Волгодонский инженерно-технический институт – филиал НИЯУ МИФИ 9 страница

граждан. Иначе же по декрету освобожденный раб будет стре­миться тут же сам себя и других снова поработить.

Получение политической свободы не единовременный акт, это длительный путь, который прошли европейские народы. В Англии, например, этот процесс длился несколько столетий. То же самое во Франции. Основу становления свободной личности в Европе зало­жило уже средневековье со своим рыцарством, феодальным пар­тикуляризмом и борьбой против абсолютизма. В России же раз­витого феодализма (да и вообще феодализма), по сути, не было, не было и рыцарства. Чудовищная централизация власти и регла­ментация исключала в российском обществе любую возможность формирования свободной личности, препятствовала проявлению свободомыслия в какой-либо форме. Уже при Петре I страна была казармой, а народ — гарнизоном. За всем сверху донизу в обществе были закреплены соответствующие бюрократические предписания. Многие сегодняшние наши беды берут начало именно с создания этой системы.

Путь Англии к свободе был длительным и блестящим. Вехами на этом пути были завоевания: «Магна карта», складывание со­словной монархии, наконец, «Славная революция». Путь Фран­ции оказался иным: абсолютизм, подавленность парламента и на­рода королевской властью, всемогущество чиновников, сохранение привилегий французских дворян наряду с потерей их ответствен­ности перед крестьянами. В отличие от Франции в Англии дворяне сохраняли как свои привилегии, так и ответственность. Разруше­ние основного принципа феодализма во Франции привело в XVII — XVIII веках к тому, что, как показал Токвиль, дворяне во Франции превратились «в мебель на сцене», потеряв какую-либо функцио­нальную роль на национальной арене. «Мебель» убрали в резуль­тате буржуазной революции, и выросла централизованная система бюрократической власти.

Этот французский путь к свободе, начавшийся гораздо позже, чем в Англии, оказался очень длительным и болезненным. Прак­тически переход к нормальной буржуазно-демократической форме власти, архетип которой сложился в Англии почти в законченном виде в XVII веке, о чем с восторгом писал Ш. Монтескье, во Фран­ции осуществился только в середине 70-х годов XX века, когда впервые в этой стране были почти полностью ликвидированы системоразрушительные силы, сформировались двухполюсный электорат и стабильные жизнеспособные политические институты. Но для этого Франции пришлось пройти через несколько револю­ций, многие войны и непрерывно, мучительно адаптироваться и модернизироваться. Германии была уготована еще более сложная участь. И она прошла свой путь. Все европейские страны и Япония по-своему прошли этот путь.

Видимо, сегодня вряд ли стоит надеяться на возможность создать новые, более совершенные формы политической организа­ции демократической власти, чем это удалось сделать Англии, затем США. Эти формы постепенно осваиваются всеми осталь-

ными цивилизованными народами мира. Если мы хотим войти в семью цивилизованных народов, нашей стране предстоит пройти тот же путь. Она, собственно, и проходит его, только с очень боль­шими пока потерями. Модернизации в данном случае мешает ряд важных факторов: бескрайняя территория страны, статус сверх­державы, огромная военная мощь, многонациональный состав населения и страх перед центробежными тенденциями.

Декабристы не имели никаких шансов на победу, однако они имели все шансы отбросить развитие страны, как было сказано, на пятьдесят лет назад. В отличие от тех историков, которые попы­тались проследить, что было бы, если бы 14 декабря 1825 года де­кабристы победили, давайте предположим, что 14 декабря 1825 года не было выступления декабристов. Скорее всего в России события развивались бы в следующем направлении. Ожидание реформ возрастало бы в среде образованных классов и завоевывало бы все больше и больше сторонников. Царь и даже самые консерва­тивные сторонники сохранения самодержавия были бы вынуждены под напором более просвещенных слоев общества пойти в конце концов на освобождение крестьян и на некоторые реформы поли­тической системы. Идеи прогресса, просвещения, европейские культурные традиции и ценности все глубже проникали бы в ткань российской культуры и социальной жизни. Немаловажное значе­ние могло бы иметь и усиливающееся влияние Европы, так как Россия неизбежно все более энергично стала бы вовлекаться в европейские дела. Может быть, тогда к середине 30-х годов XVIИ века путем эволюционных изменений Россия могла бы под пяться до планки, достигнутой в период реформ 60-х годов.

Однако выступление декабристов резко поляризовало общество. Произошла смычка многочисленного центра общества с правыми кругами, обеспокоенными возможностью хаоса и непредсказуе­мых изменений, которые могли бы последовать в стране в резуль­тате резких толчков и крайних шагов одной части дворянства против другой. Небольшая часть левого крыла аристократии, легально выступавшая в обществе за перемены, была вынуждена вообще отойти в тень. Практически бунтарское выступление офицеров с попыткой свергнуть Николая оказалось на руку самым реакционным и консервативным кругам российского общества, которые при мирном развитии вынуждены были бы уступить и вопросе модернизации страны давлению левых и левоцентристских сил. Однако военное выступление нелегальных организаций и применение насилия развязало руки консерваторам, выставило их в роли спасителей отечества, традиции, закона и порядка.

ШАНС ОРГАНИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ

Любая неудавшаяся попытка военного переворота сдвигает ось политической жизни общества вправо. Этой аксиомы политичес­кой жизни не избежала и Россия.

Особенности феодального кодекса чести, проявлявшиеся в дей­ствиях самодержавного политического режима, помешали Ни­колаю предпринять хоть какие-либо социальные изменения, ибо это могло быть воспринято как признак слабости властей. Даже то немногое, что уже начало делаться в этом направлении, было приостановлено для демонстрации твердости и непоколебимости воли властей. В результате выступления декабристов и реакции на него царской власти наиболее активная и просвещенная часть дворянства — леворадикальное офицерство — была разгромлена. Произошла консолидация на долгие годы центра и правых сил в деле сохранения существующих порядков, продемонстрирована решимость властей не допустить никаких послаблений и уступок в соответствии с порочной логикой существования и функциони­рования самодержавия.

В результате целое поколение образованных, интеллигентных людей России, представлявших либеральное крыло правящего класса, преисполненных благородным порывом послужить своей стране и народу, ожидавших начала реформ и изменений, готовых отдать свои силы и знания прогрессу России, оказалось выброшен­ным из жизни. Это было первое поколение «лишних людей». Многие его представители утопили свои благородные порывы в вине, картах, кутежах, в бессмысленных похождениях, подобно лермонтовскому Печорину. Все это прекрасно отражено в худо­жественной литературе того периода. Своеобразной эпитафией для этого поколения может служить книга М. О. Гершензона «История молодой России», а наиболее обобщенным образом его представителя — П. Я. Чаадаев. Не только этому поколению, но и всему обществу с его ожиданиями был нанесен такой удар, что оно вновь погрузилось в беспробудный мрак и уныние на долгие годы.

Катализатором нового подъема реформистских настроений стала Крымская война. Поражение на собственной территории и угроза потери статуса великой державы в военном отношении, так как и здесь Россия оказалась безнадежно отсталой наряду с традиционной отсталостью в экономике и социокультурной сфере, снова во весь рост поставили проблему будущего страны. Самое важное обстоятельство, которое хотелось бы особо подчер­кнуть, заключается в том, что об этом судили только лишь пред­ставители правящего класса, исходя из интересов будущей роли России в мировых делах. Потребность в реформе и изменениях была продиктована, таким образом, внешним вызовом и угрозой потери статуса и расчленения империи. Поражение в Крымской войне хотя и вызвало уныние и депрессию у образованной части населения, но, как ни странно, привело к определенной консоли­дации, а не к поляризации общества. Теперь уже новое большин­ство безоговорочно стояло за реформы. Оставалось только опреде­лить их границы.

В нашей литературе говорится о половинчатом, куцем харак­тере реформ Александра II. Позволю себе во многом не согла-

ситься с этими суждениями. В мировой истории, пожалуй, не было другого примера, когда так плавно и постепенно, без ката­строф и катаклизмов какая-либо страна переходила из одной со­циально-экономической и политической системы к другой. В этом, думается, главная заслуга определенной монолитности правящего класса и широкого консенсуса среди представителей образован­ной части общества. Ведь, по существу, в России с опозданием примерно в 600—700 лет по сравнению со многими странами Р^вропы происходил переход от патриархально-рабско-феодальной экономическо-социокультурной системы к первоначальным фор­мам капиталистического развития при сохранении феодального абсолютизма в политической сфере, а также прав и привилегий дворянства. В таких условиях любые радикальные изменения, ко­торые могли бы привести к расслоению и поляризации образо­ванных слоев общества, ослаблению центральной власти, наруше­нию стабильности политической системы, были бы чреваты тяже­лыми последствиями. К счастью для царя и правящих классов, эти реформы рассматривались не как уступка давлению снизу, а как результат продуманной политики сверху. Реформы заклю­чали в себе столько перемен, свобод и возможностей, сколько безболезненно могло проглотить и усвоить тогдашнее русское общество. С помощью отмены крепостного рабства практически политическая система переходила от почти тотальной регламента­ции в экономике и в социокультурной жизни к авторитаризму в политической сфере с сохранением сильной самодержавной власти как гаранта безболезненного становления в экономиче­ской сфере различных плюралистических центров силы. С этого времени в России впервые начинается процесс разведения сферы общества и государства. Безраздельная политическая власть само­державия по-прежнему сохраняет в своих руках основные рычаги воздействия на экономику страны, однако при этом впервые проис­ходит самостоятельное, органическое движение самой экономиче­ской сферы.

То, что произошло в России в 60-е годы XIX века, пусть даже в ограниченных масштабах, по своему значению трудно переоце­нить. Это, образно говоря, было равнозначно преодолению земного притяжения и прорыву в космос. Это была попытка впервые дать возможность подавляющему большинству народа России пре­вратиться из орудий труда в человеческие существа, приобретшие понятия чести, достоинства, чувство самоуважения. А общество, поглощенное государством, находившееся до этих реформ в статич­ном состоянии, озабоченное проблемами постоянного самовос­производства в неизменном виде, впервые получило возможность и импульс двигаться и видоизменяться. Окостеневший за тясяче-летие общественный организм впервые стал наполняться кровью и плотью. Короче, был осуществлен самый решительный и великий для каждого народа и страны, самый значительный в их истории переход от статического существования к динамическому. И, мо­жет быть, самое удивительное, повторим это еще раз, заключалось

в том, что именно умеренность первых реформ, но проведенных решительно и шаг за шагом, обеспечила возможности для того, чтобы общество начало свое движение и этот тысячелетний ста­тичный памятник на диво всему миру сдвинулся с пьедестала и пошел робкой походкой младенца.

За очень короткий промежуток времени гражданское общество в России стало набирать силу. Начался широкий процесс соци­ального расслоения общества. Политическая власть предоставила, автономию экономической и социокультурной сфере. Эволюцион­ное и довольно успешное развитие этих сфер жизни страны по­ставило проблему реформы и политической системы.

Готовность властей к реформе и в этой сфере подталкивалась не снизу, бунтами и революционными выступлениями, а сверху, желанием привести в большее соответствие политический меха­низм с потребностями гражданского общества. Проект реформы, подготовленный для Александра II и получивший название «кон­ституция Лориса — Меликова», преследовал следующие цели: не покушаясь пока на власть царя, стараться перейти в полити-i ческой сфере от тоталитаризма к авторитаризму. Многие общест­венные деятели и историки, плохо ориентируясь в реальных воз­можностях России, критиковали эти меры Александра как медлен-; ные и половинчатые. Однако в стране, где еще два десятилетия назад, по существу, было рабство, где полностью отсутствовала, какая-либо политическая культура, где никогда не было даже клас-" сических институтов феодализма, сословной монархии, при кото-> рой в какой-то степени могли бы в публичной форме взаимодейст­вовать различные интересы для конструктивной выработки поли­тики страны, было бы преступно перейти сразу к установлению буржуазно-демократических институтов и ценностей. Ведь англо­саксы выстрадали их в течение столетий, а французы не могли вполне освоить в течение всего XIX века, хотя опережали Рос-, сию в этом процессе также на несколько столетий.

Предполагаемые органы публичной власти в России на разных уровнях должны были стать полигоном приобщения представите, лей различных классов и социокультурных групп к азам политической культуры, к культуре общения, конструктивному сотрудничеству, для того чтобы в этом процессе попытаться выработать представление не отдельного и специфического интереса, а общего интереса, чтобы представители разных классов и социальных групп научились брать на себя ответственность за судьбу народа и страны в целом.

В этом отношении показателен пример Германии. Далеко опережая Россию в сфере развития рыночных отношений в экономике и создав сферу публичной власти в условиях авторитарного кайзеровского режима при Бисмарке с целью приучить п" нимающиеся классы рабочих и буржуа к конструктивному и легальному сосуществованию, Германия не смогла, однако, выдержать резкий переход от авторитаризма к демократии после крушения кайзеровской Германии в результате поражения в 1918 году.

Недолгий период охлократии закончился установлением непроч­ных буржуазно-демократических институтов, которые не смогли собрать воедино нацию и страну. Произошла резкая поляризация социально-классовых сил, что завершилось установлением новой диктаторской, тоталитарной власти. В отличие от России, которая прошла путь от авторитаризма к тоталитаризму через демократию и охлократию за считанные месяцы, Германия, имея десятилетие авторитарного правления и определенную степень политической культуры в сфере организации и функционирования публичной власти, прошла этот путь в течение одного десятилетия отчаян­ных, конвульсивных попыток освоить новые для себя демократиче­ские политические институты и ценности. Практически в Герма­нии реализовалось то, что предвидели и от чего предостерегали наиболее глубокие знатоки национальной культуры и психологии, особенностей функционирования различных политических систем О. Шпенглер и М. Вебер. Последний считал, что Германия, потерпевшая поражение в войне и разрушение своей политической системы, оказалась перед выбором между английским конвенцио­нализмом, французской абстрактной рассудочностью и русским кнутом. По мнению Вебера, ни одна из этих форм не была органич­ной для немецкого народа и духа. Он предложил собственную концепцию организации власти — плебисцитарную теорию демо­кратии, что, к сожалению, было реализовано в наиболее уродли­вой форме — в диктатуре фашистской партии и фюрера.

Шпенглер считал, что перенос английской системы политиче­ской организации на немецкую почву, где на поверхности — борь­ба всех против всех, а в глубине — разделение базисных ценностей соответственно природе самой системы, приведет Германию к рас­колу и борьбе всех против всех на глобальном уровне при отсут­ствии консенсуса по базисным ценностям. А это, в свою очередь, неминуемо поведет к разложению и распаду общества и госу­дарства.

Пророчества М. Вебера и О. Шпенглера оказались обоснован­ными. Немецкое общество, несмотря на относительно длительное, по сравнению с Россией, авторитарное развитие, после крушения подпорки в лице феодально-монархической политической структу­ры также оказалось не в состоянии усвоить функционирование буржуазно-демократических институтов и ценностей. Это лишний раз свидетельствует о необходимости прохождения обществом дли­тельного периода авторитарного развития для усвоения политиче­ской культуры различными классами и социальными группами, приобщения их к демократическим институтам публичной власти.

Таким образом, исходя из опыта развития политических систем основных европейских стран, можно сделать вывод, что есть опре­деленная закономерность в эволюции и модернизации политиче­ской системы в странах, где происходит переход от традиционных обществ к индустриальным. Первоначально в этих странах осуще­ствляется процесс перехода от почти тотальной регламентации к авторитаризму в сфере идей и культуры, в сфере духа. Создается

плюралистическая культурная, духовная сфера, где сосуществуют официальная и неофициальная культуры. Затем следует переход от одномерности традиционных обществ к многомерности в эконо­мической сфере. И только после того как происходит расслоение об­щества и начинаются динамические процессы, стихийное столкно­вение различных старых и вновь появившихся интересов, возни­кает необходимость своевременно осуществить переход от абсо­лютизма к авторитаризму в политической сфере, чтобы различные конфликтующие стороны в легальной форме, в сфере публичной власти смогли приучаться к конструктивному обсуждению и реше­нию проблем страны и различных социальных классов и групп. Этот своевременный шаг может предотвратить социально-полити­ческую поляризацию, ужесточение и обострение конфликтов, ко­торые на определенном этапе уже выходят из-под контроля и гро­зят социальной катастрофой для той или иной страны.

Однако судьбе было угодно распорядиться процессом социаль­ного развития России иначе: выстрел в Александра II в 1881 году полностью перевернул историю дальнейшего развития России, направив ее в апокалиптическое русло.

Органический процесс модернизации, ориентированный на недопущение резкой поляризации общества, на стремление, напро­тив, интегрировать в общество любой протест и создать стабильный политический центр с привлечением представителей всех слоев и классов российского государства, потерпел полный провал из-за действий властей, вызванных убийством Александра II. Уже одоб-, ренная царем и готовая к принятию конституция была отвергнута, новым царем и его окружением. Ни царь, ни его воспитатели и окружение не проявили достаточной гибкости и дальновидности. На удар снизу они ответили бездумным ужесточением репрессий; и отказом от линии на дальнейшую либерализацию и демократи­зацию. Логика феодального самодержавия с болезненными прояв^ лениями рыцарской чести, выраженной в формуле: «ничего не. уступим, покажем всем, что ничего не боимся, докажем свою непре-; клонность и неуступчивость», снова взяла верх над благоразумием. То, что было понятно и объяснимо в отношениях средневековых; рыцарей, где нельзя было простить обиду, превратилось в новы£ условиях в преступный каприз и вылилось в чудовищную демон страцию наихудшей способности российской государственности ломаться, но не сгибаться. Общую атмосферу этого периода заме

чательно передал Александр Блок в поэме «Возмездие»:

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и мгла:

Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла.

И не было ни дня, ни ночи,

А только — тень огромных крыл;

Он дивным кругом очертил

Россию, заглянув ей в очи

Стеклянным взором колдуна...'

' Блок А. Стихотворения и поэмы. Л., 1961. С. 389.

ПЕЧАЛЬНОЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ЗАКОНА ТОКВИЛЯ

Уникальный шанс создания сферы публичной власти в России органическим путем, сверху, с расчетом на конструктивное сотруд­ничество всех классов и слоев, наций и народностей, был упущен. Получившее с этого'времени колоссальное ускорение развитие эко­номической и социальной сферы привело к быстрому расслоению российского общества, к политической поляризации. Новые конф­ликты и противоречия, не находя своего легального выражения на общенациональном или региональном уровне, стали накапливать­ся на нелегальном уровне. Зрели и обострялись конфликты и раз­ногласия, а государственная власть перестала рассматриваться в качестве органа, призванного разрешать эти конфликты. Реальный экономический, социокультурный и политический процесс шел по­мимо официальных властей. Они пока еще гарантировали стабиль­ность, опираясь лишь на силу, не имея опоры в складывающемся гражданском обществе. Экономическое и социальное развитие России после 1861 года, с одной стороны, привело к разрушению старого центра, аристократов и землевладельцев, которые были опорой старой власти, но с другой — не способствовало созданию нового центра, на который можно было бы опереться самодержав­ной власти. Дворянство теряло свои экономические позиции, бур­жуазия не приобретала политических прав и властных возможно­стей, на которые рассчитывала, крестьянство и рабочие не были допущены к участию в политическом процессе. И нет ничего уди­вительного, что в отличие от ситуации после Крымской войны, поражение в которой не привело к внутреннему потрясению стра­ны, восстаниям и бунтам, так как в России в тот период существо­вал стабильный политический центр и государство надежно сохра­няло равновесие общества и отдельных индивидов, поражение в русско-японской войне привело к первому серьезному политиче­скому кризису самодержавной власти.

В складывающемся гражданском обществе появились в этот период российской истории значительные силы, обладающие поли­тической и экономической мощью, собственные интересы которых напрочь игнорировались самодержавной властью. Это был тот слу­чай, когда гражданское общество, будучи пока разобщенным, не только не хотело поддержать власть, опирающуюся на силу и при­вилегии теперь уже незначительного в экономическом и политиче­ском отношении класса дворян, а, наоборот, попыталось разрушить эту власть. Уступки, на которые пошло самодержавие после собы­тий 1905 года, оказались запоздалыми, да к тому же они стали ре­зультатом насилия и давления се стотлгаьГ""различных сил снизу.

Если самодержавие в угоду феодальному представлению о дво­рянской чести не шло на уступки само даже в тот период, когда полностью контролировало ситуацию и было полновластным хозяи­ном положения, и все равно это оборачивалось резкой поляриза­цией общества и усилением глухого, на время загнанного вовнутрь

антагонизма, то можно себе представить, какой антагонизм выр­вался на арену социально-политической жизни России, когда само­державие вынуждено было пойти на уступки из-за своей слабости. Унижение, вызванное поражением в войне с Японией, и еще боль­шее унижение внутри страны, понесенное самодержавием от еще вчерашней рабски подчиненной и безмолвной толпы, резко накали­ли обстановку в обществе. Эта атмосфера отнюдь не была благо­приятной для конструктивного и плодотворного сотрудничества между короной и представителями различных социальных групп в первых институтах российской публичной власти, наделенных символическими полномочиями. Власти изначально рассматривали эти институты (Думу) как нечто незаконное, временное и ненуж­ное. Отсюда их враждебное отношение к Думе и поиск возможно­стей ликвидировать этот раздражающий своим существованием легальный источник смуты, сеющий недоверие к официальной власти в народе. Дума, в свою очередь, была резко негативно на­строена к официальным властям, так как осознавала свою беспо­мощность в решении политических, экономических и социальных вопросов страны. В этих условиях власти не имели ни времени, ни желания приручать представителей народа в Думе. Те же, в свою очередь, уже не имели никакого желания ждать и учиться искус­ству публичной политической борьбы и болезненно ощущали двои-, ственность и унизительность своего положения. В течение непол­ных десяти лет (до начала первой мировой войны) функциониро­вания Думы при сложившихся отношениях между нею и царской властью, а также внутри ее самой не удалось наметить хотя бы кон-' туры возможного взаимоприемлемого консенсуса между различны­ми классами и социальными группами, нациями и народностями о способах решения насущных проблем страны. Таким образом,-переход в России от тоталитаризма к авторитаризму в политиче ской сфере произошел не сверху и не в стабильной для обществ и государства ситуации консенсуса, отсутствия открытых коне] ликтов и противоречий, а как вынужденная мера, из-за давления снизу, в результате революционных выступлений масс и позорно^ го для имперского престижа поражения в русско-японской войн~ Если Германия в течение более чем сорока лет, постепенно осущ ствляя переход к демократии под сенью авторитарной власт" безуспешно пыталась приручить все классы и социальные групп к конструктивному сотрудничеству, да так и не смогла созда^ прочный политический центр и после крушения авторитарной мс наршей власти превратилась в арену непрерывных столкновени особых частных интересов и докатилась до сталинистской тирани то нет ничего удивительного, что авторитарная система в Росси введенная вынужденно и не соответствующая ничьим интересам, пр крушении власти царизма за несколько месяцев разлетелась в ще~ ки. Непрерывная цепь роковых событий в истории России XIX ' XX веков привела к тому, что она упустила шансы органической, эвол ционной модернизации политической и социоэкономической систем" После более 70 лет сложного развития, опробования новых форм

методов модернизации и окончательного осознания тупиковости этих путей наша страна как бы вновь возвращается на опробован­ную магистральную дорогу развития человечества. Она ставит теперь проблему модернизации с учетом достижений и опыта как са­мой дореволюционной России, так и других цивилизованных стран. Исходя из исторического опыта попыток модернизации России, мож­но утверждать, что нынешняя ситуация в нашей стране весьма бла­гоприятна для осуществления радикальных реформ именно сверху.

Как правило, реформы, проводимые сверху, а не вырванные силой снизу, легче усваиваются страной, народом, получают осоз­нанную и продуманную институционализацию. Даже умеренные реформы, осуществляемые сверху в течение длительного времени, гораздо эффективнее молниеносных радикальных реформ, не под­крепленных серьезной стратегией по интериоризации целей рефор­мы в сознании людей и закреплении в институционной системе. Нсть золотой закон политического развития, открытый Токвилем на примере анализа Великой французской революции. Нет ничего опаснее для страны, где нет традиций демократии и свободы, чем (лишком быстрые реформы и изменения. Как правило, в таких (лучаях процесс модернизации и реформ может выйти из-под конт­роля. Народу не хватает времени освоить новшества, он не готов к новой системе, а изменения не успевают институционализиро­ваться и закрепляться. Бурный поток, направленный на разруше­ние старой системы, не удается затем остановить и регулировать. Сильная поляризация общества, отсутствие устойчивого политиче­ского центра и социальных сил, стоящих за этим центром, не спо­собствуют тому, чтобы ввести начавшееся движение в разумные демократические рамки и русла. Этот процесс неминуемо ведет к охлократии, к самой худшей форме тирании — тирании черни. Токвиль предупреждает, что результатом быстрой демократизации и завоевания свобод может быть установление еще более жестокой тирании, которая приходит на смену охлократии.

Есть соблазн здесь вспомнить Ф. Ницше, который говорил, что если народные массы когда-нибудь дорвутся до власти, они закуют себя в железные цепи и потребуют страшной дисциплины, ибо они-то знают себя! Ницше имел в виду то, что дорвавшись до власти, еще не успев подняться от рабства до уровня сознания свободного человека, до понимания и усвоения норм морали, нрав­ственности, чести и порядочности, чернь будет устанавливать зако­ны, не предназначенные для свободных граждан, ибо ей недоступ­ны этические основы присущего им поведения. Эти законы, направ­ленные против всех тех гнусных и низких склонностей и влечений, которые носит в себе чернь и подразумевает как само собой разу­меющееся у всех остальных членов общества, будут напоминать ^Т]оремные и лагерные регламентации и распоряжения, так как все члены общества будут рассматриваться как потенциальные воры, насильники, сладострастники, мошенники, тунеядцы и т. д.

В действительности закон Токвиля оказался полностью реали­зованным в России в иной ситуации. После Февральской револю-

ции Россия превратилась, по свидетельству В. И. Ленина, в самую свободную страну. Однако, как показали события далее, она не смогла переварить эту свободу; она была не готова к ней. Сегодня в политической науке имеются теории, объясняющие переход от авторитаризма к демократии, от традиционного общества к индуст­риальному. В России происходил именно этот процесс. В такого рода процессе, если он не происходит в течение длительного вре­мени при органическом развитии общества, как это имело место в Англии, наступает период, который образно можно назвать вхож­дением модернизируемого общества в сужающуюся горловину бу­тылки. При поляризации социально-политических сил, при убы­стряющемся темпе социального развития, при наличии большой отсталости общества и стремлении осуществить модернизацию за как можно более короткие сроки, при отсутствии центра — значи­тельного слоя частных собственников, образованной элиты, под­держки извне, демократических традиций в национальной куль­туре, терпимости к инакомыслию, как правило (и об этом свиде-, тельствует опыт XX века), вставшие на этот путь страны выходят из горловины бутылки, обремененные либо правым, либо левым авторитарным режимом. Исторический опыт показывает, что даже в такой развитой европейской стране, как Франция, этот переход оказался необычайно сложным, чреватым многими крайностями, продвижениями вперед и отходами назад. Революция сопровож­далась там якобинским террором, установлением империи, восста­новлением монархии, провозглашением республики и снова уста­новлением империи. Лишь к середине 70-х годов во Франции сло­жилась политическая система, соответствующая той модели, пер- -воначально возникшей в Англии, которая так восхищала сначала Монтескье, а затем Токвиля.

Поиск по сайту: