристотелевским, а не галилеевским типом объяснения. В результате все вопросы актуализации мотива выпали из теории мо­тивации Левина, которая в основном свелась к следующему. Каким-то образом в личности возникает напряженная система (потребность или квазипотребность). Это напряжение индуцирует в окружении (при подходящих обстоятельствах) соответ­ствующую валентность, которая, в свою очередь, создает в нем поле сил, побуждаю­щее и направляющее поведение субъекта через соотнесение им средств и целей, че­рез поиск возможных способов действия, ведущих к искомой области. Достижение целевой области ведет к удовлетворению потребности, напряженная система разря­жается, валентность исчезает, а вместе с ней и поле сил, поведение как бы замирает.

Некоторые из идей Левина напоминают построения Халла и предвосхищают дальнейшее, послелевиновское развитие психологических теорий. Представлению о путях действия как областях окружения, которые надо пройти для достижения целевого объекта, соответствуют понятия ожидания, например халловская анти­ципирующая целевая реакция (г*— 5_С), толменовские связи «средства—цели» и ожи­дание, боллсовская связь S—R*. Переменная G (а не валентность, как зависящая от t и G) эквивалентна понятию побуждения, например у Халла и Спенса, нужно­сти цели у Толмена, 5—5* у Боллса; мы вновь столкнемся с этим понятием в кон­цепциях мотивации побуждения (например у Янга и Биндры), когда будем рас­сматривать их в этой главе.

Какое же место отводится валентности? По Левину, она является решающим де­терминантом психологической силы (/, force), которая толкает или увлекает субъек­та (Р) к целевой области (G). Кроме того, психологическая сила/_{г с} зависит от отно­сительного местонахождения субъекта и целевого объекта, т. е. психологического расстояния. Эту зависимость Левин не считает инвариантной. Во многих случаях с возрастанием психологического расстояния до целевой области (удаленность, е_рс) интенсивность психологической силы, по-видимому, уменьшается. Об этом свиде­тельствуют наблюдения Фаянс (Fajans, 1933) над грудными и маленькими детьми. В своей формуле Левин (Lewin, 1938) также учитывает эту особенность:

Определяемая таким образом психологическая сила обозначается теперь как сила мотивирования, или результирующая мотивационная тенденция. Эта тенден-

ция в основном является функцией валентности как гипотетического конструкта в том виде, в каком его представил Левин. Мы увидим, что Левин сделал еще один шаг вперед, мультипликативно связав валентность с другим конструктом, так на­зываемой потенцией (Ро, potency).

Потенция является компонентом модели, объясняющим ситуацию выбора. В понятийном отношении она определена недостаточно однозначно. В одних случаях потенция означае-рличностную значимость, в других — вероятность до­стижения различных конкурирующих целей. В последнем случае «действую­щая сила» определяется так:

Эта сформулированная в связи с проблемой становления уровня притязаний (Норре, 1930) концепция непосредственно подводит нас к теориям, определяющим исследования мотивации на сегодняшний день, — к теориям «ожидаемой ценности».

Критический анализ работ Левина по различным поводам осуществлялся не раз; подведем же некоторые итоги. Главная заслуга Левина — в подробном рассмот­рении понятий с целью выработки конструктивных элементов теории мотивации. Основная слабость теории поля заключается в том, что в моделях личности и окру­жения поведение можно представить и объяснить лишь задним числом. Эта тео­рия предоставляет немного возможностей заранее установить значимые в опреде­ленных случаях условия и сделать выводы о поведении, которого следует ожидать. Подобная слабость теории обусловлена недостаточной подкрепленностью теоре­тических построений поддающимися наблюдению предшествующими и после­дующими данными. Можно ли в каждом конкретном случае сказать что-то опре­деленное о степени выраженности таких конструктивных элементов теории поля, как t или G, валентность, психологическое расстояние и сила? Или о структуриро­ванности средств и целей в ходе осуществления действия? Насколько тщательно разработаны в теории поля отношения между гипотетическими конструктами, настолько в ней упускается из виду связь этих конструктов с наблюдаемыми явле­ниями. Этот недостаток становится особенно очевидным при сравнении с иссле­дованиями, связанными с теорией научения и теорией влечения,

Невнимание к индивидуальным различиям в диспозициональных переменных также нанесло ущерб, прежде всего таким конструктам, как t и G. Роль особенностей ситуации (G) как побуждающих специфический мотив (t) осталась в результате вне области рассмотрения. Кроме того, необходимость если не классификации, то хотя бы содержательного разграничения отдельных мотивов так и не была осознана, Оста­лись неизученными проблемы мотивационных диспозиций, связанные не только с классификацией (разграничением) мотивов, но и с их актуализацией, измерением и генезисом. Основное внимание в теории поля уделялось проблемам мотивации: ее смене и возобновлению, целенаправленности и конфликту, а также ее воздействию на поведение. При этом саморегулирующиеся промежуточные процессы мотивации не постулировались, что, видимо, можно объяснить невозможностью описать с по­мощью модели окружения, каким образом на различных этапах действия возникает когнитивная репрезентация соответствующей ситуации.

Несмотря на свои недостатки, теория поля сыграла решающую роль в разработ­ке понятийного аппарата теории мотивации. В противовес односторонности лабо­раторных исследований в ней были рассмотрены многообразные феномены моти­вации психологии человека. Большое значение имело создание целого ряда экспе­риментальных парадигм, которые до сих пор уже совершенно независимо от теории поля стимулируют и обогащают исследования мотивации. К рассмотрению неко­торых из них мы сейчас и обратимся.

Экспериментальные работы, проведенные в рамках теории поля

Среди стимулированных идеями Левина остроумных экспериментов есть целая группа исследований, посвященных последствиям незавершенных действий, таким как их наилучшее удержание в памяти, предпочтительное возобновление или их за­вершение в замещающей деятельности. Мы рассматриваем эти эксперименты в ка­честве примеров, поскольку в их замысле и осуществлении особую роль сыграла модель личности. Модель окружения, как уже отмечалось, не породила эксперимен­тальных работ, поскольку описывала поведение в относительно свободных и слож­ных ситуациях. Исключение составляет исследование Фаянс (Fajans, 1933) о зави­симости силы побудительности от удаленности объекта цели. Среди наиболее зна­чительных экспериментов, стимулированных теорией Левина, был эксперимент, посвященный изучению формирования уровня притязаний (Норре, 1930), теорети­ческая разработка которого была осуществлена через десять лет после создания мо­дели окружения. Мы рассмотрим его в ходе анализа теорий «ожидаемой ценности».

Поиск по сайту: