СОВРЕМЕННЫЕ ФОРМЫ ПРОЯВЛЕНИЯ ГОСПИТАЛИЗМА

Уважаемое научное заседание!

Темой моего доклада является такой синдром госпитализации, который характеризуется тем, что ущербность детей не проявля­ется в заметно негативной форме.

В учреждениях Венгрии, как и в подобных институтах мира, в которых воспитываются здоровые дети до трехлетнего возраста, в течение этого столетия произошли большие сдвиги. В прошлом тот синдром госпитализации, который в начале этого века наблю­дали Пфаундлер у оставшихся в больнице после лечения детей, затем Шпиц у здоровых младенцев в домах ребенка, в большин­стве случаев приводил к смертельному исходу. Сейчас, как пра­вило, в большинстве учреждений дети остаются в живых, хотя их смертность —в мире и у нас тоже по более точному подсчету — еще и сегодня выше, чем средняя смертность этого возраста.

Начиная с середины столетия в результате того, что воспиты­ваемые в учреждениях дети в основном остаются в живых, появи­лись новые проблемы, связанные с аберрацией личности взрослых, воспитывающихся в институтах.

По поручению Всемирной организации здравоохранения Боул-би были собраны со всего мира данные, и на их основании он при­шел к заключению, что в первые годы жизни у большинства вос­питываемых вне семьи детей появляются специальные расстройст-| ва личности, которые выражаются в поверхности социальных свя­зей, в трудностях торможения эмоциональных реакций и иногда в ограниченности познавательной и перцептивной функции. Ввиду того что поздние расстройства личности появляются и в том слу­чае, если дети после 1, 2, 3 лет пребывания возвращаются в семью, то за это в первую очередь должны нести ответственность годы, проведенные в институте. Похожие наблюдения за вернув­шимися в семью детьми в Венгрии провела Хирш.

Боулби указывает на то, что воспитывающиеся в институтах дети, вследствие характерных черт их личности, легко становятся преступниками, антиобщественными элементами, некритично всту­пают в сексуальные связи. Женщины безответственно рожают, так же не заботясь о своих детях, как не заботились о них их родите­ли, тем самым увеличивается число брошенных детей.

Что же можно ожидать в будущем от сегодняшних детей, жи­вущих в домах ребенка? Каково в них положение в настоящее время?

В Венгрии растет число таких учреждений, в которых уже не бросается в глаза бледность, грусть и бездеятельность детей, как это наблюдалось в прошлом. В этих институтах почти не видно таких детей, которые весь день проводят в стереотипных движе­ниях. У большей их части вообще благодушное выражение лица, играют с находящимися в их руках игрушками, двигаются, мирно уживаются на узком месте, радуются приближению взрослых, хоро­шо себя чувствуют у них на руках. К трехлетнему возрасту они на­учаются более или менее самостоятельно одеваться, есть, быть опрятными и говорить. В основном они похожи на детей своего возраста, воспитываемых в домашних условиях. Правда, эти де­ти несколько отстают почти во всех областях развития психомото­рики, существенно чаще болеют, чем воспитывающиеся в семье дети, и чаще детей, которые ходят в ясли. У них меньше сопро­тивляемость организма, живут они более изолированно, в защи­щенном от инфекции окружении. Но между всеми этими детьми уже большого контраста нет.

Многие институты еще не достигли этого уровня. Однако в этот раз я хотела бы поговорить о проблемах детей, воспитывающихся не в слабых, а в относительно сильных учреждениях. Для поверх­ностного наблюдателя поведение этих детей обманчиво, ибо мно­гим в развитии личности нанесен ущерб, и если не произойдет дальнейшего изменения положения в институтах, мы можем ожи­дать тех явлений, о которых упоминал Боулби.

На каком основании мы считаем тревожным состояние детей при улучшенном положении дел в институтах?

У детей, находящихся во многих наших сильных учреждениях, почти полностью отсутствуют волевые проявления, инициативная готовность, хотя на первый взгляд они производят хорошее впечат­ление и в основном общее состояние их хорошее.

Обычно эти дети так играют, как им говорят или показывают взрослые; так, как им предписывается.

Постоянно можно видеть целые группы двухлетних детей, ко­торые точно такими же движениями, точно такими же кубиками строят так, как им показывали. Если им в руки дают веревку, к которой привязана игрушка, и предлагают тянуть, они тянут игрушку. Если игрушка опрокидывается, начинают хныкать до тех пор, пока взрослые ее не поправят, а потом тянут дальше. Если детей попросят построиться — они строятся, если их попросят сесть — садятся и, как правило, остаются сидеть. Направляющей работе взрослого они не мешают своими индивидуальными прояв­лениями, инициативой. Вообще никогда не трогают то, что запре­щено трогать, хотя открытые полки имеются в общих комнатах наших учреждений, до них легко дотянуться, но они не пытаются этого сделать.

За взрослыми на улицах следуют парами, не разбегаются, не задерживаются, активно не интересуются тем, что творится вокруг них. Таким образом, небольшое количество взрослых может прогу­ливать много детей.

Ребенок — пассивная кукла в руках взрослого, действует толь­ко по определенному указанию, собственной инициативы у него нет. Даже умеющий хорошо сидеть ребенок дает себя кормить ле­жа, пассивно, с опущенными руками, до тех пор, пока взрослый не посадит его на стул к столу, в руки не даст ложку и не пред­ложит есть самостоятельно.

Детей можно одеть во что угодно, в одежду любого цвета и формы. Им это безразлично: нет никакого дела ни до цвета, ни до формы (хотя по указанию взрослого они умеют выбирать цвета).

Дети постарше, если им точно не говорят, что надо делать, часто беспомощно бродят, слоняются, ждут указания взрослого. Создается такое впечатление, что они, собственно говоря, живут в совершенном тумане, для них мир — загадочное явление, в ко­тором они и не пытаются разобраться. У них нет индивидуального отношения ни к жизненному распорядку, ни к окружающему пред­метному миру, да и к собственному телу едва проявляют интерес. Их можно поднять, опустить хоть на прежнее место, хоть на новое, в кровать, в манеж или куда угодно — они пассивны. При этом они очень охотно репродуцируют, легко могут научиться выпол­нять определенные задачи по инструкции.

Их волевые акты проявляются лишь в негативном смысле и чрезвычайно скупы, не напоминают волевых действий детей, рас­тущих в семье. В качестве примера упомяну 10—14-месячных 8 детей. Мы наблюдали их именно тогда, когда им давали нелю-

бимую пищу. Сначала они с радостью принялись за еду, затем все меньше открывали рты, долго держали пищу во рту перед глота­нием. Как бы ни плоха была пища, но по приказанию взрослого снова вовремя открывали рты, а когда уже еда вконец опротиве­ла, тихо, с болью начинали хныкать. Да и тогда еще ослабляли мышцы рта настолько, что ложка без усилий могла быть всунута. Это типичная, много раз наблюдаемая форма поведения. Един­ственный десятимесячный ребенок вел себя по-другому. Сразу вначале кормления плотно сжал рот, отвернул голову и, когда сно­ва предложили ему пищу, оттолкнул руку вместе с ложкой. Этот ребенок только два дня тому назад попал в институт из-за не­ожиданного заболевания его матери.

Некоторые дети постарше, когда по какой-нибудь причине у них возникает внутренний тяжелый конфликт и, находясь в состоянии аффекта, они не способны выполнить приказа взросло­го, тогда без звука, без слова, лицом вниз, словно обнимая пол, падают на землю. Этот вид сопротивления мы наблюдали только у институтских детей. Да и воспитываемый в семье ребенок иног­да со злостью падает на пол, но свой протест он всегда хочет донести до взрослого: орет, буйствует, брыкается, «разыгрывает спектакль». Дети, наблюдаемые нами, ведут себя не так: прижи­маются, как попавшая в опасность букашка, почти приклеиваются к полу.

Дети без родителей характеризуются не только отсутствием волевых проявлений, но и безличностным отношением ко взросло­му. Любая воспитательница, не встречая сопротивлений, может поднять, опустить, накормить, взять из рук или дать в руку иг­рушку. В институтах, где воспитатели одинаково милы к младен­цам и маленьким детям, видно, что дети радуются, даже улыба­ются, когда их поднимают, но в глаза, в лицо взрослому не смотрят. Они не потому рады, что попали в руки любимой воспи­тательнице (они даже и не смотрят, кто их поднял), а потому, что хотели попасть в тепло обнимающих рук.

С первых недель жизни ребенка, при уходе за ним, открывают­ся тысячи возможностей для совместных действий. Ребенок мо­жет дать бесчисленное множество проявлений, знакомясь со взрос­лым, со своим телом. Во время действий по уходу становится все очевиднее безличность этой связи, не заинтересованность детей своим телом, своими потребностями. Во многих учреждениях мла­денцы при уходе за ними совершенно пассивны. Во время оде­вания, раздевания остаются в том же положении, в каком их оста­вили. Впрочем, и хорошо двигающегося, поворачивающегося ре­бенка можно оставить на время на пеленальном столике, потому что он даже не пошевелится. Уже могущего стоять и ходить ре­бенка без всякой с его стороны помощи или сопротивления можно одеть, раздеть, уложить на стол, как тряпичную куклу, и при этом руки и ноги его висят. В какие-то мгновения на него можно что-то надеть, снять, помыть его. Во время этих процессов случается, что взрослый говорит им, они посмеиваются, и у детей отмечается

хорошее, благодушное настроение. И все это происходит мирно, последовательно, без того, чтобы в это время взрослый и ребенок внимали бы друг другу, отвечали бы. В ходе совместного пребы­вания отсутствует общая деятельность, признак действия реак­ции, нужный взаимный интерес, личностный контакт между ребен­ком и ухаживающим взрослым.

Поведение психически здорового ребенка, живущего в заботе любящей матери, совершенно противоположно вышесказанному. Здорового, хорошо развитого младенца и маленького ребенка ха­рактеризует почти неисчерпаемая инициативность. Ни минуты не остается спокойным на пеленальном столике: ерзает, крутится, пытается что-то сделать. Во время переодевания наслаждается своей оголенностью, знакомится со своим телом, все хватает, что попадает под руки. Глядишь — он уж на краю стола и смотрит, что там внизу. В соответствии со степенью своего развития все пробует на вкус, бросает, постоянно экспериментирует. Ни минуты нельзя оставить без присмотра. Во втором полугодии проявля­ет инициативу к игре. В мгновение ока выскальзывает, выкатыва­ется или выползает из закутывающей пеленки, при этом смеясь матери.

Психически здоровый младенец и маленький ребенок требует своего порядка, даже темпа одевания, купания. Плачет, протесту­ет, если этого не соблюдают. Постоянно следит за выражением материнского лица, резонирует на него, а если мать уже действи­тельно становится нетерпеливой, бросает игру и начинает грустить.

Мать и ребенок знают друг друга, одному известны привычки другого. Чувствительно реагируют на проявления друг друга, ис­пытывая при этом общие переживания. Одевание, раздевание, ку­пание содержат все больше и больше совместных действий, все больше требуют удлинения времени совместного пребывания.

Психически здоровый младенец уже очень рано отличает мать от другого взрослого; не разрешает кормить себя, плачет, если чужой берет на руки или, по крайней мере, с интересом на него смотрит. Незнакомый напрасно поглаживает, напрасно любезнича­ет с ним, он не отвечает той же милой улыбкой так, как если бы его погладили мать, отец, брат, сестра или другой близкий взрослый.

Следовательно, привязанность к матери означает не только приятное кожное раздражение обнимающих рук, но и многочис­ленную совместную активную деятельность, общую радость, в ко­торой он не только какой-нибудь предмет действия, но и активный участник. По-своему проявляя свою инициативу, свою волю, же­лания, старается достичь понимания и помощи взрослых. Это во многих случаях приводит к конфликтам, так как живущий в семье ребенок ревнует к братьям и сестрам, возможно к отцу, не потому, что плохо воспитан, а потому, что любит мать, сердится на все и на всех, кто отвлекает ее внимание.

У детей, растущих в институте, мы не обнаруживаем всего этого.

Воспитываемый в семье ребенок, позже, на основании собствен­ного решения, все хочет попробовать один, сам. Во время перио­дов «один-один», «сам-сам» обучается отстаивать свою волю, ак­тивно приспосабливаться к жизни взрослых. В основе этой адап­тации лежит желание стать взрослым, действовать, вести себя так, чтобы скорее принять, сделать своими требования любящей ма­тери, хотя это не всегда удается. Этого мы тоже не обнаруживаем у маленьких детей, воспитывающихся в институте.

Мы считаем, что основой этого явления (наблюдаемого в Н. В. институте) составляет до сих пор не описанный новый вид синд­рома госпитализации. Этот синдром характеризуется тем, что хо­тя прекратились некоторые резкие, негативные появляющиеся фор­мы развития и поведения детей, но основные расстройства лично­сти сохранились.

Возможно ли профилактировать образование этого синдрома и каким образом?

Было бы самым лучшим решением, если при материальной и моральной поддержке общества в будущем уменьшилась бы по­требность в подобных учреждениях и малому числу детей нужно было бы воспитываться вне семьи, без матери. Однако в этих уч­реждениях и в дальнейшем будет необходимость. И даже если институт не способен разрешить воспитание на похожем к семье уровне, нужно сказать, что то состояние, которое мы описали, во­все не следует из того, что дети воспитываются в институте, а следует из того, что отсутствует полноценная работа в учреж­дениях.

В институтах можно воспитывать развивающихся в личностях психически более здоровых детей. Это доказывает 27-летний опыт института Лоци и результат катамнестических исследований, про­веденных на бывших воспитанниках института при материальной поддержке Всемирной организации здравоохранения.

Задача нелегкая: без определенных материальных, объектив­ных и субъективных условий она не может быть осуществлена. Но почти во всех венгерских институтах достаточно этих условий или же они находятся в процессе становления.

Но не это главная трудность. Самая большая трудность за­ключается в том, что нужно ликвидировать демонстративные фор­мы безличностного, шаблонного, поверхностного подхода и дрессу­ры для того, чтобы достичь здорового развития личности детей. Вместо этого нужно построить более глубокую человеческую связь, базирующуюся на сотрудничестве, похожую на ту, какая склады­вается у воспитываемого в семье ребенка. В результате этого ребенок последует просьбе или указанию взрослого не потому, что у него нет воли, а потому, что вследствие хорошего взаимного глубокого человеческого контакта и общения создается такая фор­ма социального приспособления, с помощью которой дети найдут и в более поздней жизни свое место, соответствующее индивиду­альным собственным интересам. Внутри коллектива они смогут действовать так, что их личные и общественные интересы буду?

скоординированы и тем самым сформируется их последующая жизнь.

Все это не может быть осуществлено без преобразования под­хода к детям со стороны руководителей и воспитателей института.

Эта трудная задача для работников домов ребенка и потому, что они привыкли к пассивным, непроявляющим самостоятельной воли детям, имеющим пластичную оперативную личность, которы­ми под предлогом «воспитания» можно управлять как каким-ни­будь стадом. У воспитателей нет опыта в управлении группой ма­леньких детей, у которых нормально проявляются воля, интерес, инициатива, нормальное развитие личности. Им незнакомо пове­дение, воспитываемое на основе активной адаптации, ведущее к настоящему социальному приспособлению. Готовность к преобра­зованиям усложняется тем, что более развитый метод работы и благоприятные изменения не ведут непосредственно к заметным результатам, не облегчают и не делают более послушным населе­ние домов ребенка, а напротив, дети в результате лучшей воспи­тательной работы в определенном отношении становятся более трудно управляемыми. Они менее спокойны, более конфликтны, над ними необходим более строгий надзор. Нужно ликвидировать многие закосневшие методы в воспитании и организации институ­тов. Например, если дети попадают в учреждения в более хорошем состоянии, то два человека не смогут прогуливать 12 и более де­тей по оживленным улицам, не смогут оставить раздетого мла­денца на пеленальном столике. Нужно преобразовать и многочис­ленное оснащение институтов, потому что оно станет жизнеопас-ным, если поведение ребенка будет нормальным и если дети станут инициативнее, предприимчивее, активнее. Следовательно, нужно ожидать от детей другого, чем ждут от них воспитатели. Соответственно этому необходимо преобразовать внутреннюю жизнь, организацию учреждения и переоценить результаты ра­боты.

Далее, я хотела бы обратить ваше внимание еще на одну труд­ность, которую нельзя недооценивать.

Труднее убедить тех, кто серьезной работой, напряжением сил ликвидировали остатки прошлого (поразительно плохое состоя-! ние детей), тех, которые считают, что достигли хороших резуль- [ татов. Трудно убедить их в том, чтобы не останавливались на до­стигнутом, чтобы приняли к сведению, что необходимо продви­гаться дальше, что личность детей, вопреки их внешности, иска­лечена.

Следует признать, что мы сами не поверили бы в возможность, такого противоречивого развития, если бы неоднократно не стал­кивались с этим в наших учреждениях. Это испугало нас больше всего, так внешний вид, развитие, поведение госпитализированного ребенка сильно отличалось от воспитываемого в семье ребенка, вызывая сострадание и изумление у несведущих и специалистов своей бледностью, бездеятельностью, длительными покачивания­ми. И они ясно видели, что с таким состоянием нельзя, невозмож-

но смириться. Однако настоящее положение дел, хотя и необо­снованно, вызывало удовлетворенность, гордость, которая чувство­валась от многочисленных достигнутых результатов.

Поэтому мы считаем эту более новую форму синдрома гос­питализации, проявляющуюся именно в старательных, хорошо оснащенных учреждениях не только у нас в стране, но и во мно­гих местах за рубежом, особенно опасной!

Особенности развития лично сти ребенка, лишенного роди­тельского попечительства. Де«ти с отклоняющимся поведе­нием/Под ред. В. С. Мухи­ной.— М., 1989.—С. 31—38.

ВИНЦЕ Мария — сотрудница «Лоци», ученица Э. Пиклер, Соч.: Публикации в периодической печати.

Поиск по сайту: