Глава 5. Младший Огудин, Славка, весь – и лицом, и характером – уродился в маму родимую

Младший сынок.

Младший Огудин, Славка, весь – и лицом, и характером – уродился в маму родимую. Так же выкатывал белёсые глаза в бешенстве, грубил родителям с детства. Впрочем, им это казалось в порядке вещей. Дрался остервенело с парнями из других деревень только за то, что они не свои, не Ёлышевские. К счастью, ни одна драка не привела к убийству или увечью, и он избежал встречи с милицией и судом. Учился на тройки, но времена пошли другие, пришлось кончить десятилетку, от которой у него ничего не осталось, только аттестат и права шофера третьего класса. Трактор он тоже знал, но перспектива работать, как отец, его не прельщала. С удовольствием он сопровождал брата на охоту, сам охотился жадно и с азартом, но возня со шкурами и шитье шапок ему несколько не нравилось. Нравилось же гонять на мотоцикле, крутить магнитофон, выставив динамик на окошко, чтобы он орал на всю улицу, страшно хотелось играть и петь в инструментальном ансамбле.

И странное дело: Капитолина, которая всегда с такой неохотой шла на какие-нибудь траты и приобретения для клуба, теперь сама не уставала повторять, что надо, надо купить молодежи музыкальные инструменты, и они в конце концов были куплены. Теперь вечерами Славка с друзьями до седьмого пота трудились над электрогитарами, извлекая из них максимум звуков и шума, орали:

Ты не только меня обижаешь,

Ты теперь обижаешь любовь!

К тому времени, как сын кончил школу, мама выжила очередного завклубом, и на это место был устроен Слава. Жизнь стала сплошным праздником. Весь день был свободный – купайся, гоняй на мотоцикле, короче, делай, что хочешь. Изредка только, если проводилось собрание, приходилось вытаскивать на сцену стол, застилать его красной скатертью и ставить два горшка с цветами. Кино и то проводили без него, зал отпирала контролерша, продававшая билеты. Только поздним вечером Славка появлялся в клубе, и ансамблисты начинали без нот, без руководителя мучить свои инструменты. Часто после их репетиций техничка обнаруживала на сцене пару пустых бутылок из-под красненького. Съездили раз с концертом в соседнюю деревню. Капитолина нахвалиться не могла:

– Вот теперь клуб работает!

От такой вольготной жизни Славку оторвала служба в армии.

Служил он в десантных войсках, служил добросовестно, но прекрасно понимал: то, что говорят в армии о патриотизме, о героическом прошлом, нужно только в армии, а на гражданке нужно совсем другое. Поэтому, когда отслужил, опять стал стараться устроиться так, чтобы работы было мало, а денег много. Очень скоро завклубом уволилась, и Славка занял свое законное место. Ансамблисты почти все отслужили, и опять начались ежевечерние репетиции. Только теперь на сцене оставалось уже побольше бутылок, которые техничка утром сдавала в магазин. Остальное время Славка проводил на озере, на охоте, и в поездках к одной девчонке за 30 километров. Пока он был в армии, папа с мамой купили «Жигули», изредка позволялось щегольнуть и на них. Словом, жизнь была роскошная.

Однажды парторг сказал Славке:

– Завтра на парткоме твой отчет. Приготовься.

– Славка пожал плечами. Клуб работает, чего еще? Ему казалось, что он отчитается с легкостью.

Впрочем, он не был так глуп и придумал план действия. Решил играть неопытного простачка, считал, что по молодости должны отнестись снисходительно.

На парткоме он отчитался без всякой бумажки:

– Ну, че говорить? Клуб работает. Кино каждый день. Детские сеансы проводятся. Танцы тоже каждый день. Ансамбль репетирует, вот скоро с концертом поедем на третью ферму.

Неожиданно его засыпали вопросами:

– План работы у вас есть?

– А чё, разве надо составлять?

– Сколько бесед провели с животноводами? Вы лично?

Славка только пожал плечами. Газет он не читал сроду и по радио ловил только эстрадную музыку.

Дальше – больше. Выяснилось, что красный уголок на ферме не оформлен, с детскими сеансами непорядок, что совет клуба не собирается.

– Какой еще совет клуба? – искренне удивился Славка.

– Ты курсы какие-нибудь проходил? – спросила передовая доярка Раиса Морозова.

Славка понял, что клюнуло, и только хотел сказать, что нет, но парторг опередил:

– Проходил двухдневный семинар. Конечно, это немного, но семинар был полезный, можно там было кое-что взять.

Славка вспомнил, что было такое дело. Но он прослушал только первый доклад, из которого понял, что главное – самому ничего не делать, а заставлять делать других. А в перерыве встретил знакомого парня, и они пошли пить пиво в «Ромашку», а когда вернулись в зал заседаний, там никого не было: все отправились смотреть оформление в клубе мелькомбината. Ну, не бегать же за ними по всему райцентру –Славка сел на мотоцикл и поехал домой. А на другой день совсем не был.

– К нам в клуб заходить не хочется, – сказал токарь Иван Игнатьич. – В районе вон в фойе портреты передовиков, картины всякие, лозунги, цветы, а у нас голые стены. Хотя бы «Миру мир!» повесили, что ли.

Славка неприязненно глядел, как он, говоря, бросает косые взгляды на парторга, проверяя, какое произвел впечатление.

И даже пенсионерка Кравцова, старушня, сидела бы на печи, чем по парткомом шляться, высказалась:

– Удивительное дело: техничка клубная, Сима, каждое утро после уборки в клубе ведро бутылок пустых несет в магазин. Откуда они берутся?

В общем отчет превратился в избиение. Однако, как рассчитывал Славка, сделали скидку на молодость и неопытность, предписали указанные недостатки исправить, а через два месяца заслушать его на парткоме снова.

Славка кое-что исправил: в фойе повесил лозунг и два плаката. Порылся в шкафу и нашел старую тетрадь с надписью «План работы», ещё Люба, теперешняя рабочкомша, составляла, переписал в другую тетрадку своим почерком. Киномеханику пригрозил, что побьет, если тот ещё раз вздумает мухлевать с детскими сеансами. Встретив Катю Кравцову, спросил в упор:

– Будешь на концерте частушки петь?

– Под что? – спросила она. – Под ваш ансамбль?

– А где я тебе баяниста найду? Ищи сама, если тебе надо.

– По-моему, не мне, а тебе надо. Ты ведь зовёшь меня выступать.

И пошла. Славка не расстроился. Отказалась, констатировал он и поставил мысленно галочку.

Взял у парторга несколько отпечатанных призывов к животноводам и механизаторам, расклеил в красном уголке и в конторке МТМ. После этого он решил, что сделал достаточно. Кроме того у него возникли непредвиденные осложнения с ненаглядной, жениться на которой он совсем не собирался. Пришлось искать новую в другой деревне, а тут уж до открытия охоты осталась неделя, надо было успевать, пока не нахлынула масса охотников и утки ещё не пуганные. Славка закружился и не заметил, как прошли два месяца и его снова пригласили в партком.

Опять те же вопросы.

– План работы есть?

– Есть.

Славка мял в руках скрученную трубкой тетрадь.

– И выполняется?

– Выполняется.

– Что же вы во время уборки ни одного концерта не дали? – это Любка из рабочкома.

Славка, признаться, как-то и не заметил, что идет уборка, вернее, уже прошла. Пожал плечами.

– Все отказываются выступать…

– А почему вы ни разу на току не работали? – вступил парторг.

Славка промолчал. Один выходной.

– Чуть утро – ружье на плечо и покатил… Думаешь, не видим? Ещё охота не открылась, а ты уже браконьерничал…

Ладно, запомним.

В довершении всего выяснилось, что Кравцовой было партийное поручение: проверить работу клуба и лично его, Славки, и на парткоме доложить. Она вытащила какую-то шпаргалку и стала читать:

– 23 августа. Огудина нет. Танцы до трёх часов. 24 августа. Огудин вначале был, потом сел на мотоцикл и больше не появился… 25 августа. Огудина нет. Ансамбль репетировал. В клубе школьники и есть пьяные…

Затем шло шесть дней подряд, когда Славки не было на работе – это перед открытием охотничьего сезона. Славка слушал и диву давался: и не лень было старухе каждый день ходить проверять! Вспомнил, что она как-то остановила его и стала говорить, что надо по вечерам находиться в клубе, надо выпроваживать оттуда детей. Он, сдерживая раздражение (какое ей дело, старой карге?), ответил:

– Тебе, бабуся, на Маюрово пора, а ты по клубам шастаешь.

Маюрово – это озеро, а возле него лес и там кладбище.

Славка знал, что Кравцова была раньше учительницей, но он у неё не учился, поэтому можно было и нагрубить. Выходит, она вроде как предупреждала его. А может, Колька, её сынок, ей докладывал? Но вспомнил, что Колька всю уборку был на комбайне, да он такую подлянку и не сделает.

Ладно, запомним и это.

Новый директор назвал Славку тунеядцем, сказал, что на таких, как он, пахать да пахать, а в клуб девчонку поставить, и то будет толку больше.

Славку сняли с заведования клубом.

Сначала он храбрился, высокомерно заявлял, что «не пойду я в ваш совхоз, не стану на парторга мантулить». Но из дома, с родительских хлебов, не хотелось уезжать, а мать уже начинала ворчать, что он не работает. Она и на родную мать, на бабку Татьяну, взъедалась, что охает, не спит ночами, короче, что долго живёт.

Работа была: скотником или кочегаром. Славка выбрал кочегарку: зиму перетопчемся как-нибудь, а там будет видно.

А кое с кем ещё надо посчитаться…

Вот что представляли собой Борис и Славка Огудины, сидевшие рядом с Халомой на низкой скамеечке в кочегарке и молча курившие.

Халома спросил Славку:

– Зачем здесь робишь?

Славка прекрасно понял его. Халома имел в виду, что неужели ему молодому, отслужившему в армии, владеющему техникой, не нашлось роботы лучше и денежней, чем в кочегарке. Он ответил:

– Да вот, понимаешь, парторг поволок на меня

Халома понимающе кивнул.

– Можно ведь ему сделать.

Славка кивнул на Бориса.

– Вот он делал, спроси его.

– Он плохо делал, – отвечал Халома, видно, видно уже познакомившийся с биографией Бориса. – А надо так.

И он выразительным жестом показал, как вылетит парторг вверх тормашками в неизвестном направлении.

Они сдвинули головы ближе, и Халома заговорил вполголоса. Слова его падали на подготовленную почву. Недовольство и ненависть приобретали все более определенную направленность.

Поиск по сайту: