Глава 17. Слабонервные не читайте!

Слабонервные не читайте!

На собрании не выбирали руководящего органа – не хватало ещё такой демократии! Борис и Славка были главной опорой Халóмы – это само собой разумелось, а Семёна Семёныча он решил приблизить сегодня. Нравился он Халóме своим бездумным напором и неприязнью к партийным. На него был особый расчёт.

Зато очень не понравились Антипин и Яша. Больно много знают и самостоятельные. От них надо будет при первой возможности избавиться.

Ещё обратил на себя внимание Андрей Спирин. Этого злого и насмешливого человека, кажется, можно сделать очень полезным.

Оставшиеся сгрудились у стола. Между ними царствовало полное согласие и понимание, хотя цели и стремления у них были разные.

Наиболее чётки они были у Халóмы.

Сын бандеровца, воспитанный в ненависти ко всему русскому, прошедший специальную подготовку в заграничном диверсионном центре, он три года «врастал» в советский быт сначала на Закарпатской Украине, потом с бригадой строителей в Зауралье. Теперь был дан сигнал действовать. Конечной целью было свержение советской власти. Промежуточные цели – дестабилизация экономики, разложение и запугивание населения, подрыв авторитета и сплочённости партии, диверсии и террористические акты. Халóма получал хорошие деньги за свою «работу», но главное – он был искренен в своей ненависти, и то, что делал, вполне совпадало с его желаниями. О лучшем его хозяева и мечтать не могли.

Борис и Славка тоже выросли в обстановке ненависти и враждебности ко всем. Оба мечтали о свободе, о такой работе, которая обеспечивала бы материально, но ничем не связывала. Борис мечтал об обилии пушного зверя и водоплавающей птицы, притом чтобы всем было нельзя охотиться, а ему можно. Ещё ему не хотелось заниматься покосом, чтобы можно было просто подъезжать к стогу на совхозном тракторе и брать готовую зелёнку, которую кто-то накосил и сметал. Чтобы комбикорма были дешёвые и в неограниченном количестве, а цены на сдаваемую скотину высокие…

Славка же, не попробовавший ещё самостоятельного хозяйствования, обо всём этом не думал. Его мечты носили скорее мстительный характер. Представлялось, как он топчет тех, кто, по его мнению, топтал его самого и не давал ему спокойно и весело жить, и душа его наполнялась жестоким удовлетворением. Кроме того, ему рисовались мотоцикл «Ява», автомашина «Нива» с бархатными чехлами на сидениях, а всё остальное довольно смутно. О власти и экономическом устройстве страны ни Борис, ни Славка не задумывались. Главное, устроить так, чтобы им было свободно и хорошо.

У Семёна Семёныча было ещё больше туману в голове. Хозяйственные проблемы его не волновали. Мерещилось ему, что стоит он на трибуне или на сцене клуба, высоко над народом, не то ему орден вручают, не то он выступает, ловит восхищённые взгляды… гром аплодисментов, цветы… А партийные все посрамлены, им орденов не дали, они насупились, завидуют…

– Ну, вот что, – сказал Халóма, – поговорили, а теперь к делу. Надо нам людей хорошо напугать, тогда все будут шёлковые.

Он сходил в горницу и принёс оттуда деревянный чемоданчик с острыми углами. Это был тот самый чемодан, который буйная фантазия Дуськи-Седой наполнила револьверами. Но фантазия её была слишком бедна и слаба, чтобы представить, что там было на самом деле.

Нажав где-то скрытую кнопку, Халóма открыл чемодан, и все замерли, созерцая открывшееся зрелище. Половину чемодана занимала портативная радиостанция. Все её крохотные детали были так искусно сделаны, ручки и рычажки так сверкали полированной обтекаемой пластмассой, что глядя на неё, невозможно было сдержать возглас восхищения. Борис, разбиравшийся в рациях, сразу оценил и её технические достоинства. Славка же и Семён Семёныч только благоговейно потрогали грязными пальцами блестящие ручки.

– Надо же, как умеют делать! – пролепетал восторженно Семён Семёныч.

Халóма нажал рычажок, и вся рация приподнялась над чемоданом, приняв удобное, рабочее положение. Ключ приходился прямо под рукой, и ручка его так и ложилась в пальцы. Высвободил вделанную в крышку складную антенну. Всё было прочно, рационально и изящно.

Во второй половине чемодана и в его откинутой крышке было сделано множество гнёзд, в них лежали металлические предметы разнообразной формы, стеклянные ампулы и капроновые сосуды, завёрнутые в фольгу или восковую бумагу, некоторые с разноцветными жидкостями или порошками внутри.

Халóма достал из углубления яйцо из неопределённого матового металла.

– Химическая граната, – пояснил он. – В ней нервнопаралитический газ. Неподвижность наступает моментально, а смерть через 5 – 10 минут. Разбивается от удара, как яйцо. Лучше ударить об стену, о железо. Одна такая граната может уничтожить 200-250 человек в радиусе от 20 до 40 метров.

Халóма говорил, как будто отвечал затверженный урок. От него не укрылось, как его слушатели внезапно напряглись и сидели неподвижно, пока он не положил гранату на место. Он этому не удивился. Он сам точно так же себя чувствовал, когда первый раз знакомился с диверсионным снаряжением.

– А вот это бомба с часовым механизмом. Вот видите – циферблат, а этим рычажком устанавливается нужное время. Нате, посмотрите. Только крутить нельзя, а то завод включишь и тут уж не остановить…

Халóма небрежно уронил бомбу на стол. Все вздрогнули. Потом осторожно начали рассматривать бомбу, передавая её из рук в руки. Семён Семёныч опять восхитился тонкостью работы. Славка взвесил на руке и спросил:

– Ну, и с какой силой она рванёт?

Халóма подумал.

– Знаешь в районе райисполком?

Все знали, конечно, единственное в районе трёхэтажное здание.

– Так вот это здание разрушит до основания.

Все одобрительно покачали головами. Семён Семёныч прищелкнул языком. Потом Халóма показал магнитную мину, затем радиомину, которой можно было управлять на расстоянии при помощи рации.

– А вот ещё интересная мина, – он выковырнул из гнезда и подкинул на руке маленькое металлическое устройство. – Она тоже магнитная, но взрывается от детонации. Только от сотрясения автомобильного мотора. Мотор заработает – через полчаса мина взрывается. Это специально автомобильная мина.

– А как ты её вёз? – спросил Борис. – Ты же на автобусе ехал?

Халóма засмеялся.

– Она же сейчас выключена. А перед тем, как её использовать, её включают, вот так.

Он нажал на что-то, в мине щёлкнуло. Все отпрянули. Халóма весело расхохотался. Видно было, что демонстрация своих сокровищ доставляет ему подлинное удовольствие. Он слегка раскраснелся, стал проще, обычные замкнутость и холодноватость, характерные для него, растаяли. Он показал два крохотных стерженька, высунувшиеся из мины.

– Вот, глядите, это детонаторы. Они ловят звук. Но не на каждый звук реагирует, а выбирает только шум мотора.

– Выключи, – попросил Борис.

– Не бойся, мы не в машине, – усмехнулся Халóма, однако выключил. Мина опять щёлкнула, и усики-стерженьки спрятались.

– Ну, умеют, ну умеют делать! Нашим ни в жисть так не сделать! – повторял Семён Семёныч. Он искренне восхищался искусством неизвестных ему мастеров, как-то совершенно забыв на что это искусство потрачено. Заграничное же происхождение чемодана не вызвало сомнений: подписи и этикетки были не русские.

– Вот тоже хорошая штука.

Халома вынул из углубления крохотный баллончик с иголкой на конце. Зажатый между двумя пальцами, он был совершенно незаметен, настолько мал.

– Иголочкой кольнёшь – и человек моментально засыпает. Видели по телевизору, как зверей усыпляют? Вот и здесь точно так же, только моментально. И делай с ним, что хочешь.

– А просыпается?

– Конечно. Через два часа.

– Интересно. А в ампулах что?

– О, тут много хорошего, вот эти маленькие – это цианистый калий. Это на крайний случай для себя.

Сидящих за столом передёрнуло.

– Сейчас инструкцию принесу, она у меня в том чемодане.

Халома ушёл в горницу и скоро вернулся, неся в руках несколько мельчайшим шрифтом испечатанных листков. Рассмотрев первый, он отложил его в сторону, затем так же отложив второй, третий и все остальные листки.

– Что за чёрт? – озадачено, произнёс он и снова принялся читать и откладывать листки. Повторив всё ещё раз, он недоуменно пожал плечами.

– Странно. На всех языках есть, А на русском нету.

Теперь и остальные осмелились прикоснуться к листкам, стали их рассматривать. Понимать ничего не понимали, а уважительно разглядывали непонятные тексты.

– Во! Гляди, какие завитушки! Это по-каковски, Халома?

– Это арабские буквы. Для арабских стран.

Он ещё раз сходил в горницу, включил свет, перетряс весь чемодан. Листков не было. Он вернулся на кухню.

– А ты, Халома, на всех языках читаешь?

– Нет, кроме русского, я знаю только немецкий. Ну, украинский, конечно. Молдаванский понимаю… Ну, ведь помню же я, что был у меня и русский перевод, и немецкий, я сам читал. Куда они могли деться?

Поиски ни к чему не привели. Заглянуть на печку под разостланную фуфайку никому, конечно, не пришло в голову. Халома сидел расстроенный.

Славка фыркнул.

– Изучал-то много, да ни одного не знаю.

– Что же делать? Что же делать? – повторял Халома. – И кто же может перевести?

– Может, Кота позвать? – вдруг сообразил Славка. – Он по английски здорово сечёт.

«Кот» – было уличное прозвище Эдуарда Ивановича. Прозвали так за усики и отчасти за походку, в которой некоторые усматривали что то кошачье. Он об этом не знал.

– А не проболтается? – усомнился Борис.

– Припугнём, – жёстко сказал Халома.

Он поглядел на часы: полдесятого. Конечно, странное время для приглашения в контору, но и не ночь ещё. Проинструктировали Славку, как действовать, и скоро за окном затарахтел мотоцикл.

Эдуард Иванович и Катя были дома. Катя только что сказала, Эдуарду, что у них будет ребёнок. Эдуард Иванович был в некотором затруднении. Он читал и слышал, что мужу положено радоваться такому известию, однако радости не испытывал. Наоборот, зашевелилась тревога. Не элементарная тревога, что придётся лучше обеспечивать семью, что ребёнок будет плакать и мешать его благополучному спокойствию. Об этом он не беспокоился, он был уверен, что Катя с матерью преодолеют все трудности. Тревожило же его сознание, что надо будет найти в себе и проявить какие-то новые качества души, а он сомневался,что они у него найдутся, и боялся разоблачения. Поэтому он привлёк Катю к себе, поцеловал и сказал где то прочитанное:

– Машкой назовём.

Катя почувствовала лёгкую фальшь, но в конце концов, для него это совершенно ново: быть отцом. Пусть привыкнет к мысли. И она поддержала игру, шутливо заспорив, что будет не Машка, а Сашка.

В разгар этого спора постучали. На пороге стоял Славка Огудин.

– Здравствуйте. Извините, пожалуйста, что так поздно беспокою. – Славка пустил в ход всю свою вежливость. – Эдуард Иванович, директор и главный инженер очень извиняются, они просят, не можете ли вы прийти на полчасика в контору. Там новый сепаратор пришёл, заграничный, и инструкция только на английском языке. Не могли бы вы помочь перевести….

– А? Что? Да, конечно, конечно…..

Эдуард Иванович заторопился, одеваясь. Хотя, казалось бы, здравый смысл должен был подсказать: какие сепараторы в девять часов, что за спешка переводить? Однако желание показать себя простым и незаломным, некоторое тщеславие, что сам директор в нём нуждается, притупили здравый смысл в Эдуарде Ивановиче и в Кате. Эдуард Иванович быстро оделся и вышел за Славкой.

– У меня мотоцикл, садитесь.

– Смотри, поосторожнее, – сказал, усаживаясь, Эдуард Иванович. Сам он техникой не владел и мотоцикла побаивался.

Поглощённый преодолением собственного страха, он не сразу заметил, что Славка едет совсем в другую сторону.

– Куда ты? – крикнул он.

– Они там сидят, – неопределённо ответил Славка и мотнул, куда то головой.

Наконец, мотоцикл остановился на краю деревни. Вслед за Славкой Эдуард Иванович вошёл в тесную кухню старого дома. В нос сразу шибануло смесью силоса, табака и грязной одежды. Дом был грязен и усыпан окурками. В изумлении озирался Эдуард по сторонам, не находя ни директора, ни инженера. А от стола поднялся ему навстречу невысокий, ладно скроенный, по-молодёжному одетый человек с синими, внимательными и холодными глазами.

– Извините, что мы вас побеспокоили и немножко обманули. Нам нужна ваша помощь. Переведите нам, пожалуйста. Садитесь вот сюда. Слава, бери тетрадку и записывай.

Эдуард Иванович взял протянутый ему листок бумаги с бледной печатью, напряг зрение и прочёл:

– Химическая граната. Заполнена нервнопаралитическим газом…

Он остановился и в изумлении взглянул на Халому.

– Нет, нет, это не надо, – встрепенулся тот. – Начинайте с пункта….

Халома открыл чемоданчик, лежавший на столе, так, что Эдуарду Ивановичу было не видно содержимое, посмотрел, что -то на внутренней стороне крышки и закончил:

– ….десятого.

Шаря глазами по листку, Эдуард Иванович успел выхватить слова: магнитная мина, часовой механизм, детонация, смертельный исход….

– Что это у вас? Где вы это нашли? – с неподдельным интересом спросил Эдуард Иванович, понимая уже, что в чемоданчике диверсионное снаряжение. Вспомнилось, что когда он был еще мальчиком, в их области был найден воздушный шар, выпущенный аж в Канаде с научными целями. Отец рассказывал, что немало было тогда переполоху. Видимо, и теперь что-то в этом роде. Он сразу понял, какая лестная роль первого переводчика досталась ему.

Однако присутствовавшие в комнате странно промолчали, только Халома сказал коротко:

– Переводите.

Всё еще не понимая, что всё это значит, Эдуард Иванович нашёл десятый пункт и машинально перевёл:

– Раздражающий газ. Действует на слизистую оболочку глаз, носа, и дыхательных путей. Вызывает слезотечение, насморк, кашель. В случае сильного отравления – отёк лёгких. Способ употребления: выстреливать ампулу в воздух из специального распылителя (в 2).

Халома и Семён Семёныч склонились над ящиком, закрывая его крышкой от Эдуарда Ивановича. Славка торопливо писал. Борис курил возле двери. Похоже, он сидел там не случайно. Эдуард Иванович почувствовал тоскливое беспокойство.

– Ага, вот он, распылитель.

– Вроде пистолетика, – полюбовался Семён Семёныч.

– Ампула вставляется сюда, нажимаем и…

– Ну, переводи дальше, – сказал Халома без прежней вежливости, переходя на фамильярное «ты».

Эдуард Иванович уже без любопытства и интереса, а всё с большей тревогой перевёл:

– Дифенилтридиоксиннитрохлоридон. Мгновенная смерть людей и животных. Стойкий. Действует до 24 часов. При благоприятном ветре распространяется на 3 – 4 километра. Способ употребления: распыление…

– Как? Дифинил?.. – переспросил Славка.

– Ладно, название не пиши, просто №12. Название не обязательно, лишь бы действовало крепко, – сказал Халома, спокойно рассматривая на свет ампулу с ярко – фиолетовыми кристалликами.

Эдуард Иванович смотрел на него дикими глазами. Кажется, он начал понимать… Страх сковал его, и он замолчал на полуслове, пока Халома не сказал сердито:

– Ну?

Скоро Эдуард Иванович потерял всякое чувство реальности происходящего. Страшные вещества, одно опаснее другого, заключались в стеклянных ампулах и капроновых баллончиках. И зажигательная смесь, вызывающая огонь, который нельзя погасить водой, и ослепляющий газ, и бактерии самых страшных болезней скота и людей. Одни надо было распылять, другие подмешивать в корм, третьи выбрызгивать из баллончиков, четвертые растворять в водоёмах и колодцах.

Эдуард Иванович не чувствовал ни рук, ни ног. Мутный страх разлился по всему телу. К горлу подкатывалась тошнота, а в гортани делались спазмы, и он по нескольку секунд не мог выговорить ни слова, унизительно раскрыв рот и тряся нижней челюстью. Диверсант поглядывал на него со всё большим презрением, и, когда всё было переведено, понял, что Эдуард Иванович готов и не нуждается в дополнительных мерах устрашения. Он только сказал:

– Понял, что тебе будет, если продашь?

– Тебе и твоей Кате, – добавил от двери Борис.

Эдуард Иванович только кивнул, с трудом проглотив ком в горле. Славке пришлось помочь ему встать и вывести за дверь. У крыльца Эдуарда Ивановича вырвало, и он едва не упал

– Дойдёшь или довезти? – Славка уже тоже перешёл на пренебрежительное «ты».

Эдуард Иванович содрогнулся при мысли пережить ещё один страх – страх езды на мотоцикле – и торопливо пролепетал:

– Дойду… Вот отдышусь немного…

Славка всё же вывел его на дорогу, повернул в правильную сторону и некоторое время смотрел вслед. Эдуард Иванович шёл, как пьяный, то и дело сбиваясь с середины дороги, однако всё же удалялся.

Славка вернулся в дом.

Халома, очень взволнованный, продолжал возиться у чемоданчика, сличая номера со Славкиными записями. Семён Семёныч заглядывал ему через плечо. Борис по-прежнему сидел у двери и мрачно курил.

– С такими игрушками мы продиктуем им любые условия, – оживлённо говорил Халома. – Мы их заставим землю крестьянам раздать в личную собственность.

– На кой она, – равнодушно заметил Семён Семёныч, поглощенный чемоданчиком.

– Тебе не надо? – удивлённо воззрился на него Халома.

– Не-а.

– Славка, а тебе?

– Тогда надо и трактор свой, и комбайн.

– И плуг, и бороны, и культиватор, и сеялку, – подхватил Семён Семёныч. – И тележку, и автомашину. И сам мели, и сам пеки, и пластайся с утра до ночи без выходных.

– Ну и что? В других странах ведь так, – не сдавался Халома. – И живут получше вашего.

– Нет уж, лучше я буду знать одну свою кочегарку. 100 рэ обеспечено, и работа через два дня на третий. А хлеба я готового в магазине возьму.

– Не нравится всё самому – найми работника. А хлеб продавай. Это тебе даст не сто рублей.

– А ты будешь ездить, и скупать по 10 копеек, а продавать по 2 рубля? – вдруг раздался от двери голос Бориса. Он поднялся и шагнул к столу.

– Халома, – сказал он глухо, но решительно, и все повернулись к нему, чувствуя, что сейчас произойдёт что-то важное. – Ты вот что. Ты эти ампулы свои убери и не доставай никогда.

– Да ты что? Это же…

Халома осёкся. Тяжёлый взгляд Бориса не предвещал ничего доброго.

– А то, что твои газы и бактерии не будут разбирать, где совхозная корова, а где наша… Где милиционер, а где наши дети. Эдак ты и нас всех без скотины оставишь, и семьи газом приморишь.

Семён Семёныч тихо ахнул. До него только начало доходить. Халома некоторое время молча смотрел на Бориса. Злоба боролась в нём со здравым смыслом. Жаль было оставлять без употребления такое мощное оружие, но и нельзя было терять сообщников. На личных же коров и семьи Халоме было наплевать. Здравый смысл победил. В конце концов никто не помешает ему использовать ампулы, когда он посчитает нужным, не консультируясь с Борисом. И Халома сказал миролюбиво:

– Хорошо. Ты прав. Не будем этим пользоваться. Какую же диверсию мы тогда устроим?

Все замолчали, думая не столько о диверсии, сколько о происшедшем только что, и ещё о том страшном, что теперь неотступно стояло у всех за плечами. Славка первый стряхнул с себя это наваждение и вспомнил:

– Автомобильная мина! – вскричал он. – Самое лучшее? Рванет где-нибудь на асфальте, и никто посторонний не пострадает.

Идея понравилась. Вспомнили, что парторг завтра едет на пленум, и решили первой жертвой сделать его.

Исполнителем единодушно наметили Семёна Семёныча. Он единственный мог свободно находиться в гараже, не привлекая внимания. Халома достал мину, ещё раз показал, как её ставить в рабочее положение. Семён Семёныч сам несколько раз включил и выключил и успокоено положил мину в нагрудный карман. Общее внимание льстило ему, и он начал уже привыкать к смертоносным игрушкам.

Как на крыльях, летел Семён Семёныч домой. Угнетало слегка лишь то, что ни с кем нельзя поделиться распиравшими его чувствами. Жена его, Сима, скромная техничка, вначале решила, что муженёк, как это часто бывало, навеселе. Но, к удивлению своему, обнаружила, что от него не пахнет. Тем не менее, она начала ворчать:

– И где же это ты был? Где тебя черти носили? Внучка последний день гостит, а тебе хоть бы что…

– В лото играл в кочегарке, – соврал Семён Семёныч.

– Тебе лото, а мы тут без дедушки плакали, – Сима произнесла последние слово совсем другим, «детским» голосом, потому что в кухню вошла дочь с восьмимесячной внучкой на руках.

Умилённая улыбка расплылась на лице Семёна Семёныча.

– У-тю-тю-тю, – заговорил он тоже «детским» голосом, – иди к дедушке, иди к дедушке…

Он протянул руки и манил ребёнка к себе. Девочка улыбнулась и тоже протянула ему ручки. С умилением все смотрели, как тискает и целует её дедушка, а она прижимается к его рабочему пиджаку, в нагрудном кармане которого лежала страшная автомобильная мина.

Кое-как доплёлся до дома и Эдуард Иванович. На улице стало немного лучше, но страх не проходил, а тошнота накатывалась снова и снова. В голове была лишь одна мысль: немедленно уехать, бежать отсюда как можно скорее. Райским углом, тихой пристанью представлялись ему теперь областной город и обжитая квартира родителей. Но боже мой, как до них далеко!

– Что с тобой? – испуганно спросила Катя, глядя на бледное, дёргающееся лицо мужа, на его дикий взгляд. – Тебя побили, что ли?

Эдуард Иванович не думал, что внешний вид сразу его выдаст, и не приготовился врать. Он молчал. Катя почти в отчаянии трясла его.

– Господи, да скажи что-нибудь! Ты упал с мотоцикла, да?

Эдуард Иванович ухватился за эту мысль.

– Я упал, да… Только не с мотоцикла, а просто подскользнулся… И ударился головой, затылком… очень сильно. Меня даже стошнило, Катя… И сейчас – стою, а перед глазами всё плывёт…

– Ой, ну ложись скорее… Давай пальто, я тебе помогу снять… Ну, ложись, главное – покой. Я знаю, у нашего папы тоже было сотрясение…

Катя уложила Эдуарда, стянула с него валенки, пощупала голову, поставила термометр.

– Может, чаю крепкого дать? Или кислого чего? Хочешь, я морсу сделаю с костянкой?

– Ничего не надо. Катя, давай, уедем отсюда.

Катя давно ждала, что Эдуард заговорит с ней о будущей жизни. Она понимала, что он не деревенский человек и не приживётся в деревне. Но какие у него планы? Как он думает реально осуществить переезд в город? Хотя её удивил выбранный им момент, но она насторожилась, ожидая важного разговора.

– Давай уедем. Но куда?

– В область, конечно, куда же нам больше ехать.

– Ну что ж, напишем родителям, как они отнесутся, что мы у них некоторое время поживём.

– Катя, поедем завтра же… Сейчас…

– Да ты чего? Ведь ночь.

Катя встревожено смотрела на мужа. Уж не бред ли? Лицо бледное, губы кривятся, глаза бегают.

– Ну, завтра, завтра… Первым автобусом…

Что –то не похоже, что он просто упал. С ним что-то случилось. Ей пришло в голову, что кто-то посмеялся над ним, жёстко унизил.

Наверное, этот противный инженер.

Она мягко пыталась уговорить его.

– Ведь мы же никого не предупреждали, Эдя, нам же завтра на работу. И вообще надо подготовиться… Дорабатывай до конца года, я тоже заявление подам. Да надо же и в городе заранее прощупать почву.

Эдуард Иванович смотрел на неё дикими глазами..

– Уедем немедленно, Катя… Ты ничего не понимаешь… Уедем! Завтра же уедем!

Он не слушал и не принимал никаких доводов, твердя свое. Катя хотела сбегать за медсестрой, но раздумала: Если это болезнь, то, конечно, на нервной почве, а что медсестра в этом понимает? К матери тоже не пошла: поздно уже, прошлую ночь они с этим пожаром не спали… Решила напоить Эдуарда димедролом и пошла за коробкой с лекарствами. Вдруг Эдуард Иванович внятно сказал:

– Включи «Голос Америки».

Было как раз время передачи последних известей. Катя отметила про себя, что сознание у него нормальное, и уже нарочно спросила, на каких волнах искать.

– На коротких… – и назвал волну. Катя поймала её, и неожиданно четко послышалось:

– В СССР, в крупном промышленном центре Ёлышево, состоялось демонстрация советской молодёжи под национал – социалистскими лозунгами. Демонстранты в нарукавных повязках со свастикой несли портрет Гитлера и скандировали антиправительственные лозунги. Население приветствовало демонстрантов. Местная милиция разогнала молодёжь, пустив в ход резиновые дубинки и слезоточивый газ. Есть пострадавшие. Госпитализировано больше тридцати человек…

– Эдька, ты слышал? Это же про нас! – Возбуждённо заговорила Катя. – Ну, надо же так врать! «Крупный промышленный центр Ёлышево!» Ха-ха-ха! «Местная милиция»! Знали бы они, что у нас один участковый на пять деревень, живёт в районе, мы его годами не видим… Но откуда они узнали? Ведь это кто-то им передал? Эдька, значит кто-то есть, кто передаёт?

Она остановилась на полуслове. Господи, враг рядом! И этот пожар у матери… И с Эдуардом что-то непонятное… Противный липкий страх закрался было в душу, но она взглянула на Эдуарда: был человек ещё слабее её, и надо было его поддерживать.

А Эдуард Иванович твердил своё:

– Уедем, Катя, уедем… Катя, уедем…

Поиск по сайту: