Глава 2. "Фонарь, что это за на хрен хрень!?" - кого-то прорывает, от эмоций вылетает какое-то курлыканье

"Фонарь, что это за на хрен хрень!?" - кого-то прорывает, от эмоций вылетает какое-то курлыканье, звучит истерично и абсурдно. Вопрошающего легко понять, от ужаса что угодно из-за рта может вылететь.

А Фонаря как будто выключили, реакция нулевая. Трудно предположить, что у него на уме, вжался в себя, как еж костяшки на кулаках от натуги побелели. Наверное, омоновские побои не проходят даром.

Сколько бы не ждали, он никак не реагирует. И через некоторое время он становится не нужен тюрьме, она самоорганизуется, самые бойкие пассажиры берут инициативу на себя:

"Э-э-э кто-нибудь соображает, что происходит!?" - кричат с боку.

"Все! Кранты нам, братва!? По ходу все сегодня с ума посходили, сначала у нас Ванька не понятно с чего сбесился. Теперь вертухаи лупят… "

"Что?" - с нескрываемым удивлением произносят наверху - "И у нас тоже Кривой, ни с чего начал кидаться на всех табуретом. Мухомору не повезло… прихлопнул!"

Разговоры про психов, которые не могут сдерживать эмоции в панике, порождают некоторые сомнения, не известную однозначность, что-то это все напоминает.

И не успев получить назревавший ответ, готовый вот-вот ворваться на язык, в окошко влетает объект моих размышлений.

Черная, как смоль, сгусток темной энергии, минуя решетки, переливаясь, как может виться клубок змей, вплывает без лишней суеты в камеру. Мгновения, что субстанция размером с футбольный мяч зависает над окном, дает возможность как следует разглядеть ее. Та самая нечисть, которую я имел честь лицезреть в день убийства Халявы, если это можно назвать честью.

И это не очередное наваждение моей буйной фантазии, лишь только попадает в поле зрения я специально от страха сойти с ума, резко встряхиваю головой, прогоняя морок, обвожу взглядам сокамерников в поисках подтверждений. Если и оставалась в них хоть капля самообладания, то она должна была иссохнуть во время стрельбы.

Их серые лица округляются и вытягиваются вслед за ошарашенными глазами. Исключая одного неподвижного Фонаря (он стоит спиной к окну) у всех подняты волосы вертикально верх. Без исключений то, что я вижу, происходит в действительности!

В переливаниях есть что-то устрашающее, не ведомое нам земным людям. Застыв на месте, она выжидает, словно имеются глаза, всматривается в нас. Каждое зависшие в воздухе переливание черных непроницаемых волн отдается во мне угнетающей душевной мукой. Это чувствую не только я, каждый делает инстинктивно шаг назад.

Коля, вжавшийся в угол стены, оживает и вскакивает, но все равно спиной натыкается на ту же преграду, хода дальше нет. А у Очкарика с Сухим отступление вообще получается одновременно, наверное, оттого, что ближе всех находятся к окну и накатывающая мука бьет по ним синхронно. В страхе неуклюжий Очкарик цепляется ногой за кровать и плюхается в койку Фонаря.

"Как я раньше не сообразил, чьих это рук дело!?" - ругаю себя.

"Какой же дурак… а еще считал себя не весь кем, и не смог разобраться что к чему!" Правда мне есть одно маленькое оправдание, не каждый сможет поверить, что маленькое черное зловещие облачко смогло натворить столько паники по тюрьме. Если даже он будет знать, что существо в принципе существует и более того ему напрямую об этом скажешь, он все равно не поверит, если конечно у него все в порядке с головой, это просто не укладывается в здравый смысл.

Но все же дедукция меня подвела, а я когда-то ей гордился.

Мы пугаемся, а твари как будто только этого и надо, она левитируя по воздуху бросается под койку в темноту.

Бедный Очкарик! Я кожей предчувствую, что сейчас произойдет!

Бестелесная мерзость примеряет новое платье в лице Очкарика, в глазах через увеличительные стекла, на нас поблескивая, глядит та же отталкивающая чернота, ощущение, что в ней собраны все нечистоты, который способен породить наш грешный мир.

Нестерпимо хочется помочь Очкарику, но как это сделать!?

Эх, сунуть бы руку и вырвать с корнем паразита…

А еще не понятно, чему или кому она улыбается, как будто ей медом здесь намазано. Улыбочка, я хорошо ее запомнил, неповторимая… улыбается одна левая часть, правую словно парализовало, и она омертвела. Одно точно - улыбается оно за упокой, а не за здравие!!!

Чувствует себя как у себя дома, встает, обводит всех взглядом, без белков глаза кажутся, смотрят в одну точку, в движении одна голова!

Всем понятно, что так больше не может продолжаться и сейчас произойдет что-то нехорошее.

Сухой тоже заподозрил и ему хватает здравого рассудка отступить еще на шаг.

Шаг назад спасает, но не до конца!

Первая атака нацелена на рядом стоящего, то есть на него. Заблаговременная осторожность делает свое не большое, но доброе дело, стремительный прыжок не долетает до отмеченной цели и очки, громоздящиеся на переносице писателя, врезаются в живот, а руки желавшие сдавить парню горло, ловя равновесия, оплетают талию жертве. Они падают, начинается возня, переходящая в драку.

Сухой не в силах спихнуть одержимого, отмахиваясь от него, бьет его по лицу. Но у существа его жалкие попытки вызывают лишь улыбку, оно вообще все время улыбается, неестественно сжимая лицевые мышцы.

В конец руки Сухого оставляют попытки отбиться и удерживают его, как могут, защищая то место, к которому он так стремится. Но нечисти и этот своеобразный заслон тоже по плечу, Очкарик, как червяк по стеблю не торопливо, но целеустремленно движется вперед.

Как бы во мне ни боролись симпатия к Очкарику и антипатия к Сухому, но человека нужно спасать.

В панике не знаю, почему-то я как бульдозер помогаю Сухому, согнув поясницу и опираясь ногами в бетон, упираюсь ладонями ему в руки, которые безрезультатно стараются остановить голову Очкарика, прижатую к пузу. Выглядит это смешно и жутковато одновременно, если не быть в курсе кто сидит в писателе, то это сошло бы за невинное дурачество.

Силы конечно не равны, но откуда-то в тощих руках и ногах Очкарика водится сила, голова застывает на месте, притом, что давлю на пределе сил. Ко всему еще Сухой вопит как старуха и орет мне прямо в ухо, визг не в состоянии прибавить мне сил.

"Фонарь кончай… кончай его!!! Да отпусти мои руки… мочи его!!!" - в растерянности он принимает меня за Фонаря.

От неимоверных усилий и бешеного визга у меня снова начинают сдавать нервы, внезапная мимолетная острая боль прокатывается по мизинцу.

Вместе с болью пальцы ощущают непонятно откуда взявшуюся мокрую теплоту. Не могу разглядеть, в чем там дело, сам добровольно заковал голову между своих плеч, опустив ее вертикально вниз, если расслабить руки и приподнять свой взор -Сухому несдобровать, нечисть своего шанса не упустит, что-нибудь да отгрызет.

Все это странно и я нахожу этому объяснение, мокрота на затылке - это простой пот, тело Очкарика не выдерживает нечеловеческого упорства и дает течь, тем более что через секунду мы одерживаем над ним победу - он подается вперед.

Как любая маленькая победа, она доставляет маленькое удовольствие, почему маленькое да потому что мне не удается в полной мере его ощутить. Беспокойные нервы в пальце, в мизинце, где недавно пробегала боль, совсем уж разволновались и палец охватывает огонь. Боль настолько сильная, что в шоке я не вижу ничего перед собой, не могу терпеть и откидываюсь назад на корточки, хватаясь за палец.

Палец раздроблен, с последней фаланги содрана мясо с кожей, торчит кость, к таким печальным фактам я подхожу, когда пелена сползает с глаз.

Но это все цветочки!!!

Лучше б я туда не смотрел…

Фонарь убил Очкарика!!!

Я ждал чего угодно, пота, слюни, оскаленных гримас, но не кровавых кулаков и запекающейся крови на затылке. Оказывается, Фонарь очнулся и сокрушительным ударом по затылку успокоил на веки невезучего Очкарика, а за одним и зацепил мой мизинец, который неудачно угодил между молотом и наковальней. А теперь отирает окровавленные кулаки об рубашку, они без комментариев лучше слов об этом говорят.

Ну нельзя же так сразу, пусть он одержим, но его возможно было спасти, а он его сразу без разговоров…

Зачем таких Бог вообще наделяет силой!? …он же рожден, чтобы умерщвлять.

Прихлопнул его как муху, но ведь это - человек!!!

На глаза накатывают слезы. Они льются от той боли, когда человек видит смерть ни в чем не повинных людей, а очкарик не просто не повинен, он еще и друг, за неделю он стал почти родным.

Меня переполняют эмоции и захлестывающая обида, позабыв обо всем на свете, заставляет меня заорать на него -

"Ты ублюдок… хмк- хмк!!!" - я не в состояние сдерживать плач, по щекам пламенеющими реками пробивают свой путь горячие слезы - "Душегуб! Зачем ты так с ним!?"

Наверное, в другой день и при других обстоятельствах я бы прилег к Очкарику с такой же вмятиной где-нибудь у виска. Но сегодня день особенный, как говорится было бы счастье, да несчастье помогает. Он даже не смотрит в мою сторону, целиком поглощен вскочившим с бешеными глазами Сухим.

Никого не поблагодарив, Сухой как дьявол, быстрее молнии прыгает к столу, хватает валявшуюся там заточку. После чего обводя всех безумным взглядом, высовывает трясущимися руками перед собой заточенное орудие, отходит к окну. Он боится нас, переводит взгляд то на одного, то на другого, опасается даже Коли, хоть тот и врос от страха в стену. Пример подхватывает Фонарь, оскорбительные слова, брошенные мной в его адрес, его никак не трогают, больше всего его волнует собственная шкура, он сдирает с мертвой руки Очкарика часы, зажимает их в кулак. Непонятно зачем ему это, его кулаки и так, без всяких утяжелителей смертоносное оружие.

Держу пари, остолбенел он во время стрельбы от того, что впервые в жизни познал, что такое истинный страх. Это не тот, с которым он всю жизнь игрался, бегая по лезвию ножа, сжигая в своих жилах килотонны адреналина, а тот, что он видел в глазах своих многочисленных жертв. Предсмертный ужас, в глазах многочисленных жертв, доводивший его до экстаза и возвеличивавший его до ранга полубога, наделяя властью отнимать жизнь, теперь вьет гнезда в нем.

Ну и вот, теперь, он жертва!!! Полубог в нем шевелится и требует жизни, как может требовать наркотики наркоман.

Стыдно признавать и вспоминать тот факт, что я хотел быть похожим на него. Его бесстрашие успокаивало и вдохновляло. Но сейчас я в какой-то мере похож, все мое негодование и пылкие слова перегорают, жажда жизни перемалывает все. Ведь не известно сдохла ли богомерзкая тварь вместе с покойным, от этого они так навострили уши, с опаской поглядывая друг на друга.

И моя рука тянется к столу схватить, что-нибудь поубойней.

Не отрывая взгляда, я загребаю первое, что попадается под руку, встаю, принимая боевое положение.

Ожидая очередной атаки существа, мы похожи на техасских ковбоев, которые напрягшись, ждут намека на малейшие движения, чтобы разрядить в друг друга револьверы.

Время останавливается, в напряжении секунды растягиваются в минуты, а полтергейста все нет. Только сейчас становится понятно, в образовавшейся вдруг передышке, что мне жарко (я не обратил большого внимания жуткому холоду, свалившемуся на нас с появлением твари, попросту был занят другим, а сейчас тело входит в нормальный режим) и что то, чем я собирался убивать и крошить обезумевших сокамерников, оказывается обычным куском черствого хлеба, в нервотрепке он переламывается в руке пополам, одна часть падает на пол, благодаря чему я это заметил.

Поиск по сайту: