Убывание общественного

Жизнь, посвященная лишь самой себе, и ничему боль­ше, поистине скудна. Человеческим существам необходимы смысл и надежда, как антураж, обстановка, в которой они существуют. Мы привыкли иметь богатый антураж, и в случае, если мы сталкиваемся с неудачей, мы могли передо­хнуть и оглядеться в этой обстановке, нашей духовной мебели, и оживить свое ощущение того, кто мы такие. Эту обстановку в широком смысле я называю общностью. Она включает веру нации в себя, в Бога, в семью или в цель, которая лежит за пределами нашей жизни.

В течение последней четверти столетия происходили события, которые настолько ослабили нашу преданность крупным общностям, что мы оказались почти нагими перед превратностями жизни. Как неоднократно наблюдали, в глазах многих идея, что наша нация является для нас средством достижения великих целей, рухнула под совместным напо­ров сенсационных убийств, Вьетнамской войны и Уотергей-та. Те из вас, кто вырос в начале 60-х, возможно, ощутили это, как и я, 23 ноября 1963 года, когда у нас на глазах было уничтожено видение будущего. Мы утратили надежду на то, что наше общество способно исцелять человеческие невзгоды. Звучит как банальность, но, тем не менее, явля­ется установленным фактом: многие люди моего поколения

Гибкий оптимизм 413

из страха или отчаяния предпочли общественному служе­нию карьеру, которая могла, по крайней мере, принести нам личное счастье.

Это сдвиг от блага общественного к благу личному был усилен убийствами Мартина Лютера Кинга, Малькольма Икс и Роберта Кеннеди. Вьетнамская война преподала та­кой же урок тем, кто был чуть моложе. Бессмысленность и жестокость десятилетней войны привели к эрозии предан­ности молодежи патриотизму и Америке. Тем, кто не усво­ил урок Вьетнама, было трудно игнорировать Уотергейт.

Так и случилось, что наша преданность нации утратила способность давать нам надежду. В свою очередь эта эро­зия преданности побудила людей искать удовлетворение внутри себя, сконцентрировать свое внимание на собственных жиз­нях. Одновременно с тем, как политические события своди­ли к нулю старую национальную идею, социальные тенден­ции сводили к нулю, как отмечали исследователи, Бога и семью. Религия и семья могли бы заменить национальную идею в качестве источника надежды и цели, удержав нас от обращения внутрь себя. Но, по несчастному совпадению, эрозия веры в нацию совпала с распадом семьи и упадком веры в Бога.

Высокий процент разводов, усиление мобильности и двадцать лет низкой рождаемости виновны в эрозии семьи. Из-за частых разводов семья не является больше, как некогда, стабильной структурой, нашим прибежищем, кото­рое всегда было к нашим услугам, когда нам нужен был бальзам на раны. Большая мобильность — способность в одночасье собраться и умчаться бог знает куда — также расшатывает семью. И, наконец, отсутствие или малочис­ленность детей, которые типичны для столь многих амери­канских семей, изолирует личность. Повышенное внимание, которым родители окружают одного-двух детей, идущее в

414______________________ Мартив Э. П. Зелигыая

краткосрочном плане на пользу детям (реально оно повы­шает их коэффициент интеллекта IQ примерно на полбал­ла), в долгосрочном плане награждает их иллюзией, что их удовольствие и переживания имеют существенно большее значение, чем на самом деле.

Итак, мы наблюдаем утрату веры в Бога, в величие страны и распад семьи. Куда же обратиться в поисках тождественности, цели и надежды? Когда нам требуется духовная обстановка, мы оглядываемся и видим, что все удобные кожаные диваны и мягкие кресла убраны, и для сидения остался только маленький и хилый складной стул — личность. И максимальная личность, лишенная защиты в виде преданности жизненным идеалам, оказывается откры­той для депрессии.

Даже взятые по отдельности растущий индивидуализм и убывающая общность способны повысить уязвимость от депрессии. На мой взгляд, соединение этих двух факторов в истории Америки привело к беспрецедентной эпидемии депрессии. При этом конкретно работающим механизмом является приобретенная беспомощность.

В главах 4 и 5 мы видели, что, когда индивидуумы оказываются перед лицом неудач, на которые они не в силах повлиять, они становятся беспомощными. И, как показано в этой книге, беспомощность превращается в без­надежность, перерастающую затем в полномасштабную деп­рессию, когда человек объясняет свои неудачи постоянны­ми, всеобъемлющими и личными причинами.

Жизнь неизбежно полна личных неудач. Мы редко получаем все, к чему стремимся, и ежедневно встречаемся с разочарованием, поражением и тем, что нас отвергают, В такой индивидуалистической культуре, как наша, которая придает мало значения тому, что находится за пределами

Гибкий оптимизм 415

нашего «Я», человек получает мало утешения от общества, когда у него происходит личная потеря. Более «примитив­ные» общества поддерживают индивидуума в случае поте­ри, тем самым предотвращая превращение беспомощности в безнадежность. Психолог-антрополог Бак Шиффлин без­успешно пытался обнаружить что-нибудь похожее на деп­рессию у племени калули, живущего в Новой Гвинее в условиях каменного века. Шиффлин предположил, что у калули депрессию предотвращает обратная связь между племенем и индивидуумом. Если у одного из калули убежит свинья и он как-то выразит свое горе по поводу этой потери, племя даст ему другую свинью. Потеря компенси­руется общиной, и беспомощность не перерастает в безна­дежность, потеря не приведет к отчаянию.

Однако наша эпидемия депрессий не просто связана с тем, что мы получаем мало утешения от общества. Во многих случаях крайний индивидуализм стремится гипер­трофировать пессимистический стиль объяснения, заставляя людей объяснять рядовые неудачи постоянно действующи­ми, всеобъемлющими и персональными причинами. Пре­увеличенное представление индивидуума о себе, например, означает почти автоматически: раз кроме меня никого не существует, значит, неудача — моя вина. Упадок общности означает, что неудача носит постоянный и всеобщий харак­тер. Поскольку более крупные институты (Бог, нация, се­мья) не имеют больше значения, личные неудачи кажутся катастрофами. Поскольку время в обществе индивидуалис­тов кончается смертью личности, личная неудача представ­ляется постоянной. Не существует утешения от личной не­удачи. Она отравляет всю жизнь. Чем большее значение для личности имеют более крупные институты, тем менее вечными и всеобщими представляются личные потери.

416_____________________ Мартяв Э. П. Зелигнан

Поиск по сайту: