Глава 27. Встречи в Полесье

У Сабурова

Остановленные несколько раз партизанскими дозорами, мы приблизились к

штабу Сабурова. Среди деревьев горбились накаты землянок, тянулись веревки с

развешенным для просушки бельем, запахло дымом, слышались голоса людей.

В прогалах стволов засветилась под ранним солнцем полянка с большим

рубленым домом. На полянке перед домом народ. Издали узнаю Демьяна

Сергеевича Коротченко, Алексея Федоровича Федорова, Сидора Артемьевича

Ковпака, Степана Антоновича Олексенко. От группы встречающих отделяется

осанистый человек в генеральской форме, идет навстречу. Видимо, Сабуров, с

которым я прежде не встречался.

Спешиваемся. Сабуров начинает доклад Тимофею Амвросиевичу. Выслушав

доклад, Строкач обнимает

Сабурова, а к нам уже подошли собравшиеся, и объятиям с рукопожатиями,

кажется, не будет конца.

Осматриваюсь. На командирах генеральская или офицерская форма с

полевыми погонами, лица у них веселые, движения и голоса уверенные. Это не

загнанные в леса и урочища, измотанные люди, это властные хозяева своей

земли! Чтобы увидеть такое, стоило пережить любые огорчения и неудачи.

У Сабурова ожидал завтрак. Столы стояли прямо на поляне. Строкач

оглядел снедь и только руками развел:

-- Вижу, не по карточкам живете! Откуда это?

-- Реквизируем у врага, обмениваем в деревнях на соль и керосин, --

ответил Сабуров. -- Прошу, товарищи!

За столом я нет-нет да и поглядывал на сидящего наискосок загорелого

черноусого комиссара ковпа-ковского соединения Семена Васильевича Руднева.

Среди знакомых человека с такой фамилией, с таким именем-отчеством не было,

но я не мог отделаться от ощущения, что встречал Руднева раньше, и встречал

не раз, только где и когда?

Похоже, и Руднев ко мне присматривался, пытался вспомнить что-то.

Я улучил момент, наклонился к комиссару:

-- Семен Васильевич, извините, мы с вами виделись прежде?

Руднев тронул ладонью усы:

-- Понимаете, я в свое время учился у инструктора, носившего фамилию

Григорьев...

И сразу все стало на свои места! Ну, конечно же, Киев, тридцать третий

год, партизанская школа! Я преподавал в ней, фамилия Григорьев -- один из

тогдашних моих псевдонимов!

-- А какую фамилию вы десять лет назад носили? В Киеве? -- рассмеялся

я, -- У Григорьева не было слушателя Руднева!

-- Илья Григорьевич, вы?! -- Руднев даже с места встал. -- То-то я

смотрю, вроде вы, но говорят -- Ста-ринов, и в толк не возьму, ошибаюсь или

опять конспирация?!

Мы трясли друг другу руки.

-- Что, оказывается, давние знакомые? -- окликнул Строкач.

-- Еще какие давние, Тимофей Амвросиевич! -- Отозвался Руднев.

Предаваться личным воспоминаниям среди малознакомых людей неловко.

-- Будете в нашем соединении, тогда и поговорим, -- предложил Руднев.

X x x

Скатерть убрали, курильщики зачиркали спичками, зажигалками, запахло

табачным дымом. Сабуров уступил место в торце стола Демьяну Сергеевичу

Коротченко. Тот постучал по столешнице костяшками пальцев:

-- Начинаем совещание, товарищи!

Сказав, что страна и народ живут в канун чрезвычайных событий на

фронте, Коротченко разъяснил" (Стратегическую обстановку: немецко-фашистское

командование готовит удар в районе Курского выступа, советским войскам

предстоит измотать противника и перейти в решительное наступление. Ставка

Верховного Главнокомандования, лично товарищ Сталин требуют от партизан

активизации. Украинским партизанам предстоит нанести удар по. железным

дорогам, находящимся в тылу группы фашистских армий "Юг". Пропускная

способность дорог должна быть сведена к нулю. Это облегчит задачу регулярных

войск Красной Армии.

-- Учитывая требования момента, Центральный Комитет партии Украины и

Украинский штаб партизанского движения пересмотрели летний план боевой

деятельности, внесли в него изменения и уточнения -- сказал Коротченко. --

Подробней доложит о них начальник штаба генерал Строкач.

Изменения, внесенные в план летних боевых действий, были весьма

Серьезные.

Соединение Ковпака освобождалось от задач по выводу из строя

железнодорожных узлов Жмеринки, Казатина и Фастова, ему предписывалось выйти

в Черновицкую область для действия на тамошних

коммуникациях и организации борьбы в Прикарпатской Украине.

Воздействовать на железнодорожные узлы Жмеринки, Казатина и Фастова, а

кроме того на железнодорожные узлы Коростеня, Шепетовки и Киева должно было

теперь соединение Сабурова, чей переход в Станиславскую область отменялся.

Соединению С. Ф. Маликова предписывалось сосредоточить усилия на

нарушение работы железнодорожных узлов Бердичева и Житомира, соединению М.

И. Наумова -- совершить вместо рейда в Черновицкую область рейд на южные

части Житомирской, Киевской и северной части Кировоградской областей,

нарушая с тамошними партизанами работу железной дороги Фастов -- Знаменка, а

соединению Я. И. Мельника -- Д. Т. Бурченко, которое раньше нацеливалось на

железную дорогу Здолбутов -- Полонное, приказывалось совершить рейд в

Винницкую область, нанести удары по железным дорогам Жмеринского и

Казатин-ского узлов.

Задачи соединений А. Ф. Федорова, И. Ф. Федорова и В. А. Бегмы

оставались прежними. Партизанам Алексея Федоровича Федорова нужно было

нарушить работу железнодорожных узлов Ковеля, Луцка и Ровно, а партизанам

Ивана Филипповича Федорова и Василия Андреевича Бегмы -- работу узлов Ровно,

Здолбунова и Сарн.

Строкача слушали, иногда бросая на него и друг на друга быстрые

взгляды. Ковпак, как всегда, щурился, косясь то на Вершигору, то на Руднева;

Сабуров, сложив на груди руки, глядел в какую-то точку на столешнице;

Мельник полуприкрыл глаза...

Видимо, что-то осталось неясным, тем более что воспринималось на слух,

а кое-что вызвало сопротивление. Сабуров, например, сразу обратил внимание

Коротченко и Строкача на то, что ему придется разбить соединение на

малочисленные отряды. Действовать эти отряды станут далеко друг от друга,

снабжать их будет трудно, оказывать сопротивление противнику в прямом бою

отряды не смогут.

Мне показалось, что Тимофей Амвросиевич ждал подобного возражения.

-- План является приказом! -- твердо сказал он. -- О том, как его лучше

выполнить, будем говорить с командованием каждого соединения особо. Тогда во

всем и разберемся, Николай Александрович. Есть вопросы, товарищи?

Вопросы, конечно, были. На какое количество вооружения и взрывчатки

можно еще рассчитывать? Определены ли точные сроки начала операций каждого

соединения? Пришлют ли еще радистов?..

На одни вопросы Строкач ответил, на другие обещал ответить позже,

побывав в соединениях. На этом совещание закрылось. Правда, партизанские

коман- диры и комиссары разъехались не сразу, но я при неофициальных

разговорах не присутствовал: пригласили на занятия с сабуровскими минерами.

Среди новых учеников оказалось немало пожилых людей: оказывается, не

только молодежь стремилась попасть в диверсанты! Но поскольку это были

все-таки пожилые люди, к тому же крестьяне, вряд ли имевшие за плечами

что-либо кроме ликбеза, я сократил теоретическую часть занятий и увеличил

практическую. Я считал, что, подержав мину в руках, научившись устанавливать

ее на тот или иной срок замедления практически, а потом многократно повторив

изученные приемы, люди сумеют действовать и без знания законов физики и

химии.

Иллюзий относительно того, как прочно усвоят материал новички, я не

питал, но полностью полагался на сабуровских инструкторов; они доделают то,

чего не успею я. Тем более что инструкторами-то были хорошо известные

читателю С. П. Минеев и ставшая его женой Клава Минеева, та самая Клавочка

со спичечной фабрики, которая рвалась в партизаны еще в сорок первом!

Занятия закончили в полной темени, когда уже ничего нельзя было

различить.

У Ковпака

Следующий день провели у ковпаковцев, расположившихся лагерем в

трех-четырех километрах от сабуровского соединения. На торжественном

построении первого батальона, или, как его обычно называли, Путивльского

отряда, Строкач вручал ордена и медали "Партизану Отечественной войны"

тремстам " ковпаковцам. Потом проходил смотр соединения. Позже Коротченко,

Строкач, Ковпак, Руднев, Верши-гора, командиры и комиссары ковпаковских

отрядов начали совещание, а я проверял, как хранится в соединении

минноподрывная техника, как работают инструкторы, как усваивают их уроки

десятки новых минеров. Провел и сам занятие с инструкторами, показал

некоторые новинки подрывной техники.

За ужином Ковпак спросил, доволен ли я минерами. Ответил, что доволен.

-- Слышал, Тимофей Амвросиевич? -- поднял палец Ковпак. -- Ваш

заместитель доволен, а вы нам ни мин, ни толу не даете.

-- Как не даем? Дали же, Сидор Артемьевич!

-- Мало.

-- Распределяли справедливо.

-- А кто казав, что не справедливо? -- сощурился Ковпак. -- Ни! Я

казав, что мало!

Лишь поздним вечером удалось нам с Рудневым остаться наедине.

Сидели в ночном лесу на стволе поваленного дерева, вспоминали довоенный

Киев, общих знакомых, говорили о том, как готовились когда-то к партизанской

войне. Руднев рассказал, что воюет вместе с сыном, которого зовут Радием.

Мальчик смелый, даже чересчур, может, потому, что не хочет и не смеет

уронить авторитет отца. Голос Семена Васильевича звучал хрипловато; минувшей

осенью вражеский осколок царапнул горло, задел голосовые связки. Я

поинтересовался группой Воронько. Руднев сказал, что и сам Платон Воронько,

и Варейкин, и Лира Никольская, и Саша Кузнецов, и остальные ребята группы

пришлись ко двору, обучили минеров, подготовили более ста человек, а сейчас

ушли на задание: не терпится пустить под откос вражеский эшелон.

-- Меня тревожит, что в рейде не хватит мин и> взрывчатки, -- признался

Руднев. -- Ведь окажемся вне досягаемости авиации.

-- Только в том случае, если фронт на запад не двинется, Семен

Васильевич. А он двинется!

Меня окликнул Строкач:

-- Илья Григорьевич, прошу ко мне! Есть дело.

-- Да, да. иду.

Мы с Рудневым пожелали друг другу спокойной ночи, расстались. Позже,

укладываясь на ворохе пахучего сена в палатке из парашютного шелка, я

неожиданно и с горечью подумал, что имен некоторых прежних знакомых,

репрессированных в середине тридцатых годов, мы с Рудневым так и не

произнесли. Эта мысль долго мешала уснуть, и слышно было, как тягуче шумит

лес, как ходят часовые и шуршит кто-то близ самого полога, то ли мышь, то ли

ночной жук.

У Федорова

Ранним утром Коротченко, Строкач, их адъютанты и офицеры связи поехали

в соединение Алексея Федоровича Федорова: дорога предстояла неблизкая,

километров семнадцать, они хотели попасть к Федорову до наступления жары. Я

поехать вместе со всеми не мог: среди доставленной последним самолетом

партии химических взрывателей были обнаружены неисправные, следовало

разобраться, что случилось. Только в одиннадцатом часу удалось справиться с

этим делом, и в красивое, широко раскинувшееся над Убортью село Боровое, в

штаб партизанского соединения Алексея Федоровича Федорова, я попал лишь к

часу дня. Накормив и позволив отдохнуть с дороги, Алексей Федорович

предложил поехать в лес, на партизанский полигон. Я внутренне усмехнулся.

Ближайшая железнодорожная линия проходила в тридцати пяти километрах от

Борового, какой же тут "полигон"? Но я знал, что командир соединения любит

разыгрывать людей, досадуя, если розыгрыш не удается, и подыграл ему:

-- Конечно, на полигон. Прежде всего -- на полигон! Шли недолго. На

очередной лесной поляне открылась моим глазам... Немыслимо! Железнодорожная

насыпь! Со шпалами. С рельсами. С балластом.

Насыпь никуда не вела, она начиналась и оканчивалась на поляне,

протяженность ее была невелика --метров двадцать пять -- тридцать, но она

существовала! А над поблескивающими рельсами, над черными от мазута шпалами

копошились минеры-партизаны и виднелась высокая, тонкая, хорошо знакомая

фигура моего бывшего начфина, теперь капитана, заместителя Федорова по

диверсиям Алексея Семеновича Егорова!

Я был ошеломлен. Ведь понадобилось добыть и доставить сюда песок,

возить за десятки километров рельсы и шпалы и успеть в короткие сроки...

Федоровский голос за спиной прозвучал со знакомыми лукавыми

интонациями:

-- Конечно, не подмосковное кольцо, мы понимаем, но хоть что-то...

И я вынужден был признаться:

-- Опять ваша взяла, Алексей Федорович! Я подумал, что разыгрываете...

Спасибо.

Мелькнула мысль что полигон можно использовать для обучения минеров из

других соединений.

-- Не возражаю, -- сказал Федоров. -- Тем более что мы через двое суток

уходим.

Оставались на полигоне часа три. "Я расспросил Егорова о подробностях

сооружения насыпи, убедился, что все без исключения минеры отлично усвоили

тактико-технические данные новых мин, а потом своими глазами увидел, как

работают ученики капитана. Работали они быстро, сноровисто, обнаружить

установленные мины было нельзя. Особенно запомнился бывший московский

студент Володя Павлов.

-- Сколько человек подготовлено? -- спросил я.

-- Триста двенадцать, -- спокойно, как о чем-то обыденном, ответил

Егоров.

Возвратясь в Боровое, я сразу заговорил со Стро-качем о необходимости

собрать на федоровском полигоне минеров из других соединений.

-- Да, тут у них настоящая партизанская академия! -- Согласился Тимофей

Амвросиевич. -- Поработали на славу, есть чему поучиться. Только -- поздно.

И сообщил, что поступили сведения о сосредоточении немецко-фашистским

командованием значительных сил регулярных войск и карателей в районах

Мозыря, Ельска, Овруча, Олевска и Петрикова.

-- Численность вражеских частей близка к шестидесяти тысячам, -- сказал

Строкач. -- Судя по всему, задумана крупная карательная операция против

собравшихся здесь соединений. Нужно поскорее отправить их в рейды, Илья

Григорьевич. Нельзя позволить противнику втянуть партизан в оборонительные

бои.

Сообщение в корне меняло дело. Оставалось лишь пожалеть, что уникальный

полигон, созданный федо-ровцами в тылу врага, не использован на полную

мощность.

Через сутки соединения Федорова и Ковпака отправились в рейд. Провожать

федоровцев высыпало все Боровое. Меня разволновало прощание с Рудневым.

-- Не удалось поговорить, как хотел, -- с сожалени--ем сказал Семен

Васильевич, -- Столько передумал, столько наболело. Да что уж теперь? Видно,

после войны поговорим.

И протянул руки:

-- Обнимемся, Илья Григорьевич!

Мы обнялись.

Спустя час ковпаковцы двинулись в дорогу.

Больше я Руднева не встречал...

У Бегмы

Переночевав в покинутом ковпаковцами лагере, наша оперативная группа

поехала в соединение ро-венских партизан, которым командовал В. А. Бегма.

Тридцать километров лесных дорог одолели только к вечеру. Партизаны

отужинали. По всему лагерю звучала музыка: там аккордеон, там скрипка, там

гармоники.

-- Не соединение, а филармония! -- пошутил Строкач. Весело живете,

Василий Андреевич!

-- Не жалуемся, не жалуемся, -- в тон ответил Бегма. -- Надо же людям

культурно отдохнуть.

Наступивший день был похож на предыдущие: вручение партизанам наград,

совещание с командирами и комиссарами отрядов, входивших в соединение Бегмы,

смотр минноподрывного имущества, проверка работы инструкторов и

подготовленных минеров.

В район аэродрома Строкач решил возвращаться ночью. Усталые, ехали

неторопливо. Вдруг захрустели в стороне ветки: кто-то уходил от дороги,

ломясь сквозь чащобу. Молоденький офицер связи подъехал поближе, нервно

кашлянул:

-- В такой темени, товарищ генерал, знаете, даже плохонькая засада,

две-три автоматные очереди...

-- Ну, какая там засада! -- мягко прервал Строкач. -- Это мы зверя

потревожили, вот и пошел трещать валежником. Какая может быть в партизанском

краю засада.

И ласково, успокаивающе похлопал по шее стригущую ушами лошадь.

X x x

Через несколько дней по приказу Строкача я покинул партизанский край,

чтобы вернуться к московским делам и заботам. Дождаться выхода в рейд всех

соединений и отрядов не довелось. Но улетел я успокоенный и полный надежд:

люди получили около тридцати тонн тола, более пяти тысяч мин новой

конструкции, достаточное количество запалов, взрывателей, замыкателей,

бикфордова и детонирующего шнура, в каждом соединении имелись уже не

десятки, а сотни хорошо подготовленных минеров.

Можно было начинать!

Поиск по сайту: