ШАХМАТЫ МОЕГО ДЕТСТВА

За последние сто лет количество шахматных турниров росло сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее, увеличиваясь, как снежный ком. Одновременно росло и количество книг по шахматам. Сегодня каждый любитель может вы­брать себе по вкусу тот или иной учебник по дебю­ту, миттельшпилю, эндшпилю, книгу по компози­ции. Но все же самой большой популярностью пользуются турнирные и матчевые сборники, на бесстрастных страницах которых спрессованы творческие искания целых поколений шахмати­стов. Читать такие книги очень интересно, по­учительно, полезно. Но и трудно, потому что не все партии даются с пояснениями, иные ком­ментарии составлены наспех, в других даны устаревшие рекомендации, и даже опытному любителю не легко разобраться в потоке самых разноречивых сведений. Но все равно читать старые книги интересно – это равнозначно по­знанию своих истоков, узнаешь привычные эле­менты своего творчества, которые когда-то на­ходились в стадии эксперимента, считались про­явлением чудачества.

Для автора «Самоучителя» такое чтение ста­ринных шахматных книг–одно из наиболее приятных воспоминаний детства. Как это за­хватывающе, когда, разбирая партию «старика Стейница», видишь вдруг внешне непритяза­тельный ход, за которым угадывается проблеск гениальной стратегии первого чемпиона мира, когда при чтении философских примечаний Ласкера четко понимаешь, почему молодой маэстро смело вызвал на матч основателя по­зиционной школы: он сумел увидеть в мышле­нии Стейница полное абстрагирование от «иг­ровых факторов», что приводит к конфликту не на шахматной доске, а в методах изображения своих замыслов языком шахматных фигур. Мне повезло, конечно, что в 30-е годы, еще не играя в турнирах, я стал читателем шахматных отде­лов газет и, помню, разделял радость взрослых шахматистов, когда в 1934 году Ласкер вернул­ся к активной шахматной деятельности. Вспо­минаю его изумительную жертву ферзя в пар­тии против Эйве, удивительно напомнившую его жертву ферзя в московской партии с Ильи­ным-Женевским. Эти две «психологические ком­бинации» Ласкера необходимо показывать каж­дому начинающему шахматисту. А какое не­повторимое чувство испытывал я, когда, купив утром в киоске свежий номер газеты «64», на первой странице находил свежие, написанные только вчера комментарии Ласкера, Капабланки, статьи Тартаковера...

В те далекие дни шахматные любители це­ликом находились под влиянием книг Тарраша, Рети, Шпильмана, Нимцовича, Боголюбова, Тар­таковера, в которых каждый автор, не таясь, высказывал свои собственные мысли о шахмат­ном искусстве. Одно название книги Тартако­вера «Ультрасовременная шахматная партия» способно было вскружить голову, увлечь в мир шахматной фантастики. Книга Шпильмана «Те­ория жертвы» окунала вас в пучину интуитив­ных решений, а систематический курс лекций Нимцовича и исчерпывающие комментарии Тар­раша не могли не вызвать у каждого юного шахматиста страстного желания изучать этот таинственный мир.

Большую роль в развитии нашего интереса к выдающимся деятелям науки, культуры, ис­кусства сыграл известный популяризатор С. Глязер, организовавший в газете «Пионерская правда» всесоюзную викторину «Жизнь заме­чательных людей». Помню, с каким увлечением занимался я в городской библиотеке, листая справочники и энциклопедии в поисках ответов на сложные, но такие интересные вопросы из жизни великих художников, ученых, писателей, музыкантов. Как раз «по подсказке» Глязера я тогда буквально влюбился в непостижимый ге­ний Леонардо да Винчи. Столько талантов в одном человеке! Когда весной 1952 года я на один день попал в Лондон, то не упустил случаи посетить выставку манускриптов великого итальянца и до сих пор среди самых ценных книг бережно храню каталог выставки...

После матча на первенство мира 1921 года, когда молодой Капабланка победил старого Ласкера (точно так же, как в 1894 году моло­дой Ласкер победил старого Стейница), в шах­матах наступила шестилетняя полоса отточен­ного техницизма. Поэтому так радовались ро­мантики, когда демонический комбинационный талант Алехина помог ему победить в матче 1927 года легендарную «шахматную машину»– Капабланку. Почитатели тонкой позиционной стратегии, напротив, были разочарованы и с нетерпением ждали матч-реванша. К сожале­нию, переговоры затянулись, новая встреча так и не состоялась. А жаль, потому что если спор­тивные итоги матча бесспорны, то творческие результаты не показали превосходства «комби­национной школы»: матч протекал в стиле, очень напоминающем поединок Андерсен – Морфи, когда ради выигрыша матча Морфи пользовался простыми позиционными средст­вами.

Споры о преимуществах того или иного ме­тода ведения шахматной борьбы были не сов­сем нам понятны, но что надо восторгаться и фантазией, и техникой, и знаниями, и выдумкой, было ясно юным шахматистам, успевавшим в день сыграть сотню легких партий. В 30-е годы турниров было не так много, как сегодня, мо­жет быть, поэтому выпускались турнирные сборники, книги знаменитых гроссмейстеров, в которых высказывались самые противоре­чивые мнения. Нам оставалось одно: читать и думать. Очень популярным было в те дни про­тивопоставление блистательного стиля Морфи и Андерсена позиционной стратегии Филидора и Стейница. И мы взахлеб восторгались шедев­рами и тех и других. Это была отличная школа!

Надо непременно сказать и о той огромной пользе, которую принесло молодому поколению шахматистов изучение творчества Чигорина. Принципы, отстаиваемые Чигориным в шахма­тах, и сегодня еще лежат в основе успехов наших шахматистов, только странно и досадно, что многие из них об этом забывают. Что же это за принципы? Прежде всего самостоятель­ность мышления, стремление к атаке, инициати­ве, вечный поиск нового, лучшего; понимание того, что шахматная игра должна воспитывать у людей не зависть, корысть, себялюбие, эгоизм, а доброту сердца, щедрость души, отзывчивость, высокий артистизм, гражданственность. Если бы не чрезмерная увлеченность творческой сторо­ной шахмат в ущерб спортивной, то Чигорин мог бы стать первым нашим чемпионом мира. И мы все в свои лучшие годы стремились иг­рать смело, бескорыстно, с максимальной отда­чей – по-чигорински!

Поиск по сайту: