Американская философия в ХХ веке

Наиболее характерным выражением американского менталитета стала философия прагматизма (от греч. прагма — дело, действие). Зародившись на рубеже ХIХ—ХХ вв., в трудах Чарлза Пирса (1839—1914) и Уильяма Джемса (1859—1952), продолженный Джоном Дьюи (1859—1952) и Джоном Мидом (1863—1931), прагматизм утверждал, что не «истинное полезно», а, напротив, «истинно то, что полезно», что может пойти на пользу делу. Питательной почвой для прагматизма в значительной мере послужили открытия естествознания: нетрудно заметить близость прагматизма и позитивизма, который прямо произрос из анализа революционной ситуации в естествознании на рубеже ХIХ—ХХ вв. В социальном же плане прагматизму более всего соответствовали условия бурно растущего американского капитализма. «Время — деньги» — из того же менталитета. Прагматический же подход в большой степени проник и в американскую философию образования: упор в нем делался и делается на конкретную, достаточно узкую и весьма высокую в этих пределах специализацию.

Во второй трети ХХ в. заметное влияние приобрела в США и за их пределами школа критического реализма, которую в Америке представляли Джордж Сантаяна (1863—1952) и Р. В. Селларс (1880—1973). Будучи к тому же писателем, Сантаяна рассматривал познание не как отражение действительности, но как эпифеномен (термин из античной философии), как своего рода «более или менее значимую поэзию». Соответственно, эстетика Сантаяны определяла прекрасное как «объективированное удовольствие». Критически относясь к религиозным догмам, Сантаяна признает религию как «поэзию общественного поведения». Таким образом, и в философии Сантаяны можно видеть элементы прагматизма, имеющего, правда, иное происхождение, чем у «классических прагматиков». В этике Сантаяна выступает как сторонник эскейпизма (от escape — избегать), призывая освобождаться от оков вещного мира. Эскейпизм приобрел много сторонников, хотя подчас в весьма прямолинейной форме, среди «разгенванной молодежи» 60—70-х гг. («Лучше носить цветы в волосах, чем воевать во Вьетнаме» — слова из популярнейшей в те годы песни).

Властителем душ молодежи был в те годы Герберт Маркузе (1896—1979), представитель франкфуртской школы философии, эмигрировавший в США в 1934 г. и долгие годы преподававший там в ряде ведущих университетов, включая Колумбийский и Калифорнийский. С 1939 по 1950 гг. работал в органах информационной разведки США. Симпатии молодежи завоевал критикой технизированного, бюрократизированного общества, навязывающего «ложные потребности» и фабрикующего «одномерных людей». Призывая к «большому отказу» от подобных ценностей, Маркузе большие надежды возлагал на «культурную революцию» в области искусства и секса.

Последовательную критику общества «массового потребления», но с гораздо более взвешенных, далеких от радикального нигилизма позиций производил также эмигрировавший в США австрийский философ и психолог Эрих Фромм (1900—1980). Общество потребления, замечает Фромм, ориентирует не на то, чтобы «быть», то есть стать личностью, выработать свой духовный стержень, «умение рядом с другими оставаться собой», а на то, чтобы «иметь». С таких собственнических, примитивно-прагматических позиций человек относится к любви, дружбе, образованию. Самореализация при подобном подходе выражается в ставшем самоцелью накоплении материальных благ, стремлении к власти в семье, в обществе. Такие стремления, приобретая болезненную форму, разрушительны и для общества, и для близких; и для самого человека, подверженного им. Об этом Фромм пишет в работах с характерными названиями «Бегство от свободы», «Из плена иллюзий», «Анализ человеческой деструктивности», «Пути из больного общества», «Иметь или быть». «Благосостояние — не столько экономическая, сколько нравственная проблема» — один из его важнейших выводов. В разгар «холодной войны» Фромм писал, что Америке, вместо того, чтобы втягивать СССР в гонку вооружений на износ, экономический и духовный, было бы и человечнее, и просто выгоднее помочь ему хотя бы в частичной реализации хрущевского лозунга «Догнать и перегнать Америку!» — в выпуске холодильников, одежды, продовольствия. Тогда не только бы растаял лед недоверия между двумя великими державами, союзниками в битве с фашизмом, но еще и, обеспечив элементарные потребности своих граждан, Советский Союз перестал бы держать в напряжении весь мир.

Еще одним направлением соединения философии и психологии, типично американским, стал бихевиоризм (от behavior — поведение). Имея в основе позитивизм и прагматизм и созданный Дж. Уотсоном (1878 —1958), бихевиоризм в определенном смысле отождествлял сознание и поведение как корреляцию стимула и реакции. По существу все познание сводится им к образованию условных реакций. Одна из наиболее опасных модификаций бихевиоризма, развития Б. Скиннером (р. 1904), ставила целью переустройство общества на основе управления человеческим поведением — благодаря «линейно-программированному обучению» и «оперантному научению». Скиннер имел много сторонников в 60-70х гг.

В это же время большой известностью пользовалась концепция «Стадий экономического роста» американского социолога Уолта Ростоу (р. 1916). Современную ему эпоху Ростоу расценивал как переходную от «традиционного» к обществу «высокого уровня массового потребления» по американскому образцу. В определенной степени развитие его идей произошло в трудах Ф. Фукуямы (концепция «Конца истории») и Олвина Тоффлера, проанализировавшего перспективы «информационного общества» — о них говорилось в Первой части настоящей книги.

В наибольшей степени авторитету американской философии уже в 60—80 гг ХХ в. способствовали исследования в области истории и философии науки, которые проводили Томас Кун (1922—1996), Стивен Тулмин (1922—2000), Пол Фейерабенд (1924 —1994), Маркс Вартофски (1928—1998), ныне здравствующий Джозеф Агасси (р.1927), ученик К. Поппера. Эти философы, рассматривая развитие науки в русле постпозитивизма, описывали его с реалистических, в хорошем смысле прагматических позиций. Отказавшись от позитивистских попыток свести развитие науки к неким схемам или моделям, они видели в ней живой, развивающийся организм. Программным в этом смысле может служить название книги Дж. Агасси «Science in Flux» — «Наука как поток». Постоянно разрастаясь и разбухая (flux), такой поток вовлекает в свое течение и элементы, которые никак не подходят под позитивистские критерии научности — религиозные, этические и эстетические, даже обыденные представления, смутные ассоциации и т. д. «Anything goеs» — «Все идет в дело», — вторит ему П. Фейерабенд. Принцип пролиферации (богатства, плодотворности), выдвинутый им, развивает концепцию фальсификационизма Поппера: наиболее плодотворны те теории, которые имея наибольшее число точек проверки (потенциально уязвимых), способны ее выдержать.

Огромный резонанс вызвало появление в 1962 году книги Томаса Куна «Структура научных революций» (она несколько раз выходила и в русских переводах, начиная с 1975 г.). Начав свою деятельность историка науки серией интервью с крупнейшими естествоиспытателями мира, Кун обнаружил, что развитие науки в глазах ее творцов выглядит вовсе не так, как в учебниках. Здесь важное значение имеет масса обстоятельств, в том числе психологических, а успех или неприятие научной идеи определяется не только ее истинностью, но и тем, насколько она «вписывается» в социокультурный контекст эпохи. Развитие науки, по Куну, не может оцениваться в отрыве от такого понятия, как научное сообщество, разделяющее те или иные парадигмы (букв. греч. — образцы). Рассматривая соотношение эволюционных и революционных периодов в развитии науки, Кун описывает революции как «переключение гештальта» (термин из психологии»), осмысливаемое скорее «задним числом». Именно поэтому приближение научной революции не осознается и застает врасплох даже ее творцов (Коперник, Эйнштейн).

Выступая с позиций, близких Куну, С. Тулмин замечает, что чаще всего главный вопрос в развитии науки состоит не в том, «какие интеллектуальные инновации лучше всего продвинут нас в движении к намеченной цели», а в том, «какие общие интеллектуальные цели следовало бы поставить на данном этапе?» Широкую известность во всем мире получила книга Тулмина «Human Understanding».

Огромным авторитетом в мире пользуются «Бостонские исследования по истории и философии науки», бессменным редактором которых в течение многих лет, до ухода на пенсию, был Роберт Коэн (Robert S. Cohen), часто в содружестве с Марксом Вартофски (такое имя ему дали родители, польские коммунисты-эмигранты). Роль Бостона как одного из центров мировой философии была оценена тем, что в нем прошел последний в ХХ веке (1998 г.) Х Всемирный философский конгресс (еще раз подобный конгресс состоялся в США в 1926 г., в том же Бостоне).

В течение ХХ века внимание мировой общественности привлекали также американские исследования в области аналитической философии (направление, близкое к логике) и философии образования. В настоящее время наибольшей известностью из американских философов пользуется Ричард Рорти (р. 1931), который выступил еще с одним требованием «освобождения философии от метафизики», теперь уже скорее в духе постмодернизма.

Поиск по сайту: