Глава 2. Бекс провела шесть часов на борту частного самолета, но ее кожа цвета капуччино сияла, и она выглядела так

Бекс провела шесть часов на борту частного самолета, но ее кожа цвета капуччино сияла, и она выглядела так, словно только что сошла с рекламного плаката. Мне захотелось хоть чем‑нибудь задеть ее и напомнить, что табло перед входом в зал гласило: во время торжественного обеда мы должны общаться на английском с американским акцентом. Но, единственная негражданка США в истории Академии Галлахер, Бекс привыкла быть исключением. Моя мама обошла несколько очень серьезных правил, когда ее старые приятели из МИ‑6 позвонили ей и попросили принять их дочь в академию. Зачисление Бекс стало первым противоречивым деянием мамы на посту директора академии (но далеко не последним).

– Ну, так как прошли ваши каникулы? – За столами девушки приступили к трапезе, но Бекс лишь надула пузырь из жвачки и ухмыльнулась, вынуждая нас вытягивать из нее каждое слово.

– Бекс, если ты что‑то знаешь, выкладывай, – потребовала Лиза, хотя это было абсолютно бессмысленно. Никто не может заставить Бекс делать то, чего она не хочет. Может, я и хамелеон, а Лиза – будущий Эйнштейн, но в том, что касается упрямства, Бекс – лучший в мире шпион.

Бекс притворно улыбнулась, и я поняла, что она обдумывала эту сцену с полпути через Атлантику. Ведь Бекс склонна к театральным эффектам. Она дождалась, когда все взгляды устремятся на нее, выдержала паузу, и только когда Лиза уже была готова взорваться, взяла теплую булочку из корзинки на столе и с невозмутимым видом объявила:

– Новый учитель. – Она разломила булочку пополам и неторопливо намазала ее маслом. – Мы подвезли его из Лондона сегодня. Он – старый приятель моего папы.

– Имя? – спросила Лиза, возможно, уже планируя, как будет взламывать сеть штаб‑квартиры ЦРУ в Ленгли, чтобы добыть побольше информации о нем, когда обед закончится и все разойдутся по комнатам.

– Соломон, – ответила Бекс, обведя нас взглядом. – Джо Соломон. – Вид у нее был загадочный и даже чуть зловещий, и она сказала это точь‑в‑точь как Джеймс Бонд, если бы он был девочкой‑подростком.

Мы все обернулись и посмотрели на Джо Соломона: невозмутимое лицо и беспокойные руки агента не на задании. Зал наполнился шепотом и хихиканьем – это же топливо уже к полуночи раскрутит мельницу слухов на полные обороты. Мне подумалось, что хотя Академия Галлахер – это школа для девушек‑ гениев, иногда все же вернее было бы делать акцент на девушках.

Следующее утро было сущей пыткой! И поверьте, это не просто слова! Не подумайте только, что это как‑то связано с нашим будущим ремеслом! Может, конечно, стоило бы выразиться иначе: первый день занятий выдался нелегким.

Нельзя сказать, что мы легли спать рано… или даже что мы припозднились… что мы вообще ложились. Если честно, почти всю ночь болтали – весь второй курс расположился на ковре из искусственного меха в общей комнате вокруг меня. Там мы и заснули. Когда Лиза разбудила нас в семь, мы решили, что можем либо целый час прихорашиваться, но пропустить завтрак, либо впопыхах натянуть форму и поесть, как королевы, до первой лекции в 8:05.

В эпоху до Соломона вафли и бублики, несомненно, одержали бы верх. Но сегодня перед профессором Смитом сидели девушки с тщательно подкрашенными глазами и губами и урчащими желудками, слушая, как он рассказывает о гражданских беспорядках в странах Балтии. Я глянула на часы. Жест это абсолютно бесполезный в Академии Галлахер, поскольку занятия всегда начинаются строго по расписанию, но мне нужно было знать, сколько секунд отделяло меня от обеда (11705, если вам интересно).

После СТРАМа мы промчались два пролета лестницы на четвертый этаж на занятия с мадам Дабни по культуре и ассимиляции. Увы, сегодня они не включали в себя чаепития. Наконец настало время третьего урока.

У меня болела шея от сна в неудобной позе, я уже заполучила домашних заданий часов на пять работы и сделала для себя открытие: все‑таки женщина не может питаться полдня только помадой с вишневым вкусом. Я покопалась в сумке и на самом дне отыскала довольно сомнительную пачку мятных леденцов. Если я рухну в обморок от голода, то надо, по крайней мере, позаботиться о том, чтобы дыхание было свежее – вдруг кто‑то из преподавателей или одноклассниц станет делать мне искусственное дыхание.

Лизе еще надо было заскочить в кабинет мистера Московица и оставить дополнительное зачетное эссе, которое она написала за лето (да, она такая девушка), поэтому мы с Бекс вдвоем спустились по главной лестнице и свернули в неприметный коридорчик – один из трех, что вели к подземным уровням. Раньше нас туда никогда не пускали.

Стоя перед зеркалом, отражающим нас в полный рост, мы старались не моргать и не шевелиться, чтобы не сбить оптический сканер, который должен был подтвердить, что мы действительно второкурсницы, а не какие‑нибудь новички, пытающиеся на спор проникнуть на подземные уровни. Я изучала наши отражения в зеркале и думала о том, что я, Камерон Морган, дочь директора, человек, который знает об Академии Галлахер больше, чем любой из студентов со времен самой Джили, сейчас проникну еще глубже в секреты академии. Судя по тому, что Бекс не могла стоять спокойно, не я одна трепетала от этой мысли.

На портрете, висевшем позади нас, глаза загорелись зеленым светом. Зеркало отъехало в сторону, открыв небольшой лифт, который должен был спустить нас на этаж ниже, в кабинет секретных операций и – усилю драматический эффект – к нашей судьбе.

– Ками, – выдохнула Бекс, – нас пускают.

Мы сидели тихо, поглядывая на свои (синхронизированные) часы, и всем нам не давала покоя одна и та же мысль: здесь все совсем по‑другому.

Здание академии построено из дерева и камня. Резные перила, массивные камины – благородная старина: так и хочется уютно свернуться клубочком в морозный день и почитать о том, кто убил Кеннеди (реальную историю). Но лифт каким‑то чудом спустил нас в пространство, принадлежащее совсем другому веку и уж точно другому особняку. Стены здесь из матового стекла, столы – из нержавеющей стали. Но самое странное для нас – в кабинете секропов не было учителя.

Джо Соломон опаздывал – опаздывал настолько, что я уже пожалела, что не заскочила в кабинет к маме за пакетиком «ММ's», ведь, если честно, мятный леденец двухлетней давности ну никак не может удовлетворить запросы растущего организма.

Мы сидели тихо, а секунды медленно утекали. Молчание стало слишком тягостным для Тины Уолтерс, она наклонилась и прошептала:

– Ками, что ты о нем знаешь?

Хм, я знаю только то, что рассказала нам Бекс. Но мать Тины ведет колонку сплетен в крупной газете, название которой здесь останется тайной (поскольку это ее крыша), так что Тина все равно не оставила бы нас в покое, пока не вытянула бы все до последнего слова. Вскоре я была погребена под лавиной вопросов типа «Откуда он?» и «Есть ли у него девушка?», «А это правда, что он задушил турецкого посла ремнем?». Не помню, о чем она спрашивала, – может, о сандалиях или брюках? – в любом случае, ответов на эти вопросы у меня не было.

– Да ладно тебе, – сказала Тина, – я слышала, как мадам Дабни говорила шеф‑повару Луи, что твоя мать все лето уламывала его занять эту должность. Ты должна была что‑то слышать!

В этом допросе Тины был один положительный момент: я наконец‑то поняла, с чем связаны бесконечные звонки и разговоры за закрытыми дверями, и почему мама была так занята несколько недель. Я как раз начала обдумывать, что бы это значило, когда в класс вошел Джо Соломон. Он опоздал на пять минут.

Волосы у него были чуть влажные, белая рубашка – тщательно отглажена. Уж не знаю, то ли его романтичный вид меня отвлек, то ли все дело в нашем уровне образованности, но я лишь спустя две минуты поняла, что он заговорил с нами на японском.

– Столица Брунея?

– Бандар Сери Бегаван, – ответили мы.

– Квадратный корень из 97969 равен… – продолжил он на суахили.

– Триста тринадцать, – ответила Лиза.

– Доминиканский диктатор был убит в тысяча девятьсот шестьдесят первом году, – сказал он по‑португальски. – Как его звали?

Хором мы ответили:

– Рафаэль Трухильо.

Надо заметить, что это совершил не кто‑то из нашей академии, несмотря на то что ходили слухи об обратном.

Я только‑только начала входить в ритм игры, как мистер Соломон вдруг сказал по‑арабски:

– Закройте глаза.

Мы сделали, как нам было велено.

– Какого цвета у меня ботинки? – На этот раз он спросил по‑английски, и удивительное дело: тринадцать воспитанниц Академии Галлахер сидели молча, не зная ответа. – Я правша или левша? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Войдя в эту комнату, я оставил отпечатки пальцев в пяти местах. Назовите их!

Но на все его вопросы ответом была тишина.

– Откройте глаза, – сказал он. Мы так и сделали. Он сидел на краешке стола, качая ногой. – М‑да, вы, девушки, очень умны. Но в то же время и глупы.

Если бы мы не знали совершенно точно как научно доказанный факт, что земля не может остановить свое вращение, мы бы решили, что это сейчас произошло.

– Добро пожаловать на секретные операции. Я – Джо Соломон. Я никогда раньше не преподавал, но ремеслом занимаюсь уже восемнадцать лет и все еще живой, а значит, я знаю, о чем говорю. Этот предмет будет непохож на ваши остальные занятия.

В желудке у меня заурчало, и Лиз, которая утром настаивала на полноценном завтраке и простом хвостике вместо полного макияжа, шикнула на меня. Можно подумать, я в состоянии это как‑то контролировать.

– Леди, я собираюсь подготовить вас к тому, что будет происходить. – Он чуть помедлил и показал наверх. – Вон там. Это не для всех, именно поэтому обещаю, что легкой жизни у вас не будет. Произведите на меня впечатление, и на следующий год эти лифты, возможно, отвезут вас на этаж ниже. Но если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, что у вас нет сверхталантов для полевой работы, я спасу вам жизнь и переведу на стезю планирования операций и исследований. – Он стоял, сунув руки в карманы. – В нашем деле все начинают с поисков приключений, но меня не волнует, какие фантазии у вас в голове, дамы. Если вы не сможете оторвать зад от парт и показать мне что‑то сверх ваших книжных знаний, то вам никогда не видать второго подуровня.

Краешком глаза я видела, как Мик Моррисон буквально ловит каждое его слово и чуть ли не слюни пускает, потому что ей уже много лет хочется побить кого‑нибудь. Неудивительно, что ее накачанная рука тут же взлетела вверх.

– Значит ли это, что вы будете учить нас обращению с оружием, сэр? – гаркнула она так, словно боялась, что сержант по строевой подготовке заставит ее делать отжимания.

Мистер Соломон обошел свой стол и сказал:

– Наше дело таково, что если вам понадобилось оружие, значит, скорее всего, уже слишком поздно, и даже оно не поможет. – Мик тихонько охнула. – Но, с другой стороны, может, вас похоронят с почестями – конечно, если останется что хоронить.

Меня бросило в жар, глаза наполнились слезами. Я еще не поняла, что случилось, а горло уже сжалось так, что я едва дышала. Джо Соломон все это время смотрел на меня, но, как только наши глаза встретились, он отвел взгляд.

– Счастливчики возвращаются домой, пусть даже и в гробу.

Он не назвал моего имени, но я чувствовала на себе взгляды всех одноклассниц. Все знали, что случилось с моим отцом – он отправился на задание, но так и не вернулся. Возможно, мне никогда не доведется узнать больше, но и эти скупые факты для меня очень важны. Здесь все зовут меня Хамелеоном – наверное, для шпионской школы это хорошее прозвище. Иногда я задумываюсь, что сделало меня такой. Что заставляет меня вести себя тихо и неприметно, когда Лиза болтает без умолку, а Бекс в своих лучших традициях попирает все правила? Мне так хорошо удается оставаться незаметной благодаря шпионской наследственности или потому, что я всегда была застенчивой? А может, я просто их тех, кого окружающие предпочитают не замечать – чтобы не становиться такими же?

Мистер Соломон сделал шаг в сторону, и взгляды одноклассниц тут же метнулись за ним – всех, кроме Бекс. Она передвинулась на стуле поближе, готовая схватить меня и не дать выцарапать прекрасные зеленые глаза нашему новому учителю. А он в это время объявил:

– Станьте лучшими, леди. Или станете мертвыми.

Мне захотелось тут же ринуться в кабинет мамы и все рассказать. Рассказать, что он говорил о папе, намекал, что тот сам во всем виноват, так как был недостаточно подготовлен. Но я этого не сделала, может, потому, что гнев буквально парализовал меня. Но скорее всего в глубине души я просто боялась, что мистер Соломон прав, чтобы мама подтвердила это.

Дверь из матового стекла отворилась, и в класс, тяжело дыша, протиснулась Анна Феттерман.

– Извините, – с трудом выдавила она. – Дурацкий сканнер не узнал меня и заблокировал в лифте. Пришлось выслушивать пятиминутную лекцию о недопустимости попыток нарушения границ, и… – она замолчала, разглядев совершенно бесстрастное выражение лица Джо Соломона. Тот еще лицемерный типчик – ведь сам опоздал на пять минут.

– Не трудитесь садиться, – сказал он, когда Анна бочком направилась к задней парте. – Ваши одноклассницы уже уходят.

Все тут же посмотрели на свои недавно синхронизированные часы – они показывали одно и то же: оставалось ровно сорок пять минут учебного времени. Сорок пять бесценных минут, которые здесь никто никогда не растрачивает даром. Казалось, через целую вечность Лиза подняла руку.

– Да? – откликнулся Джо Соломон тоном человека, у которого есть куда более важные дела.

– Будет ли домашнее задание? – спросила Лиза, и потрясение класса тут же сменилось раздражением (никогда не задавайте подобного вопроса в классе, где у каждой девушки черный пояс по карате).

– Да, – ответил Соломон, открывая дверь и давая нам понять, чтобы мы выходили из класса. – Подмечайте детали.

Я шагала по сверкающему стеклом белому коридору к лифту, который доставил нас сюда. Остальные направились в противоположную сторону – к лифту, который ближе к нашим комнатам. После того, что произошло, я была даже рада остаться одна. Но не удивилась, увидев рядом Бекс.

– Ты в порядке? – спросила она, потому что именно это и должны делать друзья.

– Да, – солгала я, потому что именно так и должны делать шпионы.

Мы поднялись на лифте в небольшой холл первого этажа, и я всерьез подумывала сходить к маме (и не только из‑за конфет). Однако только мы шагнули в полутемный коридор, как я услышала окрик:

– Камерон Морган!

Навстречу нам неслась профессор Букингэм. Боже, что могло заставить столь утонченную британскую леди так кричать? Вверху замигала красная лампочка, и пронзительная сирена резанула уши так, что мы едва расслышали механический голос, пульсировавший вместе со светом:

– КРАСНЫЙ КОД. КРАСНЫЙ КОД.

– Камерон Морган! – снова взревела профессор Букингэм и схватила меня и Бекс за руки. – Вас вызывает ваша мать. НЕМЕДЛЕННО!

Поиск по сайту: