Еавнгелие от Марка52

Учитывая распространенную точку зрения, согласно которой Евангелие от Марка было написано раньше Евангелий от Матфея и Луки и использовалось авторами двух последних, нельзя не признать, что, стремясь выявить характерные особенности теологии Марка, мы находимся в явно невыгодном положении. Если, анализируя повествования Матфея и Луки, мы можем проследить, какие изменения они внесли по отношению к своему предполагаемому источнику, то в случае с Марком мы не располагаем таким источником и, следовательно, нам труднее определить, в чем его самобытность и каким был тот материал предания, который он включил в свое повествование, когда получил к нему доступ. Если прав Р. Реш, сказавший, что Марк был «не изобретателем, а редактором предания… не литературно творчески (настроенным), а «нелитературно» консервативным» ⁵³, то в таком случае нам надо остерегаться того, чтобы буквально всему, что он записал, не приписывать самобытную «Маркову теологию». Много усилий было потрачено на то, чтобы отличить предание от редакции Марка ⁵⁴, и там, где результаты такой работы получили широкое признание, можно надеяться, что они помогут расширить наше понимание богословский установок Марка. Однако нам думается, что, надеясь понять, каким образом он истолковывает свои записи, прежде всего надо исследовать всю структуру и содержание Евангелия в целом.

Принято считать, что использование слова «евангелие» (euangelion) для обозначения определенного литературного жанра берет начало у Марка, хотел он этого или нет (и, в частности, в 1-м стихе 1-й главы). Свое повествование он начинает словами: «Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божья». Это не просто историческая запись, но «благовестие», и это благовестие — Иисус. Таким образом, уже первый стих настраивает нас на восприятие богословского, «евангельского» повествования о жизни и учении Иисуса ⁵⁵.

Даже если признать, что известные слова Мартина Келера (согласно которому Евангелие от Марка наряду с другими представляют собой «повествования о крестном страдании с расширенными вступлениями») ⁵⁶, не оценивают должным образом весь материал первых глав, нельзя не согласиться, что он верно указывает на смысловое ядро книги Марка. Уже сама структура Евангелия (которая лежит в основе структуры Евангелия от Матфея, намеченной нами выше) несет в себе эту весть. Иисус, о котором в первом стихе возвещается как о Мессии и Сыне Божьем и который таковым и предстает в 1-й главе (1:2-13), далее описывается в Своем галилейском служении (пришедшимся на период широкого народного признания) (1:14-6:13), затем (по мере расширения масштабов деятельности) в служении на севере (во время которого растет противостояние) (6:14-8:26), затем в Своем роковом путешествии в Иерусалим (когда Он готовит учеников к тому, что Его отвергнут и убьют) (8:27-10:52), достигающим кульминации в момент прибытия, когда противостояние духовным властям определяет Его судьбу (главы 11-13), и, наконец, в неизбежной кульминации Его страданий (главы 14-16), которые, завершаясь, вселяют надежду, сопряженную с тайной (16:7-8).

Итак, Галилея — это место откровения и ответа на него, место надежды на будущее (14:28; 16:17), тогда как Иерусалим — место отвержения и смерти, осужденное за неверие. Эта «географическая теология» (на которую обратил внимание Е. Лохмайер) под пером В. Марксена ⁵⁸ вылилась в целую теорию, согласно которой Марк, работая над своим Евангелием в Галилее незадолго до разрушения Иерусалима в 70-м году н. э., призывал находившихся там христиан пока не поздно покинуть город и следовать в ту же Галилею, где, как он считал, Иисус вскоре снова должен появиться. Самобытная теория Марксена не нашла широкого признания, однако выявленная им контрастная символика Галилеи и Иерусалима прекрасно согласуется с драматическим развитием сюжета в повествовании Марка (выше мы уже видели, что у Матфея это находит даже более полное развитие) ⁵⁹.

Итак, уже в анализе структуры Евангелия мы не могли не обратить внимание на то, что Марк характеризует Иисуса как Мессию и Сына Божьего, и, таким образом, исследуя менталитет этого евангелиста, нам неизбежно придется заняться изучением его христологии.

Христология

Мы видели, что, знакомя читателя с образом Иисуса в 1-м стихе 1-й главы, Марк называет Его «Сыном Божьим» ⁶⁰, и общепризнанно, что данное наименование лежит в основе христологической вести Марка. Оно вновь и вновь появляется в ключевых местах Евангелия: во время Его крещения Бог возвещает о Нем как о Своем возлюбленном Сыне (1:11); во время изгнания бесов они тоже признают Его таковым (3:11; 5:17); далее возвещенное Богом при крещении повторяется в 9-й главе (9:7), и примечательно, что это происходит сразу после того, как Петр исповедал Иисуса Мессией, а Христос предостерег учеников, что Его мессианство означает страдание и смерть; далее в 12-й главе (12:6) Иисус Сам в открытую говорит об этом в притче, в которой противопоставляет Себя духовно несостоятельным вождям Израиля; и, наконец, в 14-й главе (14:61-62) Он открыто и как бы с вызовом принимает это наименование прямо перед лицом все тех же иудейских вождей. Парадокс достигает кульминации тогда, когда смерть Иисуса на кресте заставляет даже язычника-сотника признать в Нем Сына Божья (15:39). Итак, проводя читателя через все виды отвержения и непонимания, с которыми столкнулся Иисус, Марк не дает ему забыть, кто же Он на самом деле.

Евангелие Марка — Евангелие парадокса. Иисус — Сын Божий, в Своих действиях Он наделен всей полнотой власти Самого Бога (2:1-12), был момент, когда Его слава стала зримой (9:2-8), — и Он же смирен, слаб и подвержен страданиям. В образе Иисуса, нарисованном Марком, есть сознательное допущение некоей тайны, контрастирующей с гораздо более прозрачной христологией Матфея. В свое время В. Вреде выдвинул теорию «мессианской тайны» как особого изобретения Марка, и, хотя с исторической точки зрения она справедливо была признана несостоятельной ⁶¹, нельзя не признать, что основана она на верном наблюдении, касающемся природы этого Евангелия. Иисус (каким Его рисует Марка) действительно избегает «популярности», не превозносит себя на публике и не только призывает занять скромную, непритязательную позицию (9:33-37; 10:42-45), но и свидетельствует о ней на своем собственном примере, — ту позицию, которая контрастирует с заносчивостью и самомнением мира. Он — Мессия и знает, что Он — Мессия, победитель сатаны, однако Его миссия не в том, чтобы править в земном торжестве, но в том, чтобы страдать и быть отвергнутым своим собственным народом. Он — Сын Божий и знает об этом, однако сполна принимает на Себя все, что чувствует человек и что его гнетет (см., например, 3:5; 6:5-6; 8:12; 9:19; 10:14; 14:33-36; 15:34). Он обладает сверхъестественным знанием (см., например, 2:8; 5:30; 8:17; 13:2), однако сознается, что есть нечто, о чем знает только Его Отец (13:32). Он исцеляет, изгоняет бесов, творит чудеса, в Его учении чувствуется неслыханная доселе власть, — и Он же засыпает в лодке, когда вокруг разразилась буря.

Образ Иисуса столь парадоксален, что исследователи пытаются объяснить его в контексте тех особых устремлений Марковой церкви, которым сам Марк живо противостоял ⁶². Быть может, случилось так (и это довольно скоро начало происходить с христианами, особенно теми, кто находился под влиянием гностицизма), что они начали забывать о реальной человеческой природе Иисуса и даже стали отрицать ее, усматривая в Нем лишь некий случай богоявления. Возможно также (и это кажется более вероятным, если учесть время и место, когда, как принято считать, писал свое Евангелие Марк), что они настолько увлеклись захватывающими достижениями этого чудотворца, что опять-таки начали забывать, в чем же заключалось подлинное средоточие Его миссии, и в силу этого ощутили опасный соблазн отнести Его к числу тех харизматических чудотворцев, которые изумляли и поражали древний мир. Некоторые ученые считают, что эллинистическое сознание вполне могло причислить Иисуса к этой категории «божественных людей» ⁶³, и расценивают Евангелие Марка как последовательную попытку воспрепятствовать тому, чтобы Иисуса рассматривали как такого theios aner (хотя в то же время евангелист подчеркивает, что Он — Сын Божий и что такова и Его миссия) ⁶⁴. Быть может, учитывая вероятность неверного понимания Иисуса и Его учения, Марк поступал правильно, когда, описывая чудеса, заострял внимание не только на власти и силе Иисуса, но и на том, сколь важна вера для того, ради кого эти чудеса совершались (2:5; 5:34; 9523-24 и т. д.) (причем важно настолько, что иногда неверие как бы умаляло Его силу; 6:1-6); и в то же время такой образ Иисуса не оставляет места для чудотворения как просто «знамения», подтверждающего Его авторитет (8:11-13).

С приведенной точкой зрения сходно и предположение Р. П. Мартина ⁶⁵, согласно которому Марк писал для церкви, могущей неправильно понять весть Павла. В его посланиях много свидетельств тому, что его благовестие могло быть неверно истолковано теми, кто увлекся его же мыслью о единении верующего с воскресшим Господом и для кого крест как предварительное условие воскресения и вознесения почти утрачивал свое значение и даже мешал. Столь «победоносное» ученичество могло отвергнуть мысль об отвержении, неудаче и страдании. Будучи верным последователем Павла, Марк видел, что мысль его учителя могут исказить, и поэтому стремился скорректировать ее, подчеркивая, что воскресший Господь достиг Своей славы через отвержение и крест и что этого должны хотеть и желающие соединиться с Ним.

Мы были бы слишком самонадеянными, если бы сочли возможным во всех деталях воссоздать ту ситуацию, в которой находился Марк, однако предполагаемая обстановка в какой-то мере дает понять, почему он дополнительно обращает внимание не только на мессианское предназначение и божественную славу Иисуса, но и на Его страдание, уничижение и смерть. В его Евангелии теология славы (theologia gloriae) обретает основательно выверенный противовес и обоснование в теологии креста (theologia crucis). Лучше всего это соотношение показано в использовании наименования «Сын Человеческий» (которое у Марка более заметно, чем «Сын Божий»), которое вбирает в себя как принципиально важную миссию отвержения и страдания, так и небесную славу, к которой это страдание ведет (8:38; 13:26; 14:62). Если это парадокс, тогда именно он и является средоточием благовестия Марка.

Такой же парадокс просматривается и в том, как Марк обыгрывает тему «Царства Божья», о которой довольно подробно говорилось в предыдущих главах в связи с синоптической традицией в целом ⁶⁶. Как и в других синоптических Евангелиях Иисус возвещает о приближении Божьего царства (1:15; отметим, что у Марка спорное слово engiken («приблизилось») параллельно недвусмысленной фразе «исполнилось время»), но в то же время ожидает будущего, когда Царство «придет в силе» (9:1), и во время последней трапезы говорит о питии нового вина «в Царствии Божьем» как о чем-то таком, что еще впереди (14:25). Идея напряженного соотношения межу «уже» и «еще нет» разрабатывается в притчах 4-й главы и лучше всего показана в образе прорастающего горчичного зерна (4:30-32), а также в незаметном прорастании семени (когда «земля сама собою производит…» (4:26-29). Тема тайны подчеркивается очень сильно ⁶⁷: «тайны Царствия Божья» доступны только ученикам, а не «тем внешним» (4:11) (здесь мы имеем отголосок символического обозначения «внешних» в 3-й главе (3:31-32), где оно контрастирует с «кружком» учеников Иисуса, как об этом буквально и сказано в 34-м стихе («обозрев сидящих вокруг Себя»). Незримое присутствие Божьего Царства, в целом не принятого людьми, даст «силу» для его пришествия еще при жизни тех, кто сейчас слушает Иисуса (9:11), однако пока им приходится жить в этой парадоксальной ситуации ⁶⁸.

Ученичество

Евангелие от Марка — это рассказ об Иисусе и Его учениках, а не об одном только Иисусе. Несмотря на то, что основной богословский акцент Марк делает на христологии, весьма важное значение имеет и анализ того, что значит следовать за Иисусом. Исследуя эту тему, автор описывает, какие преимущества и неудачи были у первых учеников Иисуса, каким был их опыт пребывания с Учителем и особенно как они воспринимали то учение, которое Он им дал ⁶⁹. Акцент на идее ученичества особенно хорошо заметен в разделе, связывающем галилейское служение с кульминационным приходом в Иерусалим (8:27-10:45) ⁷⁰, однако надо сказать, что начиная с 1-й главы (1:16) и далее Марк никогда не забывает об учениках. Если одна из главных целей Евангелия от Марка состояла в том, чтобы рассеять ложные представления о природе мессианства, то другая, почти столь же важная, сводилась к тому, чтобы читатели поняли, что же в действительности предполагает их христианское исповедание ⁷¹.

Если мессианство связано не с популярностью и торжеством, а с отвержением и страданием, то, следовательно, последователям Мессии нельзя рассчитывать на что-то лучшее (8:34-48; 13:9-13 и т. д.). Тема страдания ради Христа наводит на мысль, что Марк писал для церкви, которая уже познала гонения за веру и с трудом могла согласовать этот опыт с осознанием своего статуса как последователей Сына Божья. Поэтому Марк показывает, что теология креста (theologia crucis) приложима не только к учителю, но и к ученикам. Нет места для какого-то особого торжества избранных. «Марк борется против «превознесшихся» христиан, которые слишком «возвышенны» для той миссии и ученичества, которые, согласно Марку, неизбежно предполагают крест и самопожертвование» ⁷².

Марк дает понять, что ученикам Иисуса было нелегко это усвоить. Их понимание миссии Иисуса в лучшем случае отличалось поверхностью, если не сказать, что вообще вело к опасному заблуждению. Автор постоянно подчеркивает, что они не могут ее правильно понять (6:52; 7:18; 8:21, 31-32; 9:10, 32, 33-37; 10:13-14; 35-45 и т. д.). Образы учеников (и особенно Петра) выдержаны в весьма нелестных тонах, причем настолько, что в некоторых местах Матфей и Лука смягчают или вообще опускают слишком критические моменты его повествования. Учитывая это, некоторые исследователи даже говорят о том, что у Марка своего рода «кровная месть» против учеников!

Надо сказать, что эта «тупость» учеников дает Иисусу возможность посредством верного и ясного учения исправить их ложные представления. Это выглядит как удобный литературный прием, способствующий осуществлению авторского замысла. Т. Виден ⁷³ развил это наблюдение в тезис о том, что Марк сознательно отводит ученикам роль «оппозиции» Иисусу. Они отстаивают ложную христологию (христологию «божественного человека», о котором мы уже говорили), против которой Марк и пишет свое Евангелие. Таким образом, весь его драматический сюжет работает на то, чтобы описать конфликт между христологией, излагаемой Марком (и представленной Самим Иисусом), и христологией противников Марка (представленной учениками). Считая, что в действительности этого противоборства не было и что своим существованием оно обязано художественной изобретательности Марка, Виден прослеживает дальнейшее ухудшение отношений между учениками и Иисусом: от непонимания (1:16-8:26) к неверному истолкованию (8:27-14:9) и затем к неприятию Иисуса и оставлению Его (14:10-16:8).

Несмотря на то, что такое осмысление литературного замысла Марка не находит широкого признания ⁷⁴, тезис Видена (как и тезис Вреде о «тайне мессианства») обращает внимание на важный аспект рассматриваемого нами Евангелия. Несмотря на Его желание «чтобы с Ним были» (3:14), Иисус, совершая миссию, которую они еще не могут понять, в сущности остается один. Захватывающая картина того, как Иисус решительно направляется в Иерусалим, а Его ученики «ужасаясь» следуют за Ним, тогда как толпа пребывает «в страхе» (10:32), подытоживает ситуацию, рисуемую Марком. В Своих учениках, а также в представителях более широкой общины Иисус должен разрушить глубоко укоренившееся естественное нежелание воспринимать Его миссию в божественном ракурсе. Таким образом, ученичество с необходимостью предполагает болезненный процесс переориентации и расставания с эгоцентрическими ценностями человеческого общества ради божественного домостроительства, в котором «многие же будут первые последними, и последние первыми» (10:31) ⁷⁵.

Однако наряду с непонятливостью учеников и их несостоятельностью Марк обращает внимание и на преимущество ученичества, а также на принципиальное различие между учениками Иисуса и «теми внешними» (4:11). Обсуждение Иисусовых притч в 4-й главе (4:10:12, 33-34) является важным противовесом теме непонятливых учеников. Даже если своим собственным разумением они не могут понять этих притч (и, следовательно, не могут понять и природу Его миссии), Иисус именно им, так сказать, частным порядком дает необходимые разъяснение, которых другие не удостаиваются. Марк часто упоминает, что эти особые наставление совершались «в доме» (см., например, 7:17; 9:28, 33; 10:10), и, по-видимому, тем самым символически обращает внимание на то особое, тайное учение, которого были удостоены только ученики. В итоге лишь они одни постигают «тайны Царствия Божья» (4:11). Чем глубже их непонимание, тем сильнее Иисус сосредотачивается на особом наставлении, так как, в конечном счете, именно от их осмысления природы Его миссии зависит ее продолжение.

Итак, быть учеником значит (несмотря на то, что это предполагает решительное самоотречение) вступить в сферу особых преимуществ. Непонятливость и несостоятельность первых учеников устраняется особым откровением, которое в конце концов даст им возможность исполнить свой высокий долг. Таким образом, можно сказать, что два контрастирующих аспекта ученичества отражают два полюса парадоксальной христологии Марка.

Слова и дела

Иногда раздаются голоса, что говорить о «теологии» Марка неуместно, поскольку он якобы прежде всего вдохновенный повествователь. В сравнении с другими Евангелиями Евангелие Марка — это книга действия, драматического противоборства ⁷⁶ и изумительного чуда, а не спекулятивного богословия. Считается, что для того, чтобы получить яркий и живой образ Иисуса в действии, надо обратиться к Марку, но если речь заходит об учении Иисуса, то лучше всего обратиться к другим Евангелиям.

Нельзя не согласиться, что у Марка нет таких пространных наставлений, как, например, Нагорная Проповедь, у него меньше притч, чем у Матфея и Луки, и нет ничего такого, что можно было бы сравнить с беседами во время последней трапезы из Евангелия от Иоанна (Ин. 13-17). Похоже, что Марк или не знал многого из Иисусова учения, что было записано в других местах синоптического предания, или не нашел для этого места в своем труде.

Верно, однако, и то, что Марк больше, нежели Матфей или Лука ⁷⁷, обращает внимание на деятельность Иисуса, связанную с распространением Его учения. Дня него «учитель» — это почетное звание, естественная форма обращения к Иисусу со стороны учеников и других людей; Иисус предстает как некто, пришедший научить, причем как в открытую, так и тайно, в кругу учеников. В чем Марк заинтересован больше: в самом факте научения или в содержании того, о чем учит Иисус? Быть может, «учение» для него — всего лишь один аспект динамического наступления на силы зла, предпринятого Иисусом (наряду с исцелениями и изгнаниями бесов)? ⁷⁸.

Есть два основания, которые заставляют усомниться в правильности такого вывода. Во-первых, надо отметить довольно распространенную ложную посылку, согласно которой писатель, работая над книгой, преследует лишь одну цель. Нам думается, что нет никакой принципиальной несовместимости между желанием создать живой, деятельный образ Иисуса и заинтересованностью в том, что представляет собой Его учение с точки зрения «теологии». Тот факт, что Евангелие от Марка — это Евангелие деятельного мессианства, не исключает стремления автора к тому, чтобы читатель усвоил учение Мессии и руководствовался им с своей жизни. Есть и второе соображение, заставляющее усомниться в том, что Марк якобы не очень интересовался содержанием Иисусова учения. Такая точка зрения возникает из неумения оценить труд Марка в его собственном контексте. Если мы сравним его Евангелие с Евангелиями Матфея и Луки, то действительно придется признать, что в нем о самом учении говорится меньше, чем в двух последних, однако если допустить, что во время написания Евангелия от Марка они еще не были написаны, их нельзя будет рассматривать как некую «норму», которой Марк якобы не соответствует. Рассматривая его Евангелие само по себе, мы увидим, что значительная его часть посвящена содержанию Иисусова учения (будь то короткие высказывания или более пространные собрания речений; см., например, главы 4 и 13) и что немалый объем повествования структурирован вокруг важных высказываний Иисуса, представляющий собой то основание, ради которого и включены те или иные истории, непосредственно к ним подводящие. Статистический анализ показывает, что «в сущности пятьдесят процентов Евангелия Марка посвящено изложению Иисусова учения… Если рассматривать его самого по себе, то можно сказать, что он достиг полного равновесия между повествованием и учением» ⁷⁹.

Итак, если и есть доля правды в том, что Марк — «не спекулятивный или рефлексирующий богослов, который мог бы выполнить свою задачу, написав компетентный трактат по христологии» ⁸⁰, все же вполне обоснованно говорить о «теологии Марка», той теологии, которая обнаруживается в делах и словах Иисуса-Мессии, Сына Божья. Теология — и теперь данная точка зрения находит все более широкое признание — не ограничивается отвлеченными суждениями, но может выражаться и в форме повествования. В результате в Евангелии от Марка мы имеем обдуманный и взвешенный рассказ о миссии Иисуса, который, в свою очередь, закладывает основу для реалистического осмысления того, что значит — быть Его учеником. В теологии такого рода отвержение и торжество, уничижение и слава на ходят друг друга в новой шкале ценностей, присущей Божьему Царству

Поиск по сайту: