Глава 14. И как им удалось уговорить меня на это

И как им удалось уговорить меня на это! Тайком выйти с территории академии несложно – нужно лишь помнить, где расположены и с какой частотой вращаются камеры, знать «слепые» для охранников участки и обойти датчики движения вдоль южной стены. Но я дала им напялить на себя ботинки, бесконечно усложнявшие весь этот процесс, и тут мне гордиться абсолютно нечем. Не спорю, черные ботинки Макей визуально удлиняли ноги и делали меня похожей на Шарли Энджелс, но когда я плюхнулась на скамейку в скверике на углу площади, ступни у меня горели, икры сводило, а нервы были на пределе.

К счастью, у меня было время прийти в себя. Очень. Много. Времени.

Хочу открыть один секрет насчет слежки: это скучно. Да, иногда мы что‑то взрываем и прыгаем с крыши и/или поезда на полном ходу, но обычно мы околачиваемся без дела и ждем, когда что‑нибудь случится (в кино это почему‑то опускают). Будь я обычной девушкой, а не хорошо тренированным агентом, я бы чувствовала себя довольно глупо, сидя на этой скамейке и стараясь вести себя естественно.

17.35. Оперативник занял исходную позицию.

18.00. Оперативник пожалел, что не прихватил с собой что‑нибудь поесть, поскольку не может отойти купить шоколадку, проблема и в том, что он не может отойти в туалет.

18.30. Оперативник пришел к выводу, что невозможно выглядеть красивой и/или соблазнительной, когда тебе РЕШИТЕЛЬНО необходимо пописать.

В тот вечер мое домашнее задание состояло из пятидесяти страниц «Искусства войны», которые нужно было перевести на арабский, и кредитной карточки – модификатора отпечатков пальцев, который нужно было доработать для доктора Фибза. Да еще мадам Дабни в конце урока намекала на предстоящий большой тест. И тем не менее я сидела на скамейке, потирая ноющие икры и размышляла о том, что стоило бы попросить дополнительные зачеты по секропам.

Семь сорок пять. Ладно, подожду ровно до восьми, а потом…

– Привет, – услышала я позади.

О, да. О, да. Я не могла обернуться. Черт, я должна обернуться!

– Ками?

Я могла бы ответить ему на четырнадцати языках (не считая вульгарной латыни). И все же я потеряла дар речи, когда он появился передо мной.

– Э‑м‑м… О… Э‑э‑э…

– Джош, – он ткнул себя в грудь, подумав, что я забыла.

Как вам это нравится? Я, конечно, не большой знаток парней, но я прослушала полный курс по чтению языка тела и могу ответственно заявить, предположение, что ваше имя забыли, стоит довольно высоко на «шкале скромности». (У меня, правда, нет такой шкалы, но зато теперь будет точка отсчета.)

– Привет.

Я сказала это по‑английски, да? Это ведь не был арабский или французский? Господи, только бы он не подумал, что я студентка по обмену… или того хуже, девушка, которая знает три слова на иностранном языке и вставляет их к месту и не к месту, чтобы показать, какая она умная/культурная/и в целом лучше всех остальных.

– Смотрю, ты сидишь, – сказал он. Отлично, кажется, я все же говорила по‑английски. – Тебя давно не было видно.

– Я была в Монголии, – выпалила я.

Заметка для себя: надо научиться врать не так экстремально.

– С Корпусом мира, – уже спокойнее добавила я. – Родители там работают. Поэтому они и затеяли домашнее обучение, – вспомнила я свою легенду.

– Здорово!

– Правда? – спросила я, гадая, серьезно он это или нет. Но он улыбался, поэтому я добавила: – А, ну да, конечно.

Он уселся рядом со мной.

– Так ты, значит, много где жила?

Я немного путешествовала, но жила, если быть точной, всего в трех местах: на ранчо в Небраске, в школе для гениев и в доме в федеральном округе Колумбия. К счастью, я опытный враль с хорошо продуманной легендой. Три года изучения СТРАМа не прошли даром, и я быстро нашлась, что ответить:

– В Таиланде очень красиво.

– Ух ты!

И тут я вспомнила совет Макей: «Не будь круче, чем он».

– Но это было давно, – добавила я. – Ничего особенного.

– Теперь ты живешь здесь?

Объект любит утверждать очевидное, что может свидетельствовать о неразвитости наблюдательности и/или краткосрочной памяти.

– Угу, – кивнула я. Повисло молчание – болезненное молчание. – А я маму тут жду, – попыталась я разрядить обстановку. – У нее занятия вечерние… в библиотеке. – Я махнула в сторону здания из красного кирпича через дорогу. – Мне нравится приезжать с ней, я ведь нечасто выбираюсь в город, учусь‑то дома.

У Объекта голубые глаза, и они мерцают, когда он смотрит на человека, которого, возможно, считает немного не в себе.

После еще одной очень неловкой паузы он поднялся и сказал:

– Мне пора.

Хотелось попросить его не уходить, но даже я понимала, что это прозвучит совсем жалко. Он пошел, а я не знала, как его остановить (вернее, знала, но приемы, пришедшие на ум, законны только в военное время).

– А как твоя фамилия?

– Соломон, – брякнула я.

Ого! Когда‑нибудь я потрачу немалую часть своего госжалованья на то, чтобы понять, почему выбрала именно это имя. Но слово вылетело, и его уже не вернуть.

– Как в книге?

В книге? В какой книге?

Джош рассмеялся.

– Можно тебе позвонить? – спросил он, заметив мое смущение.

Джош спрашивает, можно ли мне позвонить! Он просит мой номер телефона! Думаю, теперь можно спокойно отмести предположение, что он считает меня «никем». Однако есть проблема. Последний телефон, которым я пользовалась, служил заодно и электрошокером (поэтому мне, пожалуй, не стоит давать его номер).

Я ответила:

– Нет.

И тут случилось невероятное: Джош искренне расстроился! Он был такой грустный, будто я задавила его щенка (уверяю, это метафора, ни один щенок не пострадал от моей руки!).

Я была ошарашена, очарована и упивалась властью.

– Нет! – Я покачала головой. – Не то чтобы тебе нельзя позвонить, просто мне вообще нельзя позвонить. – Увидев, как он растерялся, я добавила: – У меня дома строгие порядки. – И это чистая правда.

Он кивнул, хотя ничего не понял, и спросил:

– А как насчет электронной почты?

Я покачала головой.

– Понятно.

– Я буду здесь завтра, – выпалила я. Он замер. – У мамы снова будут занятия.

– Ладно, может, завтра увидимся.

– Что, черт возьми, это значит? – орала я на Макей, хотя она была ни при чем. Парень расклеивается, оттого что ты не даешь ему номер телефона, ты говоришь, что будешь завтра в конкретном месте в конкретное время – устраняя таким образом необходимость звонить, – а он отвечает, что «может» увидимся. Тут впору взвыть, вам не кажется?

– Может? – кричала я, пожалуй, немного перебарщивая, но ведь я всю дорогу переваривала его слова, а мои подруги слышали их впервые.

У Лизы на лице восторг и ужас – такое выражение у нее бывает, когда доктор Фибз объявляет, что на уроке понадобятся противогазы. Макей полировала ногти. Бекс занималась йогой.

Считается, что при глубоком дыхании и расслаблении человек успокаивается. Только не Бекс.

– Я могу его убить, – предложила она, и если бы Бекс не была закручена кренделем в этот момент, я бы начала волноваться. В конце концов, она же знает, где Джош живет.

– Ну… думаю, тебе стоит пойти, – робко предложила Лиза, – и если он там появится, это будет означать, что ты ему нравишься.

– Ошибаешься, – сказала Макей, листая учебник. – Если он придет, это будет означать, что ему любопытно или скучно, но, скорее всего, любопытно.

– Но когда же мы узнаем, нравится ли она ему? – взмолилась Лиза.

– Вопрос не в этом, – уверенно заявила Макей. – Вопрос в том, насколько сильно?

Сколько же нам еще нужно учиться?!

Поиск по сайту: