Глава 6. Третья Государственная Дума. 1907-1909 (т. 16-19)

После разгона второй Думы преобладающей чертой политической литературы стало уныние, покаяние, ренегатство. Начиная с г. Струве, продолжая «Товарищем», кончая рядом писателей, примыкающих к с.-д. – мы видим отречение от революции, ее тра­диций, ее приемов борьбы, стремление приладиться так или иначе поправее.

Почему именно теперь, перед третей Думой, известные круги мещанства порождают та­кие взгляды?

Потому, что эти круги, покорно меняют свои убеждения вслед за каждым поворотом правительственной политики – верят в октябристскую Думу, считают выполнимой ее миссию, и спешат приладиться к «октябристским реформам», спешат идейно обосновать и оправдать свое приспособление к октябризму.

Миссия октябристской Думы, по замыслу правительства, состоит в том, чтобы завершить революцию прямой сделкой старой власти с помещиками и крупнейшей буржуазией на основе известного минимума конституционных реформ.

Говоря абстрактно, в этом нет ничего абсолютно невозможного, ибо на западе Европы ряд буржуазных ре­волюций завершается упрочением «октябристских» конституционных порядков.

Во­прос в том, возможны ли в современной России октябристские «реформы», спо­собные остановить революцию? Не осуждены ли октябристские «реформы», в силу глубины нашей революции, на такой же крах, как и кадетские «реформы»? Не будет ли октябристская Дума столь же кратким эпизодом, как Думы кадетские, эпизодом на пу­ти к восстановлению господства черносотенцев и самодержавия?

Мы пережили период непосредственной революционной борьбы масс (1905 год), давшей некоторые завоевания свободы.

Мы пережили затем период остановки этой борьбы (1906 и половина 1907 года).

Этот период дал ряд побед реакции и ни одной победы революции, потерявшей завоевания первого периода.

Это был период кадетских конституционных иллюзий. Массы еще более или менее верили в «парламентаризм» при самодержавии, и самодержавие, понимая опасность чистого господства черносотенцев, пыталось столковаться с кадетами, делало опыты, примеряло разного типа конституционные костюмы, испытывало, какую меру реформы способны принять «хозяева» России, господа крупнейшие помещики.

Опыт кадетской конституции кончился крахом, несмотря на то что кадеты вели себя во второй Думе совершенно по-октябристски, не только не нападали на правительство, не возбуждали против него масс, но и систематически успокаивали массы, борясь с «левыми», т.е. с партиями пролетариата и крестьянства, поддерживали прямо и решительно данное правительство (бюджет и т.д.).

Опыт кадетской конституции не удался не потому, что у кадетов или у правительства не было доброго желания, а потому, что объективные противоречия русской революции оказались слишком глубоки.

Опыт показал, что даже при полном подавлении массовой борьбы, при полном самоуправстве старой власти в подтасовке выборов и т.д. крестьянские массы (а в буржуазной революции исход больше всего зависит от крестьянства) предъявили такие требования, которые никакое дипломатиче­ское искусство кадетских посредников не в состоянии приспособить к господству привилегированных помещиков.

Если г. Струве злобствует теперь против трудовиков (не говоря уже о с-д.), если «Речъ» ведет целый поход против них, то это не случайность и не простая досада буржуазного адвоката, услуги которого отвергнуты мужиком. Это – неизбеж­ный политический шаг в эволюции кадетов: не удалось помирить помещиков с трудовиками, – значит (для буржуазной интеллигенции вывод может быть только такой), значит, надо не более широкие массы поднять на борьбу против помещиков, а пони­зить требования трудовиков, еще уступить помещикам, «отбросить революционные утопии», отбросить придумывание решительных ло­зунгов и форсирование движения, как говорит новый слуга кадетов, г. Горн[140].

Правительство приспособляется к помещикам тем, что отдает выборы всецело в их руки, лишая избирательных прав крестьянство.

Кадеты приспособляются к помещикам тем, что громят трудовиков за революционность и неуступчивость.

Беспартийные политиканы, вроде сотрудников «Товарища», приспособляются к помещикам тем, что зовут пролетариат и крестьянство «согла­совать» свою политику с кадетской, войти в «демократическую коалицию» с кадетами, отречься от «решительных лозунгов» и проч.

Правительство действует систематически.

Шаг за шагом отбирает оно то, что завое­вано «форсированным движением» и что осталось без защиты при затишье этого дви­жения.

Шаг за шагом пробует оно, на какие «реформы» можно бы было присогласить господ помещиков.

Не смогли этого сделать кадеты? Не смогли в силу помех со сторо­ны левых, вопреки искреннему желанию и потугам самих кадетов? Значит, надо обкарнать избирательные права «левых» и отдать решение в руки октябристов: только в слу­чае неудачи и этого опыта придется целиком отдаться во власть «Совету объединен­ного дворянства».

В действиях правительства есть смысл, система, логика. Это – логика классовых интересов помещика. Надо отстоять эти интересы и надо оберегать как-никак буржуазное развитие России. Для осуществления этих планов правительства нужно насильственное подавление интересов и движения масс, отнятие у них избирательных прав, отдача их на расправу 130 тысячам. Удастся ли осуществить эти планы, – этот вопрос решит только борьба.

Мы, с.-д., решаем этот вопрос своей борьбой. И кадеты решают этот вопрос борьбой... против левых[nnnnnn].

Смена второй Думы третьей Думой есть смена кадета, действующего по-октябристски, октябристом, действующим при помощи кадета.

Во II Думе главенствовала партия буржуазных интеллигентов, которые за счет народа называли себя де­мократами и за счет буржуазии поддерживали правительство.

В III Думе должна главенствовать пар­тия помещиков и крупных буржуа, нанимающих себе для показной оппозиции и для деловых услуг буржуазную интеллигенцию.

Эта нехитрая вещь доказана всем полити­ческим поведением партии кадетов.

Эту нехитрую вещь начал понимать теперь даже обыватель: мы сошлемся на такого свидетеля, как г. Жилкин[141], которого смешно было бы заподозрить в симпатии к большевизму или в предвзя­той и непримиримой вражде к кадетам. В сегодняшнем № (351) «Товарища» г. Жилкин так передает впечатления «бодрого» провинциала:

«Помещики из октябристов, с которыми я разговаривал, рассуждают так: «кадетов можно выбирать. Они чем хороши? Уступчивы. В I Думе запросили много. Во II уступили. Даже в программе урезки сде­лали. Ну, в III еще уступят. Глядишь, до чего-нибудь и доторгуются. А потом, если уже по чистой правде говорить, некого нам из октябристов проводить.... Пускай уж кадеты проходят. Разница между нами не так уж велика. Поправеют и они в III Думе... С октябристами по нужде дружбу ведем... Где у них ораторы или крупные люди?»

Кто судит о партиях по их названиям, программам, посулам и речам, тот мо­жет питать надежды насчет демократической коалиции левых и кадетов при III Думе.

Но у кого есть хоть капля революционного чутья и вдумчивого отношения к урокам нашей революции, кто действительно руководится принципом классовой борьбы и судит о партиях по их классовому характеру, – тот нисколько не удивится тому, что партия буржуазной интеллигенции годна лишь на лакейские услуги по отношению к партии крупных буржуа.

Господа Горны и Неведомские[142] способны думать, что расхождение кадетов с демократией есть исключение, расхождение их с октябри­стами есть правило. Дело обстоит как раз наоборот. Кадеты – настоящая родня октяб­ристам по всей их классовой природе. Кадетский демократизм – мишура, временное отражение демократизма масс, или прямой обман, которому поддаются российские мещане.

Картина октябристских «реформ», ко­торые нам сулят, вполне ясна.

Помещик «устраивает» мужика и устраивает так, что без карательных экспедиций, без порки крестьян и расстрелов рабочих нельзя заставить население принять реформы.

Кадетский профессор чинит оппозицию: он доказывает, с точки зрения современной науки права, необходимость конституционного утверждения правил о карательных экспедициях, осуждая чрезмерное усердие полиции.

Кадетский адвокат чинит оппозицию: он доказывает, что по закону надо давать по 60, а не по 200 ударов, и что следует ассигновать правительству деньги на розги, поставив условие о соблюдении законности.

Кадетский врач готов считать пульс секомому и писать иссле­дование о необходимости понижения предельного числа ударов вдвое.

Разве не такова была кадетская оппозиция во II Думе? И разве не ясно, что за такую оппозицию октябристский помещик не только выберет кадета в Думу, но и согласится платить ему профессорское или иное какое жалованье?

Демократическая коалиция социалистов с кадетами во ІІ Думе или при III Думе означала бы на деле, в силу объективного положения вещей, не что иное, как превращение рабочей партии в слепой и жалкий придаток либералов, полное предательство интересов пролетариата и революции.

Мы должны неустанно разъяснять пролетариату сущность классовых интересов буржуазии и мелкой буржуазии в капиталисти­ческом обществе.

Но эти истины войдут в плоть и кровь широких пролетарских масс лишь тогда, когда они будут видеть, осязать поведение партий того или иного класса, – когда к ясному сознанию их классовой природы прибавится непосредственная реакция пролетарской психики на все обличье буржуазных партий.

Нигде в мире буржуазия не проявила в буржуазной революции такого реакционного зверства, такого тесного союза со старой властью как у нас.

Пусть же наш пролетариат вынесет из русской буржуазной революции тройную ненависть к буржуазии и решимость к борьбе против нее.

Нигде в мире мелкая буржуазия – начиная от «народных социали­стов» и трудовиков и кончая затесавшимися в социал-демократию интеллигентами – не проявляла такой трусости и бесхарактерности в борьбе, такого подлого разгула ренегатских настроений, такой угодливости по отношению к героям буржуазной моды или реакционного насилия.

Пусть же наш пролетариат вынесет из нашей буржуазной революции тройное презрение к мелкобуржуазной дряблости и неустойчивости.

Как бы ни шла дальше наша революция, какие бы тяжелые времена ни приходилось подчас переживать пролетариату, – эта ненависть и это презрение сплотят его ряды, очистят его от негодных выходцев из чужих классов, увеличат его силы, закалят его для нанесения тех ударов, с которыми он обрушится на все буржуазное общество.

Все, что завоевано доныне освободительным движением в России, завоевано всецело и исключительно революционной борьбой масс с пролетариатом во главе.

Поворот в развитии борьбы начинается с поражения декабрьского восстания. Контрреволюция шаг за шагом переходит в наступление по мере ослабления массовой борь­бы.

В эпоху I Думы эта борьба выразилась очень и очень внушительно в усилении крестьянского движения, в широком разгроме гнезд крепостников-помещиков, в целом ряде солдатских восстаний.

И реакция наступала тогда медленно, не решаясь сразу произвести государственный переворот. Лишь после подавления Свеаборгского[143] и Кронштадтского[144] восстаний июля 1906 года она делается смелее, во­дворяет военно-полевой режим, начинает по частям отнимать выборное право (сенатские разъяснения), наконец, окончательно окружает полицейской осадой II Ду­му и ниспровергает всю пресловутую конституцию.

Период упадка движения масс был периодом высшего расцвета партии кадетов. Она эксплуатировала этот упадок, выступая в качестве «борца» за конституцию. Она поддерживала в народе всеми силами веру в эту конституцию и проповедовала необходимость ограничиться именно «парламентской» борьбой.

Пролетарская массовая борьба дала завоевания всему народу. Либеральное руководство движением не дало ничего кроме поражений.

До октября 1905 года либералы держали иногда сочувственный нейтралитет по отношению к революционной борьбе масс, но и тогда уже они начали выступать против нее, посылая депутацию с подлыми речами к царю, поддерживая булыгинскую Думу не из-за недомыслия, а из-за прямой вражды к революции.

После октября 1905 года либералы только и делали, что позорно предавали дело народной свободы. В ноябре 1905 года они подсылали г-на Струве интимно побеседовать с г. Витте. Весной 1906 года они подрывали революционный бойкот и своим отказом открыто пе­ред Европой высказаться против займа помогали правительству добыть миллиарды на завоевание России. Летом 1906 года они торговались с заднего крыльца с Треповым о министерских портфелях и боролись с «левыми», т.е. с революцией, в I Думе. В январе 1907 года они опять забегали к полицейским властям (визит Милюкова у Столыпина). Весной 1907 года они поддерживали правительство во II Думе. Революция замечатель­но быстро разоблачила либерализм и показала на деле его контрреволюционную при­роду.

В этом отношении период конституционных упований прошел далеко не бесполезно для народа. Опыт I и II Думы не только научил понимать все беспре­дельное убожество той роли, которую играет либерализм в нашей революции. Этот опыт и на деле ликвидировал попытку руководить демократическим движением со стороны партии, которую только политические младенцы или выжившие из ума старцы могут считать действительно «конституционно-демократической».

Не жалеть о крахе конститу­ционных иллюзий должны социал-демократы. Они должны сказать, как говорил Маркс про контрреволюцию в Германии: народ выиграл то, что потерял свои иллюзии. Буржуазная демократия в России выиграла то, что потеряла негодных вождей и дряблых союзников. Тем лучше для политического развития этой демократии.

Партии пролетариата остается позаботиться о том, чтобы богатые политические уроки нашей революции и контрреволюции были глубже продуманы и тверже усвоены широкими массами.

Период натиска на самодержавие развернул силы пролетариата и научил его основам революционной тактики.

Долгий период подготовки, воспитания и организации сил пролетариата предшествовал тем выступлениям сотен тысяч рабочих, которые нанесли смертель­ные удары старому самодержавию в России.

Долгая, невидная работа руководства все­ми проявлениями классовой борьбы пролетариата, работа созидания прочной, выдержанной партии предшествовала взрыву действительно массовой борьбы и обеспечила условия превращения этого взрыва в революцию.

И теперь пролетариату, как передо­вому борцу народа, надо укрепить свою организацию, соскрести с себя всякую плесень интеллигентского оппортунизма, сплотить свои силы для такой же выдержанной и упорной работы.

Задачи, которые поставлены перед русской революцией ходом исто­рии и объективным положением широких масс, не разрешены.

Элементы нового, общенародного политического кризиса не только не устранены, а, напротив, еще углубились и расширились.

Наступление этого кризиса опять поставит пролетариат во главе общенародного движения.

К этой роли должна быть готова рабочая с.-д. партия. И на почве, удобренной событиями 1905 и последующих годов, посев даст вдесятеро лучший урожай.

Если за партией в несколько тысяч сознательных передовиков рабочего класса поднялся в конце 1905 года миллион пролетариев, то теперь наша партия, насчитывающая десятки тысяч искушенных в революции и теснее в самой борьбе связавших себя с массой рабочих социал-демократов, поведет за собой десяток миллионов и сломит врага.

Революция научила пролетариат массовой борьбе.

Революция доказала, что он может вести за собой крестьянские массы в борьбе за демократию.

Революция сплотила теснее чисто пролетарскую партию, отбрасывая от нее мелкобуржуазные элементы.

Контрреволюция отучила мелкобуржуазную демократию от попыток искать себе вож­дей и союзников в либерализме, который пуще огня боится массовой борьбы.

Опираясь на эти уроки событий, мы смело можем сказать по адресу правительства черносотен­ных помещиков: продолжайте в том же духе, гг. Столыпины! Мы будем собирать пло­ды того, что вы сеете!

Поиск по сайту: