Глава 1. Следующим днем в воскресенье о нас уже никто не вспоминает, после обычной утренней поверки нам подают завтрак

Следующим днем в воскресенье о нас уже никто не вспоминает, после обычной утренней поверки нам подают завтрак, на котором даже присутствует апельсин. Невиданная щедрость от начальства, как видно ни что не проходит в жизни бесследно, вот и наш вчерашний переполох приносит свои плоды.

Фрукт весьма кстати подходит, по моему мнению, к пути примирения с Колей. Решаюcь на столь отчаянный, детский поступок, хочу отдать его, во мне никак не умирает чувство вины и жалости по отношению к нему, благо Фонаря утащила не легкая, а Сухой в полуобморочном состоянии валяется в постели и можно не опасаться за последствия.

Как и всегда он непоколебим, в нем укрепилось чувство лютой ненависти ко мне. Мой дружественный подарок он выбивает ударом ноги из руки, от апельсина на потолке остается мокрый след. При этом его опухшие темные глаза даже не смотрят на меня - это дико обижает, больше я к нему не подойду.

У Сухого дела совсем плохи: от еды он отказывается, очнувшись ночью, весь остаток ночи и утро дежурил возле очка, удар серьезно растряс ему мозги, нету часа, чтобы он не блевал.

Но что больше всего запоминается в выходной, как под вечер на Очкарика снисходит вдохновение, навеянное большой утратой...

Внезапно для всех после ужина, он как последний психопат вскакивает со стола и быстрым шагом направляется до койки. Мчится, как на пожар, благо я лежу на верхней полке, ракурс позволяет видеть его закидоны, ничто не препятствует. Его поведение пугает, по телу катится волна адреналина и так мои нервишки ни к черту, так он еще...

Спокойно сидел, о чем-то думал и тут на тебе соскочил потрясывая указательным пальцем к небу, возбужденный до предела, ноздри растопырены, как у быка замученного матадором.

Поглощенный неведомой одержимостью, не обращая внимание на ошарашенные взгляды, Очкарик рывком скидывает матрас со своего ложа, оголяя не прикрытую тетрадь, ту самую, в которую записывал стихи и так тщательно всегда скрывал ото всех. С тетрадкой заблестела позолоченная ручка, побывавшая не раз в глазнице у Халявы, непонятно, как ему удалось выкрасть ее назад, ведь по моему сведенью все улики связанные с гибелью, а тем более причина обязаны изыматься следствием.

Оправдывая догадки, пришедшие вместе с тетрадью и ручкой, он силой в голосе пронизывающим глубочайшей печалью и отчаянием, не обращая внимания на сокамерников, произносит четверостишье -

-" И боль и горечь чувств, к любимой испытал!"

-" Она к писателю любви имела, но скверный путь изобрала!"

У него имелось только пара начальных строк из которых при помощи жгучих, ничего не терпящих эмоций должен был родится готовый стих, поэтому сочиняя, дописывает его по ходу.

- "Ища в материи достаток, одела маску подлеца"

Мне хорошо заметно, как с каждой строчкой интонация в его голосе меняется от любовного и теплого к нисходящим подавленным настроениям. Его лицо меняет цвет, становится темнее, вкладывая в строки всю свою жизнь, он проживает ее заново.

- "Семью окутанной любовью на огненном одре сожгла"

- "Гиена ты! …умри скотина!"

Стихотворение оканчивается психическим припадком, не знаю, что и делать - то ли бежать от него подальше или, наоборот, к нему на помощь. В неадекватном состоянии он доводит себя до того, что скривив от душевной раны лицо, рыдая, колотит стержнем ручки в лист тетради, где недавно возводил свой труд.

У него даже очки слетают, так он колошматит тетрадь, будто за все, что с ним было он винит ее, а она терпит без надежды, что мучитель одумается.

Могу только предположить причину его лирических припадков, дата сегодняшнего дня каким-то образом была связана с его погибшей женой.

Весь день он как чумной ходил по камере, погруженный в себя, метался по камере, крутясь в ворохе своих воспоминаний. Не удивительно, что в конце дня пружина в нем сыграла.

А более поразительное, что следующим днем в понедельник, он как ни в чем не бывало будит меня на утренюю поверку, на лице его горит бодрая улыбка. Спросонья его холодные ладони, схватившие мои руку, обжигают страхом. Не поняв, откуда взялся в нем нездоровый энтузиазм после вчерашнего, я отдергиваю руку, как будто наяву привиделся Фреди Крюгер.

Фреди с самого утра я не ждал.

И все-таки здравый смысл приходит, а с ним и понимание, страхи отступают. Несомненно, добрый сон поправляет и убирает все ненужное в душевном равновесии мило улыбающегося, как ребенок, Очкарика.

Поиск по сайту: