Глава 4. Место здесь такое или тюрьма имеет разум и вместе с ним свое собственное суждение, на счет того с какими настроениями должны обитать в ней зеки

Место здесь такое или тюрьма имеет разум и вместе с ним свое собственное суждение, на счет того с какими настроениями должны обитать в ней зеки, но находиться в хорошем расположении духа мне приходится не долго. Она словно бы живое существо накрывает своей извечной энергией скорби и печали любые проблески счастья.

Тем же вечером, через полчаса после прихода со свидания нас всех до единого в камере заставляют построиться в коридоре.

Приказы Быдайло выполняются неохотно, ни у кого большого желания нет покидать насиженные места, из-за чего его мощное тело свирепеет, бесится, меня, замыкающего колону, он с силой хватает за шкирку, выкидывает в коридор.

В коридоре изменилось все до неузнаваемости, недавно проходил здесь в полном одиночестве, не считая конвоя. Сейчас столько народу, похоже, опустошили все камеры разом первого этажа.

До этого, конечно, выводили на поверки утром и вечером, но, никогда так многолюдно не было, обычно мы, подследственные второй камеры, стояли в одиночестве.

И к запаху начинал привыкать, но сейчас воняет так…. Я силой воли пытаюсь заставить организм как можно реже дышать, в общем, открыли сразу все три "коровника", к таким перепадам обоняние не готово.

Дело еще вот в чем: загнанные в коридор люди вносят каждый свой индивидуальный аромат, подолгу сидящие в закрытых непроветренных помещениях, от них исходит запах кислого пота.

Хоть одежда на них почти вся одинакова - майки, трико, спортивные костюмы (в тюремном обиходе в моде одежда, не стесняющая движения), сами зеки не так просты, как их одежда, в толпе присутствуют все слои общества, есть бедные, богатые, старики, толстые, молодые, бородатые, худые, наберется человек тридцать.

В плохо освещенном коридоре нас выстраивают в шеренгу, все в одну не входят, поэтому следом за первой появляется вторая. Всеми передвижениями общей массы, командует сам зам.тюрьмы Кротов, он лично спустился провести поверку.

Появление Кротова, как я шепотом слышу от рядом стоящих зеков, нечего хорошего не сулит. И вправду чего можно ждать хорошего от такого человека, как он!? Плевок в спину и то если не окажется под рукой ножа.

"Это такие как он должны сидеть в тюрьме, а не я!" - думаю я, наблюдая за Кротовым.

Расставив всех по своему нраву (нашу камеру - пять человек выводит с тыльной шеренги в фронтальную, так мы оказываемся лицом к лицу, прямо по середине его), он командует опричникам -

"Обыскать" - правы оказываются двое перешептывающихся зека, Кротов не без сюрприза!

Без вопросов двое из охранников двигаются в сторону третьей камеры, шмон начинается с правой стороны.

Двое ищейки, они похожи друг на друга, как братья близнецы, из-за одинаковой формы одежды камуфляжного цвета и примерно равного роста.

С Кротовым остается один Быдайло, непонятно для чего, наверное, как телохранитель. Вид у него грозный, на фоне низкорослого Кротова, выглядит огромным троллем раскачивающий резиновой дубинкой, как бревном. Если для того стоит, то задумка неплохая, мне лично, глядя на улыбающегося верзилу нападать не хочется, от одного вида жутко.

По звукам громыхающей посуды об бетонный пол становится понятно, "близнецы" зря время не теряют, ищут превосходно.

Шмон Фонарю не лез ни в какие планы, он сильно раздосадован до такой степени, что Кротов орет на него не выдержав злобной переглядки -

"Что ты на меня зенки вылупил!?" - говорит с перекошенным от ненависти лицом, нет сомнений, они бы кинулись друг на друга, конечно Фонарь без проблем растоптал бы желтого, задыхающегося сморчка, но это все из истории - "Если бы…".

"Ты здесь себя кем считаешь?" - продолжает орать майор - "Можешь не отвечать, твое мнение никому не интересно, потому что ты гавно и место твое в жопе, в коем ты находишься!"

"Я за себя, ничего говорить не буду, за меня скажут люди, спроси любого!" - Фонарь обводит взглядом всех присутствующих, из-под майки видно как сильно напрягается мускулистое тело Фонаря, удерживать хладнокровие удается, напрягая мышцы.

"А вот на счет говна готов поспорить, но не сегодня! Скоро я покидаю здешние места, так, что потолкуем на гражданке!" - Фонарь говорит это с такой злостью, что стоя рядом, от адреналина у меня играет, бегая, кровь по жилам, очень дерзко.

"Я не понял, что ты мне сейчас угрожал?" - все Кротов понимает, видно по лицу, глаза бегают - пугается, но всеми силами пытается остаться невозмутимым - "Смотри волчонок не прогадай!"

На этот раз Фонарь решает оставить Кротова без ответа, дает понять - все, что нужно уже сказано и не хочет больше тратить свое время на пустяки.

Наблюдая за ним краем глаза, я воочию убеждаюсь, а не по рассказам Очкарика в силу его духа, впервые вижу человека, которому неведом страх.

Постояв с пол минуты собираясь с мыслями, боясь лишний раз взглянуть в сторону Фонаря, а Кротов находит все-таки объект на который можно выплеснуть накопившеюся злость, он срывается криком на Быдайло -

"Прапорщик, ты почему до сих пор поверку не проводишь!?"

Мне, кажется, у Быдайло нашлось бы тоже пара ласковых для майора, что сделать субординация не позволяет, у него нет другого варианта, как подчиниться, с недовольным видом он заунывно начинает:

"Авдотьев!"

"Здесь!" - кричат где-то сзади.

"Нет, так не пойдет!" - перебивает поверку Кротов - "Это вы так до ночи будете… пусть рассчитаются!"

"Отставить! По счету на первый, второй, третий рассчитайсь!" - командует нам Быдайло.

"Первый, второй, третий, четвертый" - начинают расчет.

Как только расчет пошел, рука Кротова зачем-то тянется к табельному оружию, расстегивает кобуру, но решив, что с нас и сложенного из пальцев правой руки, воображаемого пистолета хватит, начинает нас методично расстреливать.

Да, да! Поверить не могу: он, как не доигравший в детстве мальчишка расстреливает нас собственной рукой.

Имитирует выстрелы под счет, успевая начать с "третьего", он производит массовый смертный приговор.

Произносят "четвертый" стреляет, поднимая руку - пистолет вверх, все по серьезному, как при отдаче, потом быстро переводит прицел на следующего, звучит "пятый" опять бьет и так по расчету. Хочет убить, таким образом, всех в шеренге!

Но всех перестрелять не получилось! Массовая смертная казнь оканчивается на "двенадцатом", потому что тринадцатым - Фонарь. Он прекращает моральное издевательство над заключенными молчанием, просто стоя люто смотрит в "дуло" Кротова.

Не знаю, с самого начала Кротов задумал или так сложилось, но он решает воспользоваться сложившейся ситуацией, отыграться за полученную недавно обиду и причем не своими руками.

"Прапорщик! Почему поверка не проходит должным образом, почему сбит счет!?" - кричит Кротов на Быдайло.

Наконец прапорщик не выдерживает, но вместо справедливо высказанного гнева, он еле слышно бурчит под нос -

"А я что могу сделать?"

"Прапорщик вам работа эта надоела!? Вас надо учить, как в таких случаях нужно действовать!? Немедленно наведите порядок в строю!!!"

У Быдайло нет выхода, ничего не остается, как подойти отодвинуть двенадцатого, переложить резиновою дубинку в левую руку и ударить ей Фонаря сзади по спине в район почек.

"Фонарь, это будет продолжаться до тех пор, пока ты не продолжишь расчет" - комментирует удар Кротов.

"Лучше начни…" - ласково говорит Быдайло. Видать, нет равнодушных к персоне Фонаря в этой тюрьме, все его боятся.

Они хотят от него продолжения, но я сердцем чувствую - им этого не добиться даже под угрозой смерти.

"Быдайло, бей сильней! В тебе сто пятьдесят килограмм веса, а бьешь, как девчонка!" - Кротов психует. После трех перенесенных ударов Фонарь по-прежнему молчит и это его бесит.

Видели бы какое лицо было у прапорщика во время нанесения побоев, он, как будто сам получал удары.

В четвертый раз Быдайло размахивается, как следует, чего-чего, а силы в Быдайло хватит на троих. Этот удар Фонарь не терпит, жилистые ноги подкашиваются, он падает.

"Отлично, будем считать, что он сказал!" - радостно сообщает Кротов - "Так, следующий по счету начинай!"

Следующим по счету иду я и, смотря на храброго, валяющегося в ногах Фонаря, не могу найтись, что предпринять, то ли продолжить бойкот, то ли сказать - "Четырнадцатый".

Чтобы я побыстрее соображал, Быдайло в том же духе, как недавно Фонаря отоваривает, силой ударяет меня по почкам. Ко мне он сожаление не испытывает, бьет от души, так что хватает одного раза, чтобы мне греть пол рядом с Фонарем.

Сейчас я понимаю, что испытывал Фонарь, терпя удары, непередаваемое ощущение! Боль такая, что хочется выть, но не выходит, рот от все той же боли стиснут, затыкает сам себя. Дыхание отказывает, работает через раз, глаза залиты кровью ни чего не видно, и слышать тоже не получается, кроме боли, мозг занят только ей. Кажется: все, приплыл, конечная остановка, пора на выход.

В чувство приводит Очкарик, поднимает на ноги, ведет под руки в камеру, все кончено, нас загоняют по своим местам.

Наша камера теперь больше похожа на мусорную свалку, охранники не зря получали свою зарплату, чувствуется рука мастера. Валяется все, что не прикручено к полу, за основу в бедламе - перевернутые матрацы, а на них уже все остальное: посуда, одежда, предметы личной гигиены. Такое ощущение - тут проходил бой двух слонов. Картина беспорядка заставляет меня презрительно уважать двух охранников, устроивших за столь короткое время такой ошеломляющий погром.

"Ну все, козлы, я устрою вам праздник!!!" - Фонарь все еще держится рукой за ушибленное место; ему, как и мне трудно от боли держаться на ногах, но он в отличие от меня держится без посторонней помощи, когда я такого позволить себе не могу.

"Сухой! После, как уберетесь, готовь тюрьму к бунту!" - добавляет Фонарь, ему совсем плохо, горбясь старичком он собирает свои пожитки, чтобы потом поломанным, задернув за собой шторку, убраться восвояси.

"… готовь тюрьму к бунту!" - мне буквально врезаются эти слова в память, еще не осознаю в полной мере, как они отразятся на моей судьбе, но чувствую: они предвестники чего-то грандиозного.

Как моряк видит темные тучи перед бурей, так я предвижу злой рок теперь в нашей общей, на первый взгляд не связанной ни чем судьбе. Поверхностный взгляд обманчив, на самом деле все гораздо хуже: мы стянуты, колодки и цепи единят, мы неразлучны, ведь двадцать четыре часа в сутки находимся в одном каменном мешке, как мыши в бочке. И поэтому предпринятое одним какое либо действие безотлагательно коснется всех.

Пришло время выживать…

Поиск по сайту: