Революция есть война

Это – единственная законная, правомерная, справедливая, действительно великая война из всех войн, какие знает история.

Эта война ведется не в корыстных интересах кучки правите­лей и эксплуататоров, как все и всякие войны, а в интересах массы народа против тиранов, в интересах миллионов и десятков миллионов эксплуатируемых и трудящихся против произвола и насилия.

Все сторонние наблюдатели в один голос признают теперь, что в России эта война объявлена и начата. Пролетариат поднимется снова еще большими массами. Остатки детской веры в царя вымрут теперь так же скоро, как скоро перешли петербургские рабочие от петиции к баррикадам. Рабочие будут повсюду вооружаться.

Не страшно, что полиция удесятерит строгости по надзору за складами и магазинами ору­жия. Никакие строгости, никакие запреты не остановят городские массы, сознавшие, что без оружия они всегда, по любому поводу, могут быть доведены правительством до расстрела. Каждый поодиночке будет напрягать все усилия, чтобы раздобыть себе ру­жье или хоть револьвер, чтобы прятать оружие от полиции и быть готовым дать отпор кровожадным слугам царизма.

Всякое начало трудно – говорит пословица. Рабочим было очень трудно перейти к вооруженной борьбе – правительство заставило их.

Первый, самый трудный шаг сделан.

Характерный разговор рабочих на одной из улиц Москвы передает английский корреспондент. Группа рабочих открыто обсуждала уроки дня.

«Топоры? – говорит один. – Нет, топорами ничего не сделаешь против сабли. Топором его не достанешь, а но­жом еще и того меньше. Нет, нужны револьверы, а еще лучше ружья».

Такие и подобные разговоры ведутся теперь по всей России. И эти разговоры после «Владимирова дня» в Петербурге не останутся одними разговорами.

Бросая общий взгляд на события кровавого воскресенья, всего более поражаешься этим сочетанием наивной патриархальной веры в царя и ожесточенной уличной борьбы с оружием в руках против царской власти.

Первый день русской революции с поразительной силой поставил лицом к лицу старую и новую Россию, показал агонию искон­ной крестьянской веры в царя-батюшку и рождение революционного народа в лице го­родского пролетариата. Недаром европейские буржуазные газеты говорят, что Россия 10-го января уже не то, чем была Россия 8-го января.

У нас в России во главе движения оказался священник, который за один день перешел от призыва – идти с мирным ходатайством к самому царю – к призыву начинать революцию.

«Товарищи, русские рабочие!», – писал свящ. Георгий Гапон после кровавого дня в письме, прочтенном на соб­рании либералов. – «У нас нет больше царя. Река крови протекла сегодня между ним и русским народом. Пора русским рабочим без него начать вести борьбу за народную свободу».

Это не священник Георгий Гапон говорит. Это говорят те тысячи и десятки тысяч, те миллионы и десятки миллионов русских рабочих и крестьян, которые до сих пор могли наивно и слепо верить в царя-батюшку, искать облегчения своего невыносимо тяжело­го положения у «самого» царя-батюшки, обвинять во всех безобразиях, насилиях, про­изволе и грабеже только обманывающих царя чиновников.

Долгие поколения забитой, одичалой, заброшенной в медвежьих углах мужицкой жизни укрепляли эту веру.

Каж­дый месяц жизни новой, городской, промышленной, грамотной России подкапывал и разрушал эту веру.

Последнее десятилетие рабочего движения выдвинуло тысячи пере­довых пролетариев социал-демократов, которые вполне сознательно порвали с этой верой.

Но за этими тысячами и десятками тысяч стояли сотни тысяч и миллионы трудящихся и эксплуатируемых, унижаемых и оскорбляемых, пролетариев и полупролетариев, у которых еще могла оставаться такая вера.

Они не могли идти на восстание, они способны были только просить и умолять. Их чувства и настроение, их уровень знания и политического опыта выразил священник Георгий Гапон, и в этом состоит историческое значение той роли, которую сыграл в начале русской революции человек, вчера еще никому неведомый, сегодня ставший героем дня Петербурга, а за Петербургом всей европейской печати.

Сможет ли социал-демократия овладеть этим стихийным движением? – с тревогой спрашивали себя наши петербургские товарищи, видя неудержимо быстрый рост всеобщей стачки, захватывающей необычайно широкие слои пролетариата, видя неотразимость влияния Гапона на такие «серые» массы, которые могли бы увлечься и прово­катором.

И социал-демократы не только не поддерживали наивных иллюзий насчет возможности мирного ходатайства, они спорили с Гапоном, они прямо и решительно отстаивали все свои взгляды и всю свою тактику.

И история, которую творили рабочие массы без социал-демократии, подтвердила правильность этих взглядов и этой тактики. Логика классового положения пролетариата оказалась сильнее ошибок, наивностей и иллюзий Гапона. Великий князь Владимир, действующий от имени царя и со всей властью царя, взялся своим подвигом палача показать рабочим массам то, что социал-демократы всегда показывали и будут показывать им печатным и устным сло­вом.

Массы рабочих и крестьян, сохранившие еще остаток веры в царя, не могли идти на восстание, – сказали мы. После девятого января мы вправе сказать: теперь они могут идти и пойдут на восстание.

«Царь-батюшка» своей кровавой расправой с безоружными рабочими сам толкнул их на баррикады и дал им первые уроки борьбы на баррика­дах. Уроки «батюшки-царя» не пропадут даром.

Социал-демократии остается позаботиться о возможно более широком распространении вестей о петербургских кровавых днях, о большей сплоченности и организован­ности своих сил, о более энергичной пропаганде давно уже выдвинутого ею лозунга: всенародного вооруженного восстания.

Мы должны выдвинуть решительный и прямой лозунг, проповедовать его как наиболее злободневную задачу политики.

Ошибочно было бы думать, что революционные классы всегда обладают достаточной силой для соверше­ния переворота, когда этот переворот вполне назрел в силу условий общественно-экономического развития. Нет, общество человеческое устроено не так разумно и не так «удобно» для передовых элементов. Переворот может назреть, а силы у революци­онных творцов этого переворота может оказаться недостаточно для его совершения, – тогда общество гниет, и это гниение затягивается иногда на целые десятилетия.

Что демократический переворот в России назрел, это несомненно. Но хватит ли силы те­перь у революционных классов осуществить его, это еще неизвестно. Это решит борь­ба, критический момент которой приближается с громадной быстротой. Моральный перевес несомне­нен, моральная сила уже подавляюще велика; без нее, конечно, ни о каком перевороте не могло бы быть и речи. Она – условие необходимое, но еще не достаточное. А пре­творится ли она в материальную силу, достаточную, чтобы сломить весьма и весьма серьезное (не будем закрывать на это глаза) сопротивление самодержавия, – это пока­жет исход борьбы[xx].

Лозунг восстания есть лозунг решения вопроса материальной, военной силой. Этот ло­зунг нельзя выставлять до тех пор, пока не назрели общие условия переворота, пока не проявились определенно возбуждение и готовность масс к действию, пока внешние об­стоятельства не привели к явному кризису.

Но раз такой лозунг выставлен, – тогда уже было бы прямо позорно пятиться от него назад. Нет, раз уже жребий брошен, надо оставить всякие увертки, надо прямо и открыто разъяснять самым широким массам, каковы теперь практические условия успешного переворота.

Победа возможна только при героическом напряжении силы пролетариата. Тут перед нами не проторенные пути медленной подготовительной работы, а величайшие, гран­диозные задачи организации восстания, концентрации революционных сил пролета­риата, сплочения их с силами всего революционного народа, вооруженного нападения, учреждение временного революционного правительства.

Никто уже не сомневается в том, что именно самое энергичное участие в этой борьбе пролетариата решит исход революции в России.

Нам, социал-демократам, предстоит теперь оказаться дос­тойными представителями и руководителями самого революционного класса, помочь ему добиться самой широкой свободы, – залога победоносного шествия к социализму.

Мы окажемся изменниками и предателями революции, если не используем этой праздничной энергии масс и их революционного энтузиазма для беспощадной и беззаветной борьбы за прямой и решительный путь.

Пусть оппортунисты буржуазии трусли­во думают о будущей реакции. Рабочих не испугает мысль ни о том, что реакция соби­рается быть страшной, ни о том, что буржуазия собирается отшатнуться.

Рабочие не ждут сделок, не просят подачек, они стремятся к тому, чтобы беспощадно раздавить реакционные силы, т.е. к революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянст­ва.

Поиск по сайту: