Глава 3. Сначала я не понял всю хитрость плана, но сейчас до меня начинает доходить

Сначала я не понял всю хитрость плана, но сейчас до меня начинает доходить! Оказывается голодовка - это так чисто формальность, на самом деле мы едим и еще как…. Нельзя же доставлять такого удовольствия Кротову и всей своре, взаправду отказавшись от еды.

На столе появляются все запасы, которое имеются в общаке: мясо, фрукты, конфеты - получается маленький шведский стол, не голодовка, а праздник.

Сам не знаю, как так все получилось, но я теперь для них свой.

Короче с трапезой мы удачно подгадали, не успели все умять, как охранники готовят новый сюрприз. По коридору начинает что-то назревать: топот, шаги перебежки, громкие возгласы.

Внутренне напрягшись я чуть не прикусываю язык вместе с куском сала, до того ошеломительно сменяются здесь настроения, ожидаю в любой момент осады.

Ничего подобного на этот раз, не везет соседям, слышно, как скрежетом открывают дверь справа.

"Фонарь! Козлы нас жрать хотят заставить!" - с окошка невезучей камеры следом за скрипом железных петель скороговоркой орут, проясняя ситуацию.

Думаю, следует сразу рассказать, как кормят зеков, отказавшихся от добровольного приема пищи с применением силы.

Трое или более охранников в зависимости от их физической силы, заламывают взбунтовавшегося зека, разжимая стиснутые челюсти и специальным самодельным устройством вводя голодающему драгоценные для него килокалории. Устройство на удивление просто в изготовлении, для него требуется всего лишь полторашка и резиновый шланг, один из концов которого надевается на горлышко бутылки, которая уже загодя наполнена жидко-образной едой. И применение столь же сурово просто - в разжатую силой пасть бунтаря суют тот самый шланг, просовывая до самого желудка, чтобы пища без проблем добралась до места назначения, без посредников игнорируя всю ротовую полость и запрет самого хозяина организма.

Сам я такого извращенства, не буду врать, не видел, но по слухам знаю, а вот Фонарь по-видимому видал такое чудо. Он чуть не подпрыгивает до потолка от таких слов, в горящих глазах вспыхивают проблески разумного сознания, что есть сил, бросается к окну -

"Братва! Вскрываемся!!! Век воли не видать!" - охрипший голос гремит раскатами по округе.

Тюрьма реагирует адекватно своему вожаку, ни кем никогда не дисциплинируемые зеки, как настоящая армия поднимают вторую волну хаоса, все они отдают дань уважения Фонарю, во второй раз взрывается -

"А-а-а-а"

Откуда-то влетает на удивление целая, не разорванная на части в "уханье и аханье" хорошо прослушиваемая фраза - "Да за тебя Фонарь хоть в петлю!"

"Петля" - я не ослышался, только сейчас до меня доходит, что я натворил. Вспомнив оставленные напоследок Фонарем побитому охраннику обещания, мое воображение начинает выдавать совсем мрачные мысли.

"Зачем я с ними заодно!?" - терзают меня сомненья.

Перспектива совершить совместный суицид не радует, как я мог столь опрометчиво поступить, поддаться нахлынувшим стадным чувствам, куражась не подумал обо всех вытекающих последствиях.

И очень зря, последствия не заставляют себя ждать - Очкарик мне сует канцелярскую ручку. По незнанию и наивности думаю, от меня требуется что-то в скором порядке написать, но обнаружив три пары направленных на меня пытливых глаз, понятно, чего хотят разгоряченные бунтом сокамерники.

Лица их источают в эту секунду вселенскую серьезность, одного вида растормошенного беспределом, краснолицего Очкарика, достаточно, не говоря уже о двух озлобленных на весь мир рецидивистов. Всем своим видом они предлагают, нет, заставляют совершить самоубийство.

"И что мне делать с выданной мне зачем-то ручкой?" - грызут сомнения.

Потом я узнал и Очкарик даже на примере показал, каким образом при помощи обычной пластиковой ручки можно сделать себе больно в массовом масштабе целой тюрьмы (ручки, карандаши были у всех), она идеально подходила под это дело, не могла причинить достаточный ущерб здоровью, чтобы отправить на тот свет, а лишь слегка ранила, создавая видимость серьезных намерений.

А сейчас я оказываюсь зажатым в тисках, с одной стороны они, с другой желание жить, пробивает холодный пот, в судороге тряся рукой, как парализованный старик пытаюсь сбросить орудие убийства, но тут же отдергиваю руку назад, желанием жить вплотную примешан острый панический страх перед Фонарем. Между молотом и наковальней, тело хочет раздвоиться, не зная, что предпринять, начинает колотить.

"Не воткнешь ее себе сам... Я тебе расколю череп ей, Самойлов!" - не выдерживает Фонарь, наблюдая за моим танцем.

"Да чо ты очкуешь, Детский сад!? Всего-то надо проколоть живот!" - говорит Очкарик - "Смотри!"

Очкарик не шутит, он оттягивает слой кожи на животе, чтобы молниеносно ударить своей (в точности, как у меня) ручкой зажатой в кулаке, по складке кожи.

"А-а-х-х" - стон писателя разлетается по всем углам вместе с пластиковой ручкой, которая не выдерживает и вдребезги рассыпается, но свое дело она успевает сделать, по пальцам сочится кровь.

"Давай уже мямля!!!" - Фонарю в конец надоедают мои кривлянья, он выдергивает меня за шею, как цыпленка ближе к себе, чтобы я уже не смог отвертеться.

Не знаю, как бы дальше развились события, наверное, они бы меня забили до смерти, если б не громофон.

Усиленный им многократно голос внезапно накрывает нас лавиной, из ниоткуда, загремевший, сильный, властный. Своей проникновенностью и мощью он заставляет умолкнуть каждого, может потому что обращается он к Фонарю.

"Отставить!!!" - требуют с улицы - "Слышишь меня, Фонарь! Немедленно прекратить бунт!"

"А это еще что за птаха у нас тут запела?" - сразу кричит с улыбкой в ответ Фонарь в окно. Он видимо предполагал такое развитие событий.

"А ты не узнал!? Полковник Карандашов!"

"Я то ментяра тебя узнал, да только вот хочу, чтобы вся тюрьма услышала, что за птица к нам снизошла... сам кум пожаловал!" - орет Фонарь, уже подойдя ближе к окну.

Стоя спиной ко мне у окна хорошо видно силу, вкладываемую в каждое слово Фонарем, красная рубаха ведомая легкими с силой сжимается и разжимается над каждым словом, по громкости они не уступают громафонным.

"Чего вам надо? Зачем устроили бунт?"

"С этого и надо было начать!" - отвечает Фонарь - "А за тем устроили, чтобы вам козлам легко нежилось!"

"А ну братва скажи, чего мы хотим" - смеясь, произносит Фонарь.

"Бабу, бабу хочу!

И мне...

Не, меня самолетам до Мальты, а там уж чего угодно... Проститутки, бухло"

Точняк, Фонарь! Заказывай крылья, все летим отдыхать, хватит, засиделись!"

Да вы чо дурни, чо там делать без капусты, Фонарь лаве проси без них самолет не летит" - кричат из окон, долго ждали зеки, когда же их спросят чего же они хотят.

Каждая камера переполнена пожеланиями, встретив на жизненном пути человека готового выслушать, каждый раскрывает все свои тайные мечты без утайки, стебаются, как могут.

"Кончай ломать комедию Фонарь" - на том конце говорят на пределе нервов -

"Говори чо загонашились, какой хрен вам взбрел на голову! Для чего бунтуете?"

"Сейчас скажу, только не тебе!"

"А кого тебе еще надо?"

"У ворот стоит, синея газелька".

"Ну..."

"Пропусти, это журналюги. С ними я разговаривать буду. Не пустишь, порежемся все разом" - заканчивает диалог Фонарь.

Новый для меня человек с громофоном Карандашов оказывается в затруднительной ситуации, отказать Фонарю он никак не может, отказать значит подвергнуть опасности около сотни жизней, пускай стоящих на низшей социальной ступени, но ведь и мы люди (последствия коснутся всех, чин он свой точно потеряет). И впустить прессу в тюрьму это чересчур (в большинстве случаев руководству не принято выносить сор из избы).

И все же после разрешения сложившейся задачи полковник уступает -

"Ладно, жди..."

Кстати для меня, как для Карандашова прозвучала такой же неожиданной новость, что здесь неподалеку дежурит мобильная телерадиостанция.

Думаю, это было сделано специально, тайком ото всех, Фонарь опасался стукачей, из-за чего в одиночестве звонил заранее предупредить их о предстоящей сенсации.

Хвала Фонарю план работает, через непродолжительное ожидание слышу, как к нам спешат на всех порах репортеры, готовые на что угодно ради сногсшибательного репортажа, а у нас есть, чем поживиться - все узнают, что по тюрьме бродит нечистая.

Но главная моя надежда, что в разъяснениях всех обстоятельств и показа по телевиденью тюрьмы, нас с Колей, невинно посаженых, отпустят, извиняясь за недоразумение.

Уже слышно по коридору, как спешат их ноги, ритмом отстукивая часы до моего освобождения. Слышу, гремят на связке ключи перед замком, готовые нырнуть в замочную скважину.

На радостях предвкушая свободу, широко улыбаюсь, обвожу сокамерников веселым взглядом: Фонаря, красную рубаху, холодный взгляд, его седые волосы, Сухого с его отвратительной рукой, спортивный костюм, такое ощущение он в нем родился - бессменная одежда.

Надеюсь, вижу их в последний раз.

На Очкарике задерживаюсь чуть дольше, с ударом он погорячился, тем более при таком раскладе рана теперь совсем ни к чему, мучаясь на койке, он обхватил окровавленную рубаху.

Поиск по сайту: