Глава 4. Перебирая ватными ногами вверх по лестнице, он толкает меня на третий этаж

Перебирая ватными ногами вверх по лестнице, он толкает меня на третий этаж.

Мысли спутавшись, перемешались, завязывая в тугой узел хаоса голову. За пару дней на нее свалилось столько подарков судьбы, что я начинаю вспоминать, где нахожусь.

"Ничего, мы еще живы, а это главное" - произношу я мысленно.

В конце коридора конечного этажа нас встречает ярко-горящее белым светом большое окно. В дневное время суток коридор искусственным светом не освещается, поэтому, полутемный, кажется туннелем, а окно - светом в конце пути. Ходить по нему в таком состоянии просто опасно, наводит на нехорошие мысли. Хорошо хоть вся левая сторона усыпана одинаковыми дверьми коричневого цвета, вроде ерунда, а чувство приземленности присутствует.

Шагая по зеленому паласу, меня грубо останавливает конвоир и ставит к стенке перед дверью номер восемь, красная табличка которой говорит, что хозяин в помещении за дверью, старший следователь: "Кротов. И. И".

Получив разрешение войти, Долговязый вталкивает меня в кабинет.

"Ступайте голубчик" - говорит следователь Долговязому.

"А вы милок, присаживайтесь" - уже обращается он ко мне, показывая рукой в сторону стула.

Среднего роста в сером мундире, он, сидя за обычным канцелярским столом, выдувает струйки дыма, полученные в обмен на здоровье от сигары.

"Отчего же вы не садитесь?" - наиграно удивляется Майор сросшимися бровями, напрягая лоб морщинами.

После пятисекундного ступора я вынужден ледорубом двинуться к стулу, рассекая головой пласты висящего дыма.

Заядлый курильщик, оставил след никотина не только на своих легких, вся верхняя часть помещения пропиталась им. Штукатурка стен, книги на полках и в серванте, документы на сейфе, даже портрет президента - все отсвечивает серой желтизной. Конечно, больше всех достается занавескам, обозначающие желтизной четкую горизонтальную границу сравнительно пригодного в употребления воздуха от ядовитого. Рядом висящие красные шторы устойчивее всех перенесли пагубность дыма.

Усаживаясь, подо мной начинает кряхтеть и стонать стул, недовольный взвалившимся на него грузом. Сделали его инвалидом такие же сдавленные страхом и непониманием как быть, нервно дергающиеся посетители, как я.

С полминуты я бездумно смотрю на него, Кротов, задумавшись - сквозь меня.

Седовласый с темными кругами под глазами, обвислые щеки - все это выдает первые признаки подступающей старости, а желто-зеленым цветом кожи наградило майора курево.

"Здравствуйте" - говорю я, чтобы он наконец обратил на меня внимание.

Оторванный от дум он концентрирует взгляд на мне, и кивает, соглашаясь с пожеланием (здоровье ему недостает). После чего руки его рефлекторно блуждают по столу, тормоша ворохи разбросанных повсюду бумаг. Следом за руками устремляется взгляд и, найдя нужный документ, начинает мокрым от прокурки голосом:

"Меня зовут Иван Иванович Кротов, я следователь по вашему делу".

"И так начнем. Где вы были с 20 по 21 июня в среду с 23.00 по 01.00 ночи?"

"Как я же уже дал показание!" - отвечаю я.

"Ну и что, еще раз рассказывайте, подробно!"

Деваться некуда и я рассказываю про то, как вечером в среду нас с моей будущей невестой пригласили на свадьбу, как я увидел там ненавистного мне Колю, как выпили немного и я подошел поговорить, как вспомнились старые обиды, началась драка, перешедшая в заварушку.

"Что за это теперь сажают?" - оканчиваю я.

"Мы за не там съеденный гуляш сажаем. А у вас убийство, милок!" - глядя мне в глаза, рычит майор.

От удивления у меня отнимается язык, а он, видя, что я не протестую, скороговоркой орет:

"Поздним вечером того же дня, вы вдвоем с подельником Николаем Ветрихиным вернулись после драки кхе-кхе в кафе, и дождавшись... кху-кху-кху...гражданина Вербаева отрезали ему голову, которую была обнаружена позже в лесопарке. Кхе-кхе-кху-кху-кху" - докричав с осипшим к концу фразы голосом, подставляет кулак ко рту и заходится сильнейшим кашлем. Глаза наливаются кровью, а легкие все время что-то цепляя, пытаются воздухом вытолкнуть из организма чужеродное.

"Только бы не сдох сука" - думаю я. Ведь в кабинете мы одни, если подохнет опять на меня скажут.

"У-ф-ф" - выдыхает Кротов после, как откашливается.

Дождавшись, когда же он переведет дух, я негодую:

"Да нас после того, как скрутили никуда из ментовки не выпускали. День провели и сразу к вам приве..."

"Так, вы будете давать показание против соучастника Ветрихина?" - резко спрашивает Кротов меня, не дав доорать.

"Да!?" - думаю я и понимаю, что все уже решено и меня осудил суд, осталось только поставить подпись, что я не возражаю отсидеть пяток другой лет.

Мне ничего не остается, нагло смотря ему в глаза сказать:

"Я буду разговаривать только с адвокатом, и у меня есть права на звонок!"

"Послушай щенок сюда! В Соединенных Штатах Америки есть права, да и то у избранных. Да хоть с коллегией адвокатов, ты все ровно дашь признание. Ты, что думаешь, говно... Я никому отсюда не дам выйти жи..." - спотыкается он на чем-то очень важном - "Здесь либо признаются, либо вешаются, понял!"

Слова на счет ухода в мир иной ужасают, сам испытывая к этому месту неоднозначность чувств, не могу понять, то ли навеяно это первобытностью за колючкой или здесь кроется другое.

В воздухе заодно с дымом повисла тишина.

Сизый дымок, тонко струящийся из пепельницы, закручиваясь и выворачиваясь, поднимается вверх, в загазованный потолок. Обратя внимание на причудливые кольца творимые дымом, Кротов вспоминает про привычку, хватает наполовину обгоревшую сигару, сладостно затягивается. Довольный собой потягивается, не выпуская из руки сигару, трет между собой ладони и, улыбаясь вместе с дымом выдыхает:

"Ладно, на этих выходных обдумай все хорошенько. Да смотри не прогадай, своей шкурой отвечаешь".

Ущербность окурка Кротова не останавливает выжать из него остаток смолы, втягивается и гасит в пепельнице.

"Хочешь, скажу откровенно!?" - не дожидаясь меня с ответом, продолжает -

"Сейчас я заместитель здесь, а через неделю у меня будет зам. улавливаешь разницу!" - обсмотрев меня глумливыми глазами и видя, что я растерянный не очень то хочу вникать объясняет:

"Покажу на примере, вот смотри, где вы у меня сейчас!" - при этих словах он стискивает кистью руки в воздухе перед собой воображаемую шею и ненавистно смотря перед собой в глаза тому, кого душит с силой шепчет:

"А через неделю будете вот где" - тут он начинает сдавливать кисть в кулак с неимоверными усилиями, будто взаправду душит. А по злобному кривлянию физиономии и судорожному оскалу, даже мне кажется, что под его белыми от натуги костяшками кулака слышится хруст переломанных позвонков, а по пальцам сочится выжатая вперемешку с мясом кровь.

Вызванное видение разбивается об слово, вылетевшее из пасти Кротова -

"Конвой" - который пока я сублимировал его слова в образы, успевает сложить руки на парте и с отвращением смотреть на меня.

"Как я вас ненавижу" - последнее, что он нам кидает в спину с Долговязым, естественно, эта фраза адресуется только мне.

Как и все сегодня Кротов нагоняет на меня еще больше негатива. Да ладно бы с ним, но в том, что он только что меня обвинил, не в какие ворота не лезет. Получается они подставили нас, нашли двух дурачков, за которых никто не вступится и решили по-быстрому отыграть на нас свои темные делишки.

От мрачных мыслей мне совсем невмоготу, кажется это конец!

Не спеша двигаясь по мрачному коридору, в мои ноги с каждым шагом вливается свинцом тяжесть. Коридор высасывает из меня последние силы. А после команды Долговязого перед камерой, уже не стою лицом у стены, а упираюсь головой в стену.

О радость, дверь в камеру отворилась, целюсь на единственное, что интересует меня - уставший до смерти я бреду, никого не замечая, к своей койке.

В камере на удивление тихо, лишь затертая на полу блевотина напоминает о случившемся недавно происшествии. Смутным взглядом ищу Колю, которого нигде не видно.

Я его нахожу случайно повернув голову вправо, замечая край матраца.

На нем, прямо на бетоне, именно там, куда указывал ему Халява, у туалета с ним, что-то объясняя, на корточках беседует Бомж.

Не могу предположить, к чему это Коле общаться с ним!

Заметив мой изучающий взгляд, он зло сверкает глазами, отворачивается от ненависти.

Выжатый с самого утра, как лимон, я не в силах больше терпеть навалившуюся моральную усталость, ковыляю к кровати.

Поиск по сайту: