 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 7 страница
XIII
6 августа начальник штаба верховного главнокомандующего генералЛукомский, через первого генерал-квартирмейстера Ставки генералаРомановского, получил распоряжение о сосредоточении в районе Невель -Н.-Сокольники - Великие Луки 3-го конного корпуса с Туземной дивизией. - Почему в данном районе? Ведь части эти в резерве Румынского фронта? -спросил озадаченный Лукомский. - Не знаю, Александр Сергеевич. Передаю вам точно приказаниеверховного. - Когда вы его получили? - Вчера. В одиннадцать часов ночи верховный вызвал меня и приказалдоложить вам об этом сегодня утром. Романовский, ступая на носки, походил у окна и, остановившись передзанявшей полстены в кабинете Лукомского стратегической картой СреднейЕвропы, сказал, стоя спиной к нему, с преувеличенным вниманием разглядываякарту: - Вы объяснитесь... Он сейчас у себя. Лукомский взял со стола бумаги, отодвинул кресло, пошел той подчеркнутотвердой походкой, какой ходят все полнеющие пожилые военные. В дверях,пропуская вперед себя Романовского, сказал, очевидно, следя за ходомсобственных мыслей: - Правильно. Да. От Корнилова только что вышел незнакомый Лукомскому высокий голенастыйполковник. Он почтительно уступил дорогу, пошел по коридору, заметноприхрамывая, смешно и страшно дергая контуженым плечом. Корнилов, чуть наклонившись вперед, опираясь о стол косо поставленнымиладонями, говорил стоявшему против него пожилому офицеру. -...надо было ожидать. Вы меня поняли? Прошу известить немедленно поприбытии в Псков. Можете идти. Выждав, пока за офицером закрылась дверь, Корнилов молодым, упругимдвижением опустился в кресло; подвигая Лукомскому второе, спросил: - Вы получили от Романовского мое распоряжение о переброске Третьегокорпуса? - Да. Я пришел поговорить по этому поводу. Почему вами избран указанныйрайон сосредоточения для корпуса? Лукомский внимательно смотрел на смуглое лицо Корнилова. Оно былонепроницаемо, азиатски бесстрастно; по щекам, от носа к черствому рту,закрытому негустыми вислыми усами, привычно-знакомые кривые ниспадалиморщины. Жесткое, строгое выражение лица нарушала лишь косичка волос,как-то по-ребячески спускавшаяся на лоб. Облокотившись, придерживая маленькой, сухой ладонью подбородок,Корнилов сощурил монгольские с ярким блеском глаза, ответил, касаясь рукойколена Лукомского: - Я хочу сосредоточить конницу не специально за Северным фронтом, а втаком районе, откуда в случае надобности легко было бы ее перебросить наСеверный или Западный фронты. По-моему, выбранный район наиболееудовлетворяет этому требованию. Вы мыслите иначе? Что? Лукомский неопределенно пожал плечами: - Опасаться за Западный фронт нет никаких оснований. Лучшесосредоточить конницу в районе Пскова. - Пскова? - переспросил Корнилов, всем корпусом наклоняясь вперед, и,поморщась, чуть ощерив тонкую выцветшую губу, отрицательно качнул головой:- Нет! Район Пскова неудобен. Усталым, старческим движением Лукомский положил на ручки кресла ладони;осторожно выбирая слова, сказал: - Лавр Георгиевич, я сейчас же отдам необходимые распоряжения, но уменя создалось впечатление, что вы чего-то не договариваете... Выбранныйвами район для сосредоточения конницы очень хорош на случай, если б еенадо было бросить на Петроград или Москву, но Северный фронт подобноеразмещение конницы не обеспечивает уже по одному тому, что ее трудно будетперебрасывать. Если я не ошибаюсь и вы действительно чего-то недоговариваете, то прошу - или отпустите меня на фронт, или полностьюскажите мне ваши предположения. Начальник штаба может оставаться на своемместе лишь при полном доверии со стороны начальника. Корнилов, склонив голову, напряженно вслушивался и все же своим острымглазом успел заметить, как холодное с виду лицо Лукомского волнениеиспятнило еле видным, скупым румянцем. Подумав несколько секунд, онответил: - Вы правы. У меня есть некоторые соображения, относительно которых я свами еще не говорил... Прошу отдать распоряжение о перемещении конницы исрочно вызовите сюда командира Третьего корпуса генерала Крымова, а мы свами подробно переговорим после возвращения из Петрограда. От вас,Александр Сергеевич, поверьте, я ничего не хочу скрывать, - подчеркнулКорнилов последнюю фразу и с живостью повернулся на стук в дверь: -Войдите. Вошли помощник комиссара при Ставке фон Визин, с ним низкорослыйбелесый генерал. Лукомский поднялся; уходя, слышал, как на вопрос фонВизина Корнилов резко сказал: - Сейчас у меня нет времени пересматривать дело генерала Миллера.Что?.. Да, я уезжаю. Вернувшись от Корнилова, Лукомский долго стоял у окна. Поглаживаяседеющий клин бородки, задумчиво глядел, как в саду ветер зализываетгустые вихры каштанов и волною гонит просвечивающую на солнце горбатуютраву. Через час штаб 3-го конного корпуса получил приказание от наштаверха[наштаверх - начальник штаба верховного главнокомандующего] изготовиться кперемещению. В этот же день шифрованной телеграммой командир корпуса,генерал Крымов, в свое время, по желанию Корнилова, отказавшийся отназначения на должность командующего 11-й армией, срочно вызывался вСтавку. 9 августа Корнилов, под охраной эскадрона текинцев, специальным поездомвыехал в Петроград. На другой день в Ставке передавались слухи о смещении и даже арестеверховного, но 11-го утром Корнилов вернулся в Могилев. Сейчас же по приезде он пригласил к себе Лукомского. Перечитавтелеграммы и сводки, он заботливо поправил безукоризненно белый манжет,сочно оттенявший оливковую узкую кисть руки, коснулся воротника. В этихторопливо скользящих движениях сказывалось необычайное для него волнение. - Сейчас мы можем докончить прерванный тогда разговор, - сказал оннегромко. - Я хочу вернуться к тем соображениям, которые понудили меняпередвигать Третий корпус к Петрограду и относительно которых я с вами ещене говорил. Вы знаете, что третьего августа, когда я был в Петрограде назаседании правительства, Керенский и Савинков предупредили меня, чтобы яне касался особо важных вопросов обороны, так как, по их словам, средиминистров есть люди ненадежные. Я, верховный главнокомандующий,отчитываясь перед правительством, не могу говорить об оперативных планах,ибо нет гарантий, что сказанное не будет через несколько дней известногерманскому командованию! И это - правительство? Да разве я могу послеэтого верить, что оно спасет страну? - Корнилов быстрыми твердыми шагамидошел до двери, запер ее на ключ и, вернувшись, взволнованно, расхаживаяперед столом, сказал: - Горько и обидно, что какие-то слизняки правятстраной. Безволие, слабохарактерность, неумение, нерешительность, зачастуюпростая подлость - вот что руководит действиями этого, с позволениясказать, "правительства". При благосклонном участии таких господ, какЧернов и другие, большевики сметут Керенского... Вот, Александр Сергеевич,в каком положении находится Россия. Руководствуясь известными вампринципами, я хочу оградить родину от новых потрясений. Третий конныйкорпус я передвигаю, главным образом, для того, чтобы к концу августастянуть его к Петрограду, и если большевики выступят, то расправиться спредателями родины как следует. Непосредственное руководство операциейпередаю генералу Крымову. Я убежден, что в случае необходимости он незадумается перевешать весь Совет рабочих и солдатских депутатов. Временноеправительство... Ну, да мы еще посмотрим... Я ничего не ищу. СпастиРоссию... спасти во что бы то ни стало, любой ценой!.. Корнилов оборвал шаги; остановившись против Лукомского, резко спросил: - Разделяете вы мое убеждение, что только подобным мероприятием можнообеспечить будущее страны и армии? Пойдете ли вы со мной до конца? Крепко, растроганно пожимая сухую, горячую руку Корнилова, Лукомскийпривстал: - Вполне разделяю ваш взгляд! Пойду до конца. Надо обдумать, взвесить -и ударить. Поручите мне, Лавр Георгиевич. - План разработан мною. Детали разработают полковник Лебедев и капитанРоженко. Ведь вы, Александр Сергеевич, завалены работой. Доверьтесь мне, унас еще будет время обсудить все и, если явится необходимость, внестисоответствующие изменения. Эти дни Ставка жила лихорадочной жизнью. Ежедневно в губернаторский домв Могилеве с предложением услуг являлись с фронтов из различных частей, впропыленных защитных гимнастерках, загорелые и обветренные офицеры,приезжали щеголеватые представители Союза офицеров и Совета союза казачьихвойск, шли гонцы с Дона от Каледина - наказного атамана Области войскаДонского. Наезжали штатские, разные "визитеры". Было немало стервятников,дальним нюхом чуявших запах большой крови и предугадывавших, чья твердаярука вскроет стране вены, и слетавшихся в Могилев с надеждой, что и имудастся урвать кус, если Корнилов захватит власть. Имена Завойко - бывшегокорниловского ординарца, богатого помещика, крупного спекулянта, иАладьина, заядлого монархиста, назывались в Ставке, как имена людей,имеющих самое близкое отношение к верховному. В военной среде шли слухи,что Корнилов попал в авантюрное окружение. И в то же время в широкихкругах офицерства, кадетов и монархистов господствовало убеждение, чтоКорнилов - надежное знамя восстановления старой, упавшей в феврале,России. И под это знамя стекались отовсюду страстно желавшие реставрации. 13 августа Корнилов выехал в Москву на Государственное совещание. Теплый, чуть облачный день. Небо словно отлито из голубоватогоалюминия. В зените поярчатая, в сиреневой опушке, туча. Из тучи на поля,на стрекочущий по рельсам поезд, на сказочно оперенный увяданием лес, надалекие акварельно-чистого рисунка контуры берез, на всю одетую вдовьимцветом предосеннюю землю - косой преломленный в отсветах радугиблагодатный дождь. Поезд мечет назад пространство. За поездом рудым шлейфом дым. Уоткрытого окна вагона маленький в защитном мундире с Георгиями генерал.Сузив косые углисто-черные глаза, он высовывает в окно голову, и парныекапли дождя щедро мочат его покрытое давнишним загаром лицо и черныевислые усы; ветер шевелит, зачесывает назад по-ребячески спадающую на лобпрядку волос.XIV
За день до приезда Корнилова в Москву есаул Листницкий прибыл туда споручением особой важности от Совета союза казачьих войск. Передав в штабнаходившегося в Москве казачьего полка пакет, он узнал, что назавтраожидается Корнилов. В полдень Листницкий был на Александровском вокзале. В зале ожидания ибуфетах первого и второго классов - крутое месиво встречающих; военныепреобладают. На перроне строится почетный караул от Александровскоговоенного училища, у виадука - московский женский батальон смерти. Околотрех часов пополудни - поезд. Разом стих разговор. Зычный, взвихрившийсявсплеск оркестра и шаркающий топот множества ног. Взбугрившаяся толпаподхватила, понесла, кинула Листницкого на перрон. Выбравшись из свалки,он увидел: у вагона главнокомандующего строятся в две шеренги текинцы.Блещущая лаком стена вагона рябит, отражая их ярко-красные халаты.Корнилов, вышедший в сопровождении нескольких военных. начал обходпочетного караула, депутаций от Союза георгиевских кавалеров, Союзаофицеров армии и флота, Совета союза казачьих войск. Из числа лиц, представлявшихся верховному, Листницкий узнал донскогоатамана Каледина и генерала Зайончковского, остальных называли по именамокружавшие его офицеры: - Кисляков - товарищ министра путей сообщения. - Городской голова Руднев. - Князь Трубецкой - начальник дипломатической канцелярии в Ставке. - Член Государственного совета Мусин-Пушкин. - Французский военный атташе полковник Кайо. - Князь Голицын. - Князь Мансырьев... - звучали подобострастно почтительные голоса. Листницкий видел, как приближавшегося к нему Корнилова осыпали цветамиизысканно одетые дамы, густо стоявшие вдоль платформы. Один розовый цветокповис, зацепившись венчиком за аксельбанты на мундире Корнилова. Корниловстряхнул его чуть смущенным, нерешительным движением. Бородатый старикуралец, заикаясь, начал приветственное слово от имени двенадцати казачьихвойск. Дослушать Листницкому не удалось - его оттеснили к стене, едва непорвали ремень шашки. После речи члена Государственной думы РодичеваКорнилов вновь тронулся, густо облепленный толпой. Офицеры, взявшись заруки, образовали предохранительную цепь, но их разметали. К Корниловутянулись десятки рук. Какая-то полная растрепанная дама семенила сбоку отнего, стараясь прижаться губами к рукаву светло-зеленого мундира. У выходапод оглушительный грохот приветственных криков Корнилова подняли на руки,понесли. Сильным движением плеча Листницкий оттер в сторону какого-тосановитого господина, успел схватиться за мелькнувший перед его глазамилакированный сапог Корнилова. Ловко перехватив ногу, он положил ее наплечо и, не чувствуя ее невесомой тяжести, задыхаясь от волнения, стараясьтолько сохранить равновесие и ритм шага, двинулся, медленно влекомыйтолпой, оглушенный ревом и пролитой медью оркестра. У выхода наскорооправил складки рубашки, в давке выбившейся из-под пояса. По ступенькам -на площадь. Впереди толпа, зеленые шпалеры войск, казачья сотня в конномстрою. Приложив ладонь к козырьку фуражки, моргая увлажненными глазами, онпытался, но не мог унять неудержную дрожь губ. Смутно помнил, как клацалифотографические аппараты, бесновалась толпа, шли церемониальным маршемюнкера и стоял, пропуская их перед собой, стройный, подтянутый, маленький,с лицом монгола генерал. Спустя день Листницкий выехал в Петроград. Устроившись на верхнейполке, он расстелил шинель, курил, думая о Корнилове: "С риском для жизни бежал из плена, словно знал, что будет такнеобходим родине. Какое лицо! Как высеченное из самородного камня - ничеголишнего, обыденного... Такой же и характер. Для него, наверное, все ясно,рассчитано. Наступит удобный момент - и поведет нас. Странно, я даже незнаю, кто он - монархист? Конституционная монархия... Вот если б каждыйбыл так уверен в себе, как он". Примерно в этот же час в Москве, в кулуарах Большого театра, во времяперерыва в заседании членов Московского государственного совещания, двагенерала - один щуплый, с лицом монгола, другой плотный, с крепким посадомквадратной стриженной ежиком головы, с залысинами на гладко причесанныхчуть седеющих висках и плотно прижатыми хрящами ушей, - уединившись,расхаживали по короткому отрезку паркета, вполголоса разговаривали: - Этот пункт декларации предусматривает упразднение комитетов ввоинских частях? - Да. - Единый фронт, сплоченность, безусловно, необходимы. Без проведения вжизнь указанных мною мероприятий нет спасения. Армия органически неспособна драться. Такая армия не только победы не даст, но и не сумеетвыдержать сколько-нибудь значительного натиска. Части растленыбольшевистской пропагандой. А здесь, в тылу? Вы видите, как рабочиереагируют на всякую попытку найти меры к их обузданию? - забастовки идемонстрации. Члены совещания должны идти пешком... Позор! Милитаризациятыла, установление суровой карающей руки, беспощадное истребление всехбольшевиков, этих носителей маразма, - вот ближайшие наши задачи. Могу язаручиться и в дальнейшем вашей поддержкой, Алексей Максимович? - Я безоговорочно с вами. - Я был уверен в этом. Благодарю. Вы видите, когда нужно действоватьрешительно и твердо, правительство ограничивается полумерами и звонкимифразами - что-де "железом и кровью подавим попытки тех, кто, как виюльские дни, посягнет на народную власть". Нет, мы привыкли сначаладелать, а потом говорить. Они поступают наоборот. Что же... будет время -пожнут плоды своей политики полумер. Но я не желаю участвовать в этойбесчестной игре! Я был и остаюсь сторонником открытого боя, блудословие нев моем характере. Маленький генерал, остановившись против собеседника, покрутилметаллическую пуговицу на его темно-защитном френче, сказал, слегказаикаясь от волнения: - Сняли намордник, а теперь сами трусят своей революционной демократии,просят двинуть с фронта к столице надежные воинские части и в то же время,в угоду этой демократии, боятся предпринимать что-либо реальное. Шагвперед, шаг назад... Только при полной консолидации наших сил, сильнейшимморальным прессом мы сможем выжать из правительства уступку, а нет - тогдапосмотрим! Я не задумываюсь обнажить фронт - пусть их вразумляют немцы! - Мы говорили с Дутовым. Казачество окажет вам, Лавр Георгиевич,всемерную поддержку. Нам остается согласовать вопрос о совместныхдействиях в дальнейшем. - После заседания я жду вас и остальных у себя. Настроение на Дону увас? Плотный генерал, прижимая к груди четырехугольный выбритый до глянцаподбородок, угрюмым, исподлобным взглядом глядел перед собой. Под егоширокими усами дрогнули углы губ, когда он отвечал: - Нет у меня прежней веры в казака... И сейчас вообще трудно судить онастроениях. Необходим компромисс: казачеству надо кое-чем поступиться длятого, чтобы удержать за собой иногородних. Некоторые мероприятия в этомнаправлении мы предпринимаем, но за успех поручиться нельзя. Боюсь, что настыке интересов казачества и иногородних и может произойти разрыв...Земля... вокруг этой оси вертятся сейчас мысли и тех и других. - Вам надо иметь под рукой надежные казачьи части, чтобы обеспечитьсебя от всяких случайностей изнутри. По возвращении в Ставку я поговорю сЛукомским, и мы, наверное, изыщем возможность отправить с фронта на Доннесколько полков. - Буду вам очень признателен. - Итак, сегодня мы согласуем вопрос о наших совместных действиях вбудущем. Я горячо верю в благополучное завершение задуманного, но счастьевероломно, генерал... Если оно, вопреки всему, станет ко мне спиной, -могу я рассчитывать, что на Дону у вас я найду приют? - Не только приют, но и защиту. Казаки ведь исстари славятсягостеприимством и хлебосольством. - В первый раз за все время разговораулыбнулся Каледин, смягчив хмурую усталь исподлобного взгляда. Час спустя Каледин, донской атаман, выступал перед затихшей аудиториейс "Декларацией двенадцати казачьих войск". По Дону, по Кубани, по Тереку, по Уралу, по Уссури, по казачьим землямот грани до грани, от станичного юрта до другого черной паутинойраскинулись с того дня нити большого заговора.XV
Поиск по сайту: