Крестьяне-середняки

Задача пролета­риата, овладевшего государственной властью, не может быть одинакова в странах, где преобладает крупный капиталистический строй, и в странах, где отсталое, мелкое, среднее и крупное крестьянство.

Нет ни одного декрета (закона), ни одного постановления Советской власти, в котором бы не проводилось разницы между тремя главными группами крестьян:

Первая группа – беднота (пролетарии и полупролетарии) – это те, кто подвергается эксплуатации.

Таких очень много. Когда была власть помещиков и капиталистов, весь гнет падал больше всего на бедноту. Во всех странах мира самой прочной опо­рой истинного социалистического движения являются рабочие и поддерживающая их деревенская беднота.

Вторая группа – кулаки. Кулак – грабит чужие деньги, чужой труд.

Эта группа тянет руку помещикам и капиталистам, врагам Советской власти.

Тре­тья группа – крестьяне-середняки. Сред­ний крестьянин отличается от кулака тем, что не прибегает к эксплуатации чужого труда, живет своим хозяйством, хлеба ему приблизи­тельно хватает, не кулачествует, но и к бедноте не принадлежит[ssssssssssssssss].

Это не враги Советской власти. Они могут быть друзьями ее, мы этого добиваемся и этого добьемся. Все учителя социализма всегда признавали, что рабочие должны будут свергнуть помещиков и капиталистов, чтобы осуществить социализм, но со средними крестьянами возможно и необхо­димо соглашение.

Нет сомне­ния, что главным социальным слоем, который дает экономическую основу мелкобур­жуазной демократии, является в России среднее крестьянство. У нас в России эти течения больше всего связаны с партиями меньшевиков и эсеров^{[tttttttttttttttt]}. Поэтому я хотел напомнить вам, основные положения марксизма об отношении пролетариата к среднему крестьян­ству:

«Каково же наше отношение к мелкому крестьянству?..

Во-первых, мы предвидим неизбежную ги­бель мелкого крестьянина, но ни в коем случае не призваны ускорять ее своим вмеша­тельством.

Во-вторых, точно так же очевидно, что, обладая государственной властью, мы и не подумаем о том, чтобы насильно экспроприировать мелких крестьян, как это мы вынуждены сделать с крупными зем­левладельцами.

Наша задача по отношению к мелким крестьянам состоит прежде всего в том, чтобы их частное производство, их собственность перевести в товарищескую, но не насильно, а посредством примера, предлагая общественную помощь для этой цели.

Мы никогда не можем обещать мелким крестьянам поддержки их единоличного хозяйства и единоличной собственности про­тив превосходящих сил капиталистического производства. Мы можем обещать им только, что не будем против их воли, силой вмешиваться в их имущественные отноше­ния».

(Эн­гельс «Крестьянский вопрос во Франции и Германии».)

При господстве помещиков и капиталистов совсем немногие из средних крестьян, разве один на сотню, добивались прочного благосостояния, да и то добивались только выходя в кулаки, садясь на шею бедноте. А громадное большинство средних крестьян, при власти помещиков и капиталистов, неизбежно будут испытывать нужду и издева­тельство со стороны богатых. Во всех капиталистических странах дела обстоят таким образом.

При социализме возможно полное и прочное благосостояние и всех рабочих, и всех средних крестьян поголовно, без всякого грабежа чужого труда. Никогда ни один большевик, ни один коммунист, ни один разумный социалист не допускали и мысли о насилии против среднего крестьянина. Все социалисты всегда говорили о соглашении с ними, о постепенном добровольном переходе средних крестьян к социализму.

Но средний крестьянин колеблется между нами и кулаками. Небольшое число из них, если повезет, может выйти в кулаки, поэтому их тянет к кулакам, но большинство в кулаки выйти не мо­гут. И если социалисты и коммунисты умеют толково говорить со средним крестьяни­ном, то они докажут ему, что Советская власть выгоднее всякой другой власти, ибо другая власть гнетет и давит среднего крестьянина.

И в программе, которую мы будем принимать через несколько дней, мы против всякого насилия по отношению к среднему крестьянину. Это наша партия заявляет. Если бывают аресты, мы их осуждаем и будем исправлять.

По отношению к кулаку – за насилие, по отношению к среднему крестьянину – против насилия.

Ему мы говорим: мы никогда насильно крестьян в ком­муны не загоняли, и декрета такого нет. Если это бывает на местах – это злоупотреб­ление, за которое смещают должностных лиц и предают суду.

С кулаками надо вести борьбу энергично, ни на какие сделки с ними не идти.

С средними крестьянами мы можем работать вместе и вместе с ними бороться про­тив кулаков. Против середняков мы ничего не имеем. Они, может быть, не социалисты и социалистами не станут, но опыт им докажет пользу общественной обработки земли, и большинство из них сопротивляться не будет.

Кулакам же мы говорим: мы и против вас ничего не имеем, но отдайте ваши излиш­ки хлеба, не спекулируйте и не эксплуатируйте чужого труда. До тех же пор, пока этого не будет, мы будем с вами вести беспощадную борьбу.

У трудящихся мы ничего не отнимаем, но у тех, кто пользуется наемным трудом, кто наживается на других, – у тех мы экспроприируем все. (Бурные аплодисменты.)

Теснейший союз и полное слияние с деревенской беднотой;

уступки и соглашение с средним крестьянином;

беспощадное подавление кулаков, этих кровопийц, вампиров, грабителей народа, спекулянтов, наживающихся на голоде;

– вот какова программа сознательного рабочего. Вот политика рабочего класса.

Распространяйте коммунизм среди крестьянской бедноты, большинство будет на нашей стороне.

Старайтесь идти на уступки с средним крестьянином, отно­ситься к нему как можно осторожнее, справедливее, ему мы можем и должны делать уступки.

Будьте беспощадны к ничтожной горстке эксплуататоров, в том числе кула­ков, спекулянтов хлебом, наживающихся на народной нужде, на голоде рабочей массы, – к горстке кулаков, которые пьют кровь трудящихся.

Из тех жалоб, которые раздаются надо отметить жалобы на чрезмерно «начальническое», не демократическое, а иногда и на прямо безобразное поведение местных властей, особенно в захолустьях, где труднее поставить правильный контроль и надзор за местными властями.

Надо избегать всего, что могло бы поощрить на практике отдельные злоупотребле­ния. К нам присосались кое-где карьеристы, авантюристы, которые назвались комму­нистами и надувают нас, которые полезли к нам потому, что коммунисты теперь у вла­сти, потому, что более честные «служилые» элементы не пошли к нам работать вслед­ствие своих отсталых идей, а у карьеристов нет никаких идей, нет никакой честности. Эти люди, которые стремятся только выслужиться, пускают на местах в ход принужде­ние и думают, что это хорошо. А на деле это приводит иногда к тому, что крестьяне го­ворят: «Да здравствует Советская власть, но долой коммунию!» (т.е. коммунизм). Такие случаи не выдуманы, а взяты из живой жизни, из сообщений товарищей с мест.

Мы не должны забывать того, какой гигантский вред приносит всякая неумеренность, всякая скоропалительность и торопливость.

Нам нужно было спешить во что бы то ни стало, путем отчаянного прыжка, выйти из империалистической войны, которая нас довела до краха, нужно было употребить са­мые отчаянные усилия, чтобы раздавить буржуазию и те силы, которые грозили разда­вить нас. Все это было необходимо, без этого мы не могли бы победить. Но если подобным же образом действовать по отношению к среднему кре­стьянству, – это будет таким идиотизмом, таким тупоумием и такой гибелью дела, что сознательно так работать могут только провокаторы.

У крестьян до сих пор у них осталось предубеждение против крупного хозяйства. Крестьянин думает: «Если крупное хозяйство, значит, я опять батрак». Конечно, это ошибочно. Но у крестьянина с представлением о крупном хозяйстве связана ненависть, воспоминание о том, как угнетали народ поме­щики. Это чувство остается, оно еще не умерло.

Действовать здесь насилием, значит погубить все дело.

Здесь нужна работа длительного воспита­ния. Крестьянину, который не только у нас, а во всем мире, является практиком и реа­листом, мы должны дать конкретные примеры в доказательство того, что «коммуния» лучше всего.

По этому вопросу мы должны сказать, что коммуны мы поощряем, но они должны быть поставлены так, чтобы завоевать доверие крестьянина. А до тех пор мы – уча­щиеся у крестьян, а не учителя их^{[uuuuuuuuuuuuuuuu]}.

Конечно, не выйдет никакого толку, если в деревне будут появляться скоропалительные люди, которые порхнули ту­да из города, приехали, покалякали, учинили несколько интеллигентских, а то и не ин­теллигентских склок и, расплевавшись, разъехались. Это бывает. Вместо уважения, они вызывают насмешку, и совершенно законно.

Нет ничего глупее, когда люди, не знающие сельско­го хозяйства и его особенностей, люди, которые бросились в деревню только потому, что они услышали о пользе общественного хозяйства, устали от городской жизни и же­лают в деревне работать, – когда такие люди считают себя во всем учителями кресть­ян.

Нет ничего глупее, как самая мысль о насилии в области хозяйственных отношений среднего крестьянина.

Задача здесь сводится не к экспроприации среднего крестьянина, а к тому, чтобы учесть особенные условия жизни крестьянина, к тому, чтобы учиться у крестьян способам перехода к лучшему строю и не сметь командовать!

Вот правило, которое мы себе поставили. (Аплодисменты всего съезда.)

Все усилия честных рабочих и крестьян направляются на то, чтобы очистить Россию от таких «последы­шей» помещичьего и капиталистического быта, которые позволяют себе вести себя как «начальники», тогда как, по законам нашей рабоче-крестьянской республики, они обя­заны быть выборными от Советов, дающими пример добросовестности и строгого ис­полнения законов[vvvvvvvvvvvvvvvv]. Советская власть не мало расстреляла уже таких должностных лиц, которые попадались, например, во взяточничестве, и борьба против подобных негодяев будет доведена до конца^{[wwwwwwwwwwwwwwww]}.

Средний крестьянин стоит между двух лагерей. Но, товарищи, политика тут совершен­но ясна: мы против насилия над средними крестьянами, мы за соглашение с ними, за уступки. Медленным путем средний крестьянин может прийти к коммунизму и придет.

Мы прекрасно знаем, что такие величайшие перевороты в жизни десятков миллио­нов людей, касающиеся наиболее глубоких основ жизни и быта, как переход от мелкого единичного крестьянского хозяйства к общей обработке земли, могут быть созданы только длительным трудом, что они вообще осуществимы лишь тогда, когда необхо­димость заставляет людей переделать свою жизнь.

Это среднее крестьянство, конечно, нельзя убедить теоретическими рассуждения­ми или агитационными речами, – на это мы не рассчитываем, – но его убедит пример и сплоченность трудящейся части крестьянства; его убедит союз этого трудящегося крестьянства с пролетариатом, и здесь мы рассчитываем на длительное, постепенное убеждение, на ряд переходных мер.

Рабочие приносили и приносят бедноте свою помощь в борьбе с кулаками. В гражданской войне, разгоревшейся в деревне, рабочие стоят на стороне беднейшего крестьянства.

Рабочее т.е. большевистское правительство, доказало это делом, а не словами.

Мы доказали это, приняв и строго проводя закон о «социализации земли».

Мы доказали это, утроив хлебные цены, ибо мы вполне признаем, что заработок среднего крестьянина часто не соответствует теперешним ценам на промыш­ленные продукты и должен быть повышаем.

Мы, большевики, были противниками закона о социализации земли. Но все же мы его подписывали, потому что мы не хотели идти против воли большинства крестьянст­ва. Воля большинства для нас всегда обязательна, и идти против этой воли – значит совершать измену революции.

Мы не хотели навязывать крестьянству чуждой ему мысли о никчемности уравнительного разделения земли. Мы считали, что лучше, если сами трудящиеся крестьяне собственным горбом, на собственной шкуре увидят, что уравнительная дележка – вздор. Только тогда мы бы могли их спросить, где же выход из того разорения, из того кулацкого засилья, что происходит на почве дележки земли?

Дележка хороша была только для начала. Она должна была показать, что земля отходит от помещиков, что она переходит к крестьянам. Но этого недостаточно. Выход только в общественной обработке земли.

Этого сознания у вас не было, но жизнь сама приводит вас к этому убеждению. Коммуны, артельная обработка, товарищества крестьян – вот где спасение от невыгод мелкого хозяйства, вот в чем средство поднятия и улучшения хозяйства, экономии сил и борьбы с кулачеством, тунеядством и эксплуатацией.

Мы хорошо знали, что крестьяне живут, точно вросшие в землю: крестьяне боятся новшеств, они упорно держатся старины. Мы знали, что крестьяне только тогда пове­рят в пользу той или иной меры, когда они собственным умом дойдут до понимания, до сознания этой пользы. И потому мы помогали разделу земли, хотя и сознавали, что не в этом выход.

Но теперь бедняки сами начинают с нами соглашаться.

Такой труд, когда крестьянин работал на своем участке земли, на своем дворе, со своим скотом, птицей, бороной, сохой и прочим, – мы видели много лет, много столетий.

Мы прекрасно знаем, что в России и в других странах из этого по­лучается только крестьянская темнота, нищета, господство богатых над беднотой, по­тому что вразброд одолеть те задачи, которые стоят перед сельскохозяйственными промыслами, – нельзя^{[xxxxxxxxxxxxxxxx]}. Можно получить только опять старую нищету, из которой один из ста выбиваются в богатенькие, а остальные живут в нищете.

Советское хозяйство ставит своей задачей постепенно научить сельское население самостоятельно вырабатывать новый порядок, порядок общего труда, при котором не может снова родиться кучка богатеньких и давить на массу бедноты, как это бывало всегда и не только в деревнях у нас, но и в самых свободных республиках.

Вот почему сейчас наша задача – переход к общественной обработке земли, переход к крупному общему хозяйству. Но никаких принуждений со стороны Советской власти быть не может; никакой закон к этому не принуждает. Сельскохозяйственная коммуна основывается добровольно, переход к общественной обработке земли мо­жет быть только добровольным, ни малейшего принуждения в этом отношении со сто­роны рабоче-крестьянского правительства не может быть, и законом не допускается.

Советская власть говорит: мы пошлем агрономов, которые есть, все, что осталось из сельскохозяйственных орудий, дадим советским хозяйствам. Если удастся окончить войну и заключить мир с Америкой, то мы получим оттуда транспорт, улучшенные орудий и дадим их советским хозяйствам для того, чтобы в крупных хозяйствах общим трудом производилось бы лучше, чем прежде, дешевле, чем прежде, и больше, чем прежде.

Мы последовательнейшим образом развиваем наши задачи. Нам необходимо от задачи подавления буржуазии перенести наше внимание на задачу устроения жизни среднего крестьянства. Мы должны с ним жить в мире. Сред­нее крестьянство в коммунистическом обществе только тогда будет на нашей стороне, когда мы облегчим и улучшим экономические условия его жизни. Если бы мы могли дать завтра 100 тысяч первоклассных тракторов, снабдить их бензином, снабдить их машинистами (вы прекрасно знаете, что пока это – фантазия), то средний крестьянин сказал бы: «Я за коммунию» (т.е. за коммунизм). Но для того, чтобы это сделать, надо сначала победить международную буржуазию, надо заставить ее дать нам эти тракто­ры, или же надо поднять нашу производительность настолько, чтобы мы сами могли их доставить. Только так будет верно поставлен этот вопрос.

Крестьянин нуждается в промышленности города, без нее он жить не может, а она в наших руках. Если мы возьмемся за дело правильно, тогда крестьянин будет благода­рен нам за то, что мы понесем ему из города эти продукты, эти орудия, эту культуру. Их понесут ему не эксплуататоры, не помещики, а такие же товарищи-труженики, ко­торых он ценит чрезвычайно глубоко, но ценит практически, ценит только их фактиче­скую помощь, отвергая – и вполне справедливо отвергая – командование, «предписа­ния» сверху.

Сначала помогите, потом добивайтесь доверия.

Если правильно будет вестись это дело, если правильно будет поставлен каждый шаг каждой нашей группы в уезде, в во­лости, в продовольственном отряде, в любой организации, если каждый наш шаг будет внимательно проверен с этой точки зрения, мы завоюем доверие крестьянина и лишь тогда мы сможем идти дальше. Теперь мы должны дать ему помощь, дать совет. Это не будет приказ командира, а совет товарища. Крестьянин будет тогда вполне за нас.

Как свергнуть буржуазию, как ее подавлять, – этому мы научились и этим гордим­ся. Как урегулировать отношения с миллионами среднего крестьянства, каким путем завоевать его доверие, этому мы еще не научились, – это надо сказать открыто. Но за­дачу мы поняли, мы ее поставили и мы себе говорим со всей надеждой, со всем знани­ем и со всей решительностью: с этой задачей мы справимся, и тогда социализм будет абсолютно непобедим.

У нас не было опыта. Сама борьба с эксплуататорами взята нами из опыта. Если нас иногда осуждали за нее, то мы можем сказать:

«Господа капиталисты, вы в этом виноваты. Ес­ли бы вы не оказали такого дикого, такого бессмысленного, наглого и отчаянного со­противления, если бы вы не пошли на союз с буржуазией всего мира, – переворот принял бы более мирные формы».

Теперь, отразив бешеный натиск со всех сторон, мы можем перейти к иным методам, потому что мы действуем не как кружок, а как партия, ведущая за собой миллионы. Миллионы не могут сразу понять перемену курса и по­этому сплошь и рядом удары, предназначаемые для кулаков, попадают в среднего крестьянина. Это не удивительно. Надо только понять, что это вызывается историческими условиями, которые изжиты, и что новые условия и новые задачи по отношению к этому классу требуют новой психологии.

Наши декреты относительно крестьянского хозяйства в основе правильны. Мы ни от одного из них не имеем оснований отказываться, ни об одном жалеть. Но если декреты правильны, то неправильно навязывать их крестьянину силой. Ни в одном декрете об этом не говорится. Они правильны, как намеченные пути, как призыв к практическим мероприятиям. Когда мы говорим: «Поощряйте объединение», – мы даем директивы, которые много раз должны быть испробованы, чтобы найти окончательную форму их проведения. Раз сказано, что необходимо добиваться добровольного согласия, значит нужно крестьянина убеждать и нужно убеждать практически. Словами они не дадут себя убедить и прекрасно сделают, что не дадут. Плохо было бы, если бы они давали себя убеждать одним прочтением декретов и агитационными листками. Если бы так можно было переделать экономическую жизнь, – вся эта переделка не стоила бы ло­маного гроша. Нужно сначала доказать, что такое объединение лучше, объединить лю­дей так, чтобы они действительно объединились, а не расплевались, – доказать, что это выгодно.

Так ставит вопрос крестьянин, и так ставят вопрос наши декреты. Если мы до сих пор этого добиться не умели, в этом ничего постыдного нет, мы должны это открыто признать.

Если бы мы ожидали, что от написания сотни декретов изменится вся деревенская жизнь, мы были бы круглыми идиотами. Но если бы мы отказались от того, чтобы в декретах наметить путь, мы были бы изменниками социализму.

Эти декреты, которые практически не могли быть проведены сразу и пол­ностью, играли большую роль для пропаганды. Если в прежнее время мы пропаганди­ровали общими истинами, то теперь мы пропагандируем работой. Это – тоже пропо­ведь, но это проповедь действием – только не в смысле единичных действий каких-нибудь выскочек, над чем мы много смеялись в эпоху анархистов и старого социализма. Наш декрет есть призыв, но не призыв в прежнем духе: «Рабочие, поднимайтесь, свергайте буржуазию!». Нет, это – призыв к массам, призыв их к прак­тическому делу.

Товарищи, последние декреты о мероприятиях Советской власти показывают нам, что путь пролетарской диктатуры – путь тяжелых испытаний.

Самый коренной вопрос жизни, о хлебе, поставили последние декреты.

Декреты, это – инструкции, зовущие к массовому практическому делу.

Вот что важно. Пусть в этих декретах многое негодно, много такого, что в жизнь не пройдет. Но в них есть материал для практического дела, и задача декрета состоит в том, чтобы научить практическим шагам те сотни, тысячи и миллионы людей, которые прислушиваются к голосу Советской власти. Это – проба практического действия в области социалистического строительства в деревне.

Если мы так будем смотреть, то­гда из суммы наших законов, декретов и постановлений мы вынесем чрезвычайно мно­го. Мы не будем смотреть на них, как на абсолютные постановления, которые надо во что бы то ни стало, тотчас же, сразу провести.

Всякий сознательный рабочий будет разъяснять это среднему крестьянину и терпеливо, настойчиво, многократно доказывать ему, что социализм бесконечно выгоднее для среднего крестьянина, чем власть царей, помещиков, капиталистов.

Рабочая власть никогда не обижала и не обидит среднего крестьянина[yyyyyyyyyyyyyyyy]. А власть царей, помещиков, капиталистов, кулаков всегда не только обижала среднего крестьяни­на, а прямо душила, грабила, разоряла его во всех странах, везде без исключения, в России в том числе.

Поиск по сайту: