Жизнь и смерть. Смерть и бессмертие

Природа человека, его положение в бесконечном мире, творческая деятельность рождает у человека в неявной или осознанной форме чувство причастности к бесконечному, вечному. Если бесконечное в человеческой природе делает это чувство возможным, то рождается оно в процессе практической деятельности и познания. Производящий способ человеческого существования, ставящий человека лицом к лицу с бесконечным миром, его творческая деятельность формируют вначале неявное, а затем, в зависимости от масштабов и осмысленности творческой деятельности, всё более осознанное чувство человеческой причастности к бесконечному и вечному. Первоначально оно возникает как бессознательное обобщение опыта познания и деятельности, перед которыми нет непреодолимых преград в объективном мире. В наиболее ясной, последовательной и глубокой форме чувство и осознание причастности к бесконечному формируется в рамках научного мировоззрения. Современная наука и связанная с ней философия способны сформировать реальный взгляд на мир, сущность человека, его место в бесконечном мире и бесконечного в самом человеке, наконец, смысл человеческого существования в мире. Особым каналом формирования чувства причастности к бесконечному служит отношение человека к смерти, осмысление им своей смертности. Через смерть близких, друзей, людей знакомых и незнакомых, через неизбежность своей собственной смерти человек остро переживает тот факт, что жизнь конечна и неповторима, что она должна быть прожита с максимальной полнотой и с пользой для себя и окружающих, но что жизнь отдельного человека продолжается в жизни других людей и поколений. Разумно понятая смертность человека позволяет глубже осознать ценность и неповторимость индивидуальной жизни, её общественную значимость, включённость в бесконечное продолжение жизни человечества. Вряд ли можно серьёзно оспорить слова: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…»

Религиозная философия и богословие всегда утверждали и утверждают сейчас, что стремление к богу заложено в душе человека. Но то, что принимается за стремление к богу, есть плохо осознанное чувство причастности к бесконечному миру. Это чувство, как уже было сказано ранее, формируется самой жизнью – практической и познавательной деятельностью человека. Возможно, что это непроизвольное, стихийно возникающее и неосознанное чувство причастности к чему-то огромному, вечному и непреходящему, возникавшее ещё у древнего человека, и послужило одним из источников возникновения религиозных воззрений как иллюзорного отображения мира. Это чувство причастности к вечному и бесконечному, тоска человека по непреходящему и выдаётся защитниками архаических взглядов за стремление к богу.

В связи с религиозным возрождением в нашей стране (по крайней мере, бурным ростом внешних проявлений религиозности) и расширяющимися идеологическими контактами с зарубежьем, в особенности религиозными, сегодня широко обсуждается общественностью вопрос о смерти и личном бессмертии человека. Фактором, активизирующим это обсуждение, служат успехи биомедицинских исследований, в частности, реаниматологии, способствующей возвращению в жизнь людей, в том числе даже находившихся в состоянии клинической смерти.

Несомненно, существует объективная необходимость дополнения биологии – науки о жизни – теорией смерти (танатологией) как момента жизни. Однако разговор о смерти не может ограничиться исключительно научными аспектами, поскольку возникает множество нравственных проблем, решение которых выводит нас за рамки традиционных воззрений. С особой остротой обсуждается, например, право на смерть.

Можно согласиться с утверждением о том, что право на смерть, подобно всем остальным правам человека есть развёртывание, конкретизация основополагающего права человека, из которого «вырастают» все его права – права на жизнь. Ведь каждое из прав человека есть одно из проявлений жизни, удовлетворение какой-либо жизненной потребности, интереса, устремления. Конечно, добровольный уход из жизни, самоубийство, осуждалось обществом вплоть до того, что самоубийц запрещалось хоронить на кладбищах. Но сегодня вследствие интенсивного развития медицины вопрос о жизни и смерти порой оказывается вопросом выбора. И выбор этот осуществляет как сам человек, о жизни и смерти которого идёт речь, так и другие лица.

Возникает вопрос: «право на жизнь» - это только право или также и обязанность? Должно ли общество охранять жизнь индивида вопреки его воле? Допустима ли эвтаназия (буквально «добрая, благая смерть») или следует поддерживать жизнь в любом случае до конца?

Современные философы, теологи, врачи, юристы решают два фундаментальных вопроса: может ли эвтаназия в принципе иметь моральное оправдание и если да, то при каких условиях она может быть узаконена?

Одни, антипатерналисты (т. е. противники полной подчинённости индивида общественным и государственным интересам), считают, что важнейшим моральным принципом является право свободы выбора. Вмешательство в свободу действий индивида (в том числе и в решение ускорить наступление собственной смерти) морально недопустимо в том случае, если решением об эвтаназии не наносится вред другим. Рассуждения при этом строятся следующим образом: современная медицинская технология продолжает интенсивно увеличивать возможности спасения и продолжения жизни, но умирающие иногда сами замечают постепенное разрушение своей биологической природы и личности. Они не только подвергаются постоянным физическим страданиям, но и сознают свою обременительность для близких. В таких случаях, по мнению антипатерналистов, аморально не позволить человеку умереть.

Другие, патерналисты, полагают эвтаназию в принципе недопустимой. Во-первых, они напоминают о том, что человеческая жизнь неприкосновенна; неприкосновенность жизни при этом может обосновываться как религиозными аргументами, так и указанием на святость человеческой жизни как основы общественного порядка. Во-вторых, они указывают на возможность при эвтаназии злоупотреблений со стороны врачей, членов семьи или других заинтересованных лиц (и надо сказать, что такое предположение не гипотетично, оно уже имело не раз фактические основания). В-третьих, эвтаназия противоречит принципу «пока есть жизнь – есть надежда» и не учитывает возможности ошибочного диагноза врача. В-четвёртых, вскоре после смерти больного, к которому применили эвтаназию, может появиться новое лекарство, способное излечить ранее неизлечимое заболевание.

Как видим, обе позиции имеют достаточно серьёзные основания, и здесь пока больше вопросов, чем ответов.

С проблемой смерти связана частная, но важнейшая по значению (в том числе и с мировоззренческой точки зрения) проблема: когда наступает смерть? Дело в том, что с этим моментом связаны возможности реанимации и ответ на вопрос: можно ли оживить мёртвого человека? Есть ли смысл через, скажем, 10 минут после прекращения работы сердца и лёгких начинать реанимацию? Реаниматологи знают, что при нормальных условиях (обычная температура тела, нормальное давление и состав газовой среды и т. д.) работы по возвращению жизни бессмысленны, т. к. высшие отделы мозга уже умерли, и возвращённое к жизни существо полноценным социальным существом быть не может (оно будет существовать лишь на биологическом уровне, как животное).

Наконец, вопрос о бессмертии человека.

Смерть представляет собой естественный конец всякого живого существа. Поскольку человек осознаёт свою смертность, она выступает для него как важнейший момент его мировоззрения.

Отношение к смерти во многом определяют формы религиозных культов. Например, для древних египтян земное существование человека было лишь подготовкой к загробному бытию. Отсюда – важный для всего строя египетской жизни культ мёртвых, построение и украшение гробниц, необычайно развитое искусство бальзамирования и т. д.

В большинстве древних культур отношение к смерти носит эпический характер. Иное - трагическое – отношение к смерти возникает позднее и характерно для буддизма в Индии, зороастризма в Иране, иудаизма у древних евреев, даосизма в Китае, религиозно-философского движения в Греции 7-4 вв. до н. э. Трагическое отношение к смерти свидетельствует об обострившемся чувстве личного бытия.

В античности одной из попыток преодолеть страх смерти и дать ей разумное истолкование было учение Сократа, который рассматривал смерть как отделение души от тела, освобождение её из «темницы», где она пребывала в своей земной жизни (надо сказать, что эти воззрения обнаруживаются в более ранние времена у последователей математика и философа Пифагора, заимствовавшего эти представления, в свою очередь, из мифологии народов Среднего Востока III-II тысячелетия до н. э. Согласно античным представлениям, душа и тело изначально принадлежат двум разным мирам – душа происходит из вечного и неизменного мира идей, куда она и возвращается после смерти тела. Последнее же превращается в прах и тлен, к которым оно с самого начала принадлежало.

Учение Сократа, Платона и Аристотеля о бессмертии души смягчает трагизм смерти. Впоследствии оно, хотя и в преобразованной форме, было воспринято христианством и на многие века стало определяющей традицией в европейской духовной жизни, дожив до сегодняшнего дня.

Другое понимание смерти мы находим в философии стоицизма и Эпикура (III в. до н. э.). У них была та же цель, что и у Сократа: освободить человека от страха смерти. Но средствами они пользовались другими. Все вещи в мире имеют конец, рассуждали они, это так естественно, что тут нечего бояться. Тем более что человек со смертью не встречается: когда он жив – смерти нет, а когда смерть приходит – человека уже нет.

В обоих случаях, и у Сократа, и у стоиков, мы встречаемся с рационалистическим подходом к факту смерти. Иной в мировоззренческом плане подход к проблеме смерти обнаруживается в ветхозаветной литературе древних евреев. Здесь человек понимается не как природное, а как сверхприродное существо, ведущее диалог с богом: смерть поэтому рассматривают не как естественный конец жизни, а как кару, постигающую каждого человека за грехи, совершённые его предком – Адамом. Сама мысль древних греков о смерти как естественном конце живого существа представлялась древним евреям верхом бессмыслицы. Они и «преодолевают» эту бессмысленность с помощью веры в то, что «для бога всё возможно». Античная идея вечного природного круговорота заменяется в иудаизме верой в конец света и приход мессии. Здесь, в иудаизме, берёт своё начало христианская идея истории как движения к определённой цели, идеалу.

Противник древнегреческого интеллектуализма – иудаизм – выдвинул трактовку смерти как недоступного разуму таинства. Эта идея присутствует и в христианстве. Но в отличие от иудаизма в христианстве (вследствие появления острого переживания собственного, личного бытия человека) одним из главных мотивов становится вера в спасение – в преодоление смерти богочеловеком Христом, через которого становится возможным спасение всего рода человеческого.

Кризис либеральной идеологии общественного прогресса на рубеже XIX и ХХ вв. возродил в европейском сознании обострённый интерес к проблеме смерти. Ужасы мировой войны, принесшей миллионы смертей, стали очередным мощным толчком к размышлениям о смысле жизни, смерти и бессмертии. Профессор Н. Петров, автор книги «Жизнь после смерти», вышедшей в Казани в 1915 г., так обосновывает необходимость веры в загробную жизнь: «… в земной жизни люди никогда не находят полного осуществления …своего нравственного запроса на добро и правду, они часто видят страдания и гибель людей невинных и добродетельных… Отсюда – потребность иной жизни, где должна быть восстановлена попираемая на земле правда, потребность личной загробной жизни с загробным праведным воздаянием. Только при допущении такой жизни и торжества в ней добра люди могут признать разумно нравственные смысл и ценность человеческого существования; в противном случае жить не стоит или, по крайней мере, не стоит стремиться к добру и правде, не стоит слушаться совести ни своей, ни общественной… Но к такому отрицанию разумно нравственного смысла и ценности жизни способны сравнительно немногие люди: ведь это отрицание возможно только при совершенном отрицании совести. А совесть… упорно не хочет молчать и отказаться от того, что есть добро и зло, и что добро выше, лучше зла… Так совесть постулирует личное бессмертие и помогает людям верить в его действительность».

Понять профессора и тех людей, чьи чаяния он представляет, можно: человек часто бывает слаб и не в состоянии вынести удары судьбы, когда нет веры и надежды на то, что плохое когда-нибудь всё-таки кончится и наступят хорошие времена. Психологический механизм появления представлений о личном бессмертии и загробной жизни в общих чертах ясен, но это вовсе не является доказательством возможности существования сознания независимо от того, чьим сознанием оно является (а именно так – в виде существования души вне тела – представляют себе зачастую люди загробную вечную жизнь). Что же касается рассуждений Н. Петрова о посмертном воздаянии и совести, то они, как нам представляется, элементарно безнравственны: надо быть моральным потому, что тебя за это поощрят, а если не поощрят, то к чему стараться быть нравственным; если знать, что нет бессмертия, то к чему жить праведно, стремиться к добру, слушаться своей совести?

У верующих не укладывается в сознании, как это человек может быть добрым, справедливым, честным, совестливым и знать при этом, что никакого воздаяния за это не последует, что разрушение тела означает и безвозвратное прекращение работы сознания. Они не могут смириться с мыслью, что всё в мире конечно (в том числе и жизнь человеческая и его душа), кроме самого вечно существующего мира.

А что до бессмертия, то оно, конечно, существует. Правда, в ином смысле, чем тот, который придают этим словам верующие в загробный мир, посмертное воздаяние и воскресение.

Жизнь индивида – конечна, но она продолжается в его детях и внуках. Вот почему важнейшим моментом смысла человеческого существования является продолжение рода. Жизнь человека – это и создания его ума и рук; в этих созданиях человек воплощает себя и остаётся жить в них после смерти. Сократ умер две с половиной тысячи лет тому назад, но творения его духа, поскольку они унаследованы его потомками, «работают» и сегодня. И чтобы объяснить их жизненность, действенность, «присутствие их среди нас» нет никакой необходимости конструировать «четвёртое и другие высшие измерения», «мировое психическое поле» и прочие сегодняшние варианты пифагорейско-платоновского мира идей, где они живут вечно, лишь на время спускаясь в головы земных жителей, чтобы вновь покинуть их и вернуться к себе «домой». Ведь род человеческий, общество возможно лишь как непрерывный процесс наследования нынешними поколениями творений прошлых, наследования будущими поколениями творений сегодня живущих людей. Для нас жили наши предки; мы живём для наших детей. От самих людей зависит их будущее и будущее их наследников: если они будут жить только сегодняшним днём, руководствуясь максимой «после нас хоть потоп», - произойдёт то, что уже происходит: расплата за неумение или нежелание заглянуть в завтрашний день, жить и для будущего.

Поиск по сайту: