Глава 23. Директор и парторг после пленума поехали в сельхозтехнику, там довольно долго толковали с нужными им людьми о важных для совхоза делах

Директор в западне.

Директор и парторг после пленума поехали в сельхозтехнику, там довольно долго толковали с нужными им людьми о важных для совхоза делах. В общем, когда они свернули с асфальта в сторону Ёлышева, было уже темно.

– Ну, что второй секретарь?

– Что и следовало ожидать. Виновата партийная организация и учителя.

– Что-нибудь решили?

– Пока нет. Обговорят в верхах. Ну, без последствий, конечно, не останется.

Директор резко затормозил.

– Тпрууу… Это ещё что за новости?

Оба вышли из машины, и некоторое время рассматривали поваленную на дорогу сосну.

– Хулиганство, – сказал директор, закипая гневом. – Ох, я ему устрою, дай только разобраться, кто это сделал.

Ничего не оставалось, как идти дальше пешком. А машина? Как-то не хотелось оставлять её на дороге. Может, для того и устроено: они уйдут, а тут с машины колёса снимут или ещё какие-нибудь ценные части. Народ ведь отчаянный пошёл. Решили: одному идти пригнать трактор с тросом, другому оставаться в машине.

– Наверное, я пойду, – сказал директор. – Мне командовать больше подходит. У меня не отговорятся.

Парторг согласился. Директор перешагнул через сосну и большими шагами устремился к Ёлышеву. Парторг сбавил обороты мотора и стал терпеливо ждать. Доску с надписью «заминировано» они в темноте не заметили.

Примерно через полчаса сзади засветились фары, и подъехал автобус с народом, возвращавшимся с медосмотра. Рабочие задержались из-за того, что долго ждали у аптеки, когда будет готово натирание для замдиректора. Хотя многие были недовольны, но открыто не роптали, не желая обидеть начальника– фронтовика.

Теперь все высыпали на дорогу и звучной матерщиной выражали своё удивление и возмущение. Парторг поспешил обнадежить всех, что директор вот-вот пришлёт трактор или бульдозер, и дорога будет свободна. Однако время шло, трактора не было, и многие начали порываться идти пешком. Один подошёл к завалу и вдруг крикнул:

– Да здесь же заминировано!

Всех ветром сдуло. Воцарилось жуткое молчание.

– Как же директор прошёл? – недоумевал парторг.

– Повезло!

– Видно, не задел…

– Такое его счастье…

Всем стало ясно, что в Ёлышеве происходит что-то ненормальное. Ждать здесь было бессмысленно. Надо было идти, идти как можно скорее. Но испытывать своё счастье никому не хотелось.

Посовещавшись, решили оставить у машин Лёню, директорского шофёра, прогревать моторы. Остальным идти, обойдя завал по цельному снегу, где явно никто не ходил, и мины быть не могло. Многие по случаю медосмотра были в ботинках, поэтому проклятьям и чертыханиям в адрес того, кто это сделал, не было конца. Однако один человек оказался настолько сильно болен, что идти наотрез отказался и остался в автобусе. Это был Степан Морозов.

Директор шагал и шагал. От быстрого движения закипавшее в нём раздражение не только не улеглось, но и наоборот, все более крепло. Он хотя и не знал ещё, что предпримет, но готов был к самым решительным действиям. Когда он вышел на пригорок, с которого открывалось Ёлышево, ему сразу бросились в глаза полная темнота в посёлке и большой багровый костёр где-то в стороне фермы. Директор вспомнил, что в райцентре горел свет и никто из других хозяйств не заикнулся, что у них нет электроэнергии, стало быть, что-то произошло тут, у них в Ёлышево. Это ещё больше усилило его раздражение. Он свернул к МТМ. Хотя и не надеялся, что там кто-то есть. Войдя в тёмное помещение диспетчерской, он почувствовал, что там довольно много народу. Вот тут-то он и спросил:

– Что без света сидите? Что за народ? Ярышев здесь?

В темноте примолкли, завозились. Наконец чей-то голос отозвался.

– Нету Ярышева…

– Да вы что тут делаете? Кто тут? Механизаторы есть?

И опять не поймёшь,кто приглушенно ответил:

– Нету…

Всё это: и уклончивые ответы, и непонятно зачем сидевшие здесь люди – всё больше и больше нервировало директора. Он чиркнул спичкой и осветил ближайшие к нему лица. Одним из первых он высветил Сурова, маленького, в коробом стоящем на нём полушубке.

– И Суров здесь! – с насмешкой сказал директор. Он знал, что к Сурову относятся с пренебрежением, и сам испытывал к нему такое же чувство. Маленький, сгорбленный, с неровной, прыгающей походкой, всегда плохо выбритый из-за многочисленных бородавок. Мужичок этот производил неприятное впечатление. Раньше директору удавалось это скрывать, да он и не соприкасался с Суровым близко, но сейчас, в раздраженном состоянии, не проконтролировал себя, и это насмешливое, пренебрежительное отношение прозвучало особенно отчётливо.

– Да, и я здесь! – неожиданно возразил Суров, глубоко уязвлённый пренебрежительным тоном.

– Куда люди, туда и Марья крива, – теперь уже нарочно с насмешкой сказал директор, бросая догоревшую спичку.

– Только ты и человек, – возразил кто-то неопределённый в углу.

Что-то нехорошее затаилось в этой странной темноте, но директор не придал этому значения. Он чиркнул ещё одну спичку и продолжал высвечивать остальные лица, пока не наткнулся на Ивана Локтева.

– Ну, вот и механизатор. Ты чего молчишь? Я же спрашивал, есть ли механизаторы. Давай, заводи немедленно ДТ, возьми трос. Какой-то гад сосну поперёк дороги уронил. Ну, ничего, найдём, он у меня попляшет.

Иван потупил глаза и не двинулся с места.

– Ну, ты чего? Не понял, что я сказал?

– Не пойду.

Иван глядел в пол.

– Я приказываю!

Вне себя директор схватил его за плечо и дёрнул к дверям. Иван пошатнулся, с фуфайки сорвалась пуговица, и что-то затрещало. Возможно, он и не выдержал бы нажима, но внезапно вспомнилось, как обошёлся с ним Байдалинов, и стало обидно.

– Руки-то не распускайте, – он вырвал фуфайку.

– Вот они как с рабочим классом! – раздалось с одной стороны.

– А в морду не хочешь? – раздалось с другой.

– Вы что, очумели? Да я вас…

Директор перешёл на элементарную матерщину. Ему ответили тем же, и вдруг навалились со всех сторон на руки, на спину, где-то у самого носа запахло суровским полушубком. Директор был сильный и молодой ещё человек, он бился, делая отчаянные попытки вывернуться, однако мужики были здоровые и держали крепко. Бить почти не били, потому что в темноте один хрястнул кулаком о косяк, другой угодил кому-то своему по скуле, директору один раз только и попало, разбили бровь, и кровь заливала глаз.

– Стойте, не бейте, – сказал непонятно чей голос, но по тому, как все напряжённо остановились, стало понятно, что это главный.

– Закроем его в МТМ, он у нас заложником будет.

Директора выволокли из диспетчерской на улицу и затолкнули в помещение мастерской. Снаружи загремел замок. Понимая, что бунт ни к чему не приведёт, директор не кричал и не бил ногами в дверь. Злоба начинала уступать место сознанию совершённой ошибки, он уже ругал себя за опрометчивость и неверно взятый тон. Но было поздно.

Он двинулся было в темноте, сам не зная, куда и зачем, но запнулся о разостланную на полу гусеницу. Рука упёрлась во что-то не металлическое. Он вытер руку о пальто, вспомнил, что оно новое, но тут же забыл об этом. До пальто ли сейчас! Он замер в тоскливом сознании своего бессилия, и в этот момент ему послышался шорох. Кто-то спросил приглушенным голосом:

– Кто тут?

Голос показался знакомым. Директор с неуверенной радостью отозвался:

– Это я. Директор.

– Ты смотри! – удивился голос и пояснил: – А это я, Самохин. Откройте меня, я на болточку закрытый.

Директор, щупая ногами пол перед собой. Пошел на голос. Наконец добрался до двери, нашел пробой и вынул какую-то железку.

– Идите сюда, в кузницу, – вполголоса говорил Федор Егорыч, – вдвоем-то ловчее. У меня тут и оружие припасено на всякий случай. Я с утра тут сижу. Есть охота… У вас ничего нет?

У директора, конечно, ничего не было, кроме сигарет. Покурили, пригнувшись, чтобы из окна не увидели два огонечка рядом. Федор Егорыч рассказал все, что узнал. Директор поделился своими приключениями.

– Федор Егорыч. Как ты понимаешь, это что?

Федор Егорыч думал больше полдня. С тех пор, как вернулся из диспетчерской и забаррикадировался в кузнице. Поэтому он без промедления ответил:

– А это то, что мы самоуспокоились. Привыкли думать, что у нас все хорошо и ничего такого не может быть. Что все довольны жизнью. Анекдотики там всякие, болтовня… А мы посмеиваемся, да помалкиваем, ничего всерьез не принимаем. А надо бы, надо бы давно прислушиваться и насторожиться!.. Слабое место у нас легко найти, столько ошибок допускаем, бесхозяйственности! Взять хотя бы эти базовки на болоте – ведь говорили же директору, предупреждали! А он только хапал, карманы набивал, а глядя на него и некоторые другие… А которые хоть и не хапают, так сильно чванятся перед рабочими. И квартира им не квартира, и машина не машина, и жене шуба не шуба… Ну. А враг, конечно, не дремлет, ищет недовольных. А этого добра у нас хватает: кто квартирой недоволен, кто работой, кто начальником, кто женой. А кто и сам себя только по праздникам любит и то после обеда… Тому денег не хватает, тому почета, тому выпивки. Знаешь присловье: на человека и бог не угодит, то ему холодно, то жарко. А где уж человеку на человека угодить! Да мы не больно ведь интересуемся, где у человека болит. У нас все выполнение плана на уме. Нам некогда. Надо государственные задачи решать… А он, враг-то, этим и пользуется…

– Сердца, не занятые нами, не мешкая, займет наш враг, – мысленно подытожил директор.

Спешу оговориться: директор вовсе не читал и не любил стихов и в поэзии не разбирался (а то получится какой-то уж совсем идеальный директор). Читать-то он читал, когда позволяло время, в основном, «Роман – газету». Но чаще всего прочитанные вещи вызывали в нем раздражение. Не потому, что были плохо написаны – директор не брал на себя смелости судить об этом – а потому, что герои были слишком далеки от него. То герой – художник, то писатель, то крупный ученый, то дипломат и ездит по заграницам. Если уж партийный работник, то никак не ниже секретаря обкома, а если изредка попадалось что-то о деревне, то тоже с позиций никак не меньше, чем секретаря райкома. Много споров, и все такие интеллигентные, что директор не выдерживал и пропускал страницу – другую. С удовольствием почитал бы что-нибудь о себе, о таких же рабочих, которые всегда на переднем крае. То ломаешь голову над тем, как обмануть госбанк, чтобы законно купить сбрую в промкомбинате, которую колхозу приобрести можно, а совхозу почему-то нельзя; то торгуешься с шабашником, берущимся бригадой строить общественную баню; то миришь тещу с зятем, потому что и тот, и другая нужны хозяйству позарез. Так что директор был недоволен литературой, а строчки эти запомнил из одного доклада, и теперь, задним числом, проникся уважением к лектору. Толково говорил.

Переварив сказанное Федором Егоровичем, директор спросил:

– А как ты думаешь, Федор Егорыч, если бы не оказался тут этот… как его… Халома, что ли? Случилось бы такое?

Теперь пришла очередь задуматься Федору Егорычу. Враг, враг…

Неужели нужен живой враг, чтобы высветились и увиделись всевозможные недостатки и промахи?... И он ответил не спеша, но твердо:

– Может, и не случилось бы… Может, как-нибудь иначе бы проявилось. Но главное не в этом. Враг, наверное, внутри нас сидит… Перестраивать нам нужно всю нашу работу… всю жизнь… И самим перестраиваться в первую очередь.

– Легко сказать – перестраиваться! – жалобно возразил директор, но не заспорил, некоторое время оба молчали, думая.

– Выйти-то мы отсюда выйдем, – сказал, наконец Федор Егорыч. Это я беру на себя. Ну, а дальше-то что?

Поиск по сайту: