Глава 4. "Это какое-то проклятье!" - могу я сказать и ужаснуться, разглядывая свое прошлое со стороны спустя время

"Это какое-то проклятье!" - могу я сказать и ужаснуться, разглядывая свое прошлое со стороны спустя время.

И снова все мои надежды и чаяние рушатся, как будто что-то играет со мной, дергая, словно я марионетка подвешенная на собственных нервах. Не могу предположить, за что такое, как будто судьба проверяет меня на прочность.

Еще хорошо, что, когда открывалась дверь камеры, я не отвел свой взор от подбитого писателя, мне несказанно везет на этот счет.

Засмотревшись на кровь, оставляю без внимания, когда в камеру входят журналисты. Его обескураживающее поведение, а затем и поступок просто выбивают из колеи здравого смысла, в шоке наблюдаю, как Очкарик завидев кто входит мгновенно срывается с места и ныряет под шконку. Кидая от удивления беглый взор на дверь я делаю то же самое, каким то необъяснимым чудом тело запомнило маневры писателя и самосохраняясь проделывает то же самое, оставляя меня немым свидетелем. Только приземлившись на холодный бетон, становится ясно, зачем все и почему, в памяти успевает зацепиться картина возле двери, перед тем, как тело потянуло вниз.

Вместо журналистов к нам пожаловали люди в масках под два метра ростом каждый. На жаргоне тюрьмы такие встречи называют - "Маски шоу" и появляются они крайне редко в особых случаях.

Их мощные силуэты в спец. одежде заполонили все, я успел насчитать трех. И то третьего удалось опознать по шапочке с прорезями для глаз, вертляющей за спинами своих соратников, эти двое скалами пригородили весь обзор.

Как видно Карандашов выбрал ход конем: и "репортеров" в спец. одежде впустил и с бунтом покончено.

Мне ничего не остается, как вцепившись руками в кровать, открыв рот, навроде любопытной вороны, наблюдать за затекающими темной рекой через узкий дверной проем, лакированными на высокой подошве берцами, под их широкими и твердыми шагами чувствуется дисциплина и слаженность передвижений. Заняв центральное расположение в камере ОМОН кучкуется первые боты ждут последних, насчитываю их семь пар.

С ОМОНом ранее не имел удовольствия встречаться, но шестым чувством предвижу, что эти легким ударом невзначай могут убить, а хуже того покалечить.

Немного жаль своевременно, не сообразившись и остающихся занимать вертикальное положение Фонаря и Сухого, как бы я к ним не относился, но они не заслужили этого, оставшись тет-а-тет с верзилами.

Дождавшись седьмого, кучка сгруппировавших ног сразу рассыпается, бойцы переходят из ожидания к действию и все перемещение ботинок из возни начинают больше походить на танцы, они переминаются с ноги на ногу, топают, появляется плавность и наигранность. Они ждали, копились, чтобы, набрав нужную мощь мгновенно рассыпаться, не дать противнику опомниться.

Последний который седьмой отправляется к лежащему в углу Коле, сразу без разговоров четким пинком посылает удар поддых, и так измученный злой повседневностью он легко сгибается под ударом, как тростинка, облегая ногу пинавшего.

С горечью в сердце, рассматривая в деталях расправу над Колей я не увидел, как обстояло дело с Сухим, а он уже лежит на полу без сознания, по щеке сочится кровь не знаю, как они порвали ему мочку уха.

Из гражданских только туфли Фонаря, еще держатся на плаву, их обступают со всех сторон берцы, ощущение, что они вводят вокруг него хоровод и все-таки, как бы ни был хорош в своей уверенности и силе Фонарь спецназу он не противник. Его роняют, тело глухим стуком ударяется о пол, пинают, заламывают руки.

Как мне не хотелось, но меня не обходят стороной здоровые дяди! Толстенная рука, как хобот тянется за мной, хорошо до этого испугавшись, прижался ближе к стене. И все равно длины хватает, чтобы зацепиться за край одежды.

Тянет, потянет, вытянуть не может, так бы я начал, если бы кто-нибудь спросил, как все происходит, начинается игра кто сильнее: его рука или мои две. До потери пульса становится страшно, что остается сил и воздуха в легких, визжу. Насмотревшись, что они вытворяют с теми, кто попадает к ним в лапы, в теле появляются феноменальные силы.

Долгая возня омоновской руке ни к чему, она оставляет это гиблое дело, вцепившись в кровать с ревом и криком, мне удается отбить себя!

Поиск по сайту: