Глава 13. Наталья Самохина теперь каждую ночь вставала не по одному разу, а иногда толкала в бок своего Фёдора Егорыча и посылала посмотреть корову

Ночной пожар

Наталья Самохина теперь каждую ночь вставала не по одному разу, а иногда толкала в бок своего Фёдора Егорыча и посылала посмотреть корову. Срок уже миновал, корова перехаживала, и хотя вымя ещё не нагрубло, Наталья не спускала с коровы глаз. Всё может случиться. На днях Авдотья Шелепугина рассказывала в магазине, что у неё корова ещё не навымнула, она понадеялась и поехала в район. Вернулась к обеду, глядь – а у коровы уже телёнок на ножках стоит, сухонький и молока насосался. Вот это-то самое страшное и есть, если насосётся. Не дай бог, телёнок-сосун, немало потом с ним мучения. От коровы его отделяй, а чуть зазеваешься – без молока останешься. В табун его выпустить нельзя, мало того, что свою, ещё чужих сосать начнёт. Найдутся коровы-дуры, что подпустят. Ежовую шкурку где-то придётся доставать, прилаживать к мордочке.

Что телёнок замерзнет, Наталья не боялась. Морозы стояли небольшие, а в стайке корова с быком надышат, тепло. Боялась только осложнений, может, корове помочь надо будет.

И в эту ночь, где-то около двух часов, Наталья проснулась, натянула гамаши, сунула ноги в валенки, накинула фуфайку и вышла. На крыльце ей напахнуло в лицо бензином, и она с досадой подумала, что Фёдор опять толкнул ногой паяльную лампу и пролил горючее, сколько раз говорила, чтобы ставил на полку. Потом почувствовала запах дыма, какой бывает весной, когда на огородах ждут навоз. Подивившись этому несвоевременному запаху, она прошла к корове, убедилась, что та спокойно лежит, и вернулась на крыльцо. И в тот момент, когда она уже взялась за ручку двери, ослепительный столб пламени вдруг взвился над стайкой её соседки, Анны Павловны.

Наталья рванула дверь, закричала:

– Федя! Пожар! Федя!

Затем бросилась на улицу, застучала в окно к Кравцовым.

– Павловна! Горишь! Вставай! Пожар!

Вспыхнули огни в одном, в другом окне. Наталья бежала по улице, уже никому не стуча, отвечая на вопросы одним словом «Пожар», пока не добежала до квартиры зоотехника, у которого был телефон, и застучала к нему:

– Юрий Сергеевич! Юрий Сергеевич! Пожар! Звони скорее в пожарку!

Убедившись, что зоотехник понял и уже звонит, Наталья побежала обратно, едва дыша: при её массивном телосложении такая пробежка была нелёгким делом.

Анна Павловна и Коля тотчас вскочили. Едва одевшись Анна Павловна надела на водопроводный кран шланг, выведенный на улицу для поения скотины, и включила воду. Бросилась на улицу, загремела вёдрами. Вода бежала медленно, она не могла дождаться, когда наполнится ведро, и, подгоняемая тревожным рёвом коровы, метнулась к стайке. Горела стена, выходящая в переулок, пыхнула солома, набитая между шифером и потолком. Шифер пока ещё сдерживал огонь, но начинал уже трескаться и стрелять. Когда Анна Павловна отворила дверь в стайку, оттуда повалил густой дым, а огонь на чердаке, получив приток воздуха, вспыхнул с новой силой. Чёрт знает, что делалась в стайке, то ли там горело уже, то ли нет, может, потолочины вот – вот упадут на голову – за дымом ничего было не видать. Подоспел Коля с первым ведром, но наверх плеснуть не мог, облил только стену.

Анна Павловна нагнулась (внизу дым был реже) и шагнула в стайку. Найти корову по голосу было не трудно, но выгнать её из стайки оказалось невозможным. В страхе кружила она в дыму, не понимая где спасение. Сама почти задохнувшись и отчаявшись, боясь, что корова собьёт её с ног, Анна Павловна вспомнила, что на гвозде весит чулок, которым путали овец при стрижке, нащупала его и накинула корове на рога.

– Ну, Малютка, ну, матушка, пойдём, милая, пойдем, – пыталась она успокоить и уговорить корову, но та упёрлась и не двигалась с места.

– Да айда ты, дура, – в отчаянии ругалась Анна Павловна, ловя ухом жалобное мычание телёнка и блеяние овцы с ягнёнком.

– Ревут – значит, живые, не задохлись ещё!

Снаружи то и дело доносилось шипение: воду подтаскивали всё чаще и чаще. Наконец в стайку ворвался Коля и огрел корову черенком лопаты. Корова, как безумная, бросилась в дверь, сбила с ног Анну Павловну, и выскочила на улицу. Каким-то чудом она не задела хозяйку ни одним копытом, но острая боль пронизала ушибленное колено, а скула наткнулась на что-то острое. Анна Павловна отстранила от лица невесть откуда взявшуюся консервную банку. Тут её подхватили под руки, волоком оттащили от опасного места.
Коля же начал лихорадочно открывать дверь к телёнку, проклиная самого себя за то, что недавно приделал к дверце дополнительный запор: корова чесалась об неё и выталкивала крючок. Коля не догадывался пригнуться пониже, поэтому уже наглотался дыма, глаза зажмурил и действовал ощупью. Рука ткнулась в шерсть – овца, а вот и телёнок. Коля подхватил его под передние и задние ноги, едва дотащился с ним до порога и буквально вывалился на навоз, жадно хватая ртом воздух. Мать хлопала его по тлеющей фуфайке. Телёнка утащили в хлев к Самохиным.

Коля прорывался было снова лезть в дым за овцой, но мать не пустила.

– Черт с ними, ведь не люди же, – говорила она, держав его за рукав. В это время в одном углу стайки рухнул потолок, взлетел сноп искр, и с новой силой загорелось внутри недоеденное коровой сено. Народ заахал, закричал, но воду подтаскивали медленно, потому что из водопровода она бежала плохо, а на озере не было ни одной проруби.

Наконец, прибыла пожарная машина. Семён Семёныч деятельно разматывал шланг, что-то кричал, указывал. Сильная струя воды начала прибивать огонь, шипение заглушило треск, повалил пар. Когда пламя было сбито и обрисовались мокрые чёрные брёвна, на крыше оказались Федор Егорыч и Коля с ломиками в руках. Осторожно ступая, они начали выламывать тлеющие доски и брёвна и сбрасывать их вниз, на улицу. Там их подхватывали, выволакивали на безопасное место, а женщины подходили с вёдрами и обливали.

Подъехал директор на бульдозере, но, посовещавшись с мужиками, решил его в ход не пускать: сильно пострадала только одна стена да крыша, ремонт будет не очень большой. Прибыла ещё пожарка, из района, и прополивала всё снаружи и внутри. Брёвна уже не шипели, лишь кое-где показывался дымок, и сразу туда устремлялась беспощадная струя. Напряжение спало, но народ не расходился. Разумеется, строились догадки, как это так загорелось среди ночи, все хвалили Наталью Самохину, что быстро подняла всех на ноги, радовались, что корову удалось вывести, что свиной хлев не рядом с коровьим. Сомнения и догадки развеял появившейся уже под конец происшествия Славка Огудин.

– А чё удивительного? Я шёл в клуб, а Колька управляется с сигаретой в зубах.

Это сразу дало новую пищу для размышлений.

– Заронил! Сам заронил! – заговорили в толпе. Находились и такие среди собравшихся, кто испытывал злорадство: когда-то Анна Павловна, будучи учительницей, преследовала куряк и осуждала их родителей, а вот теперь свой что устроил…

Начинало уже светать, когда всё закончилось. Уехали обе пожарки и бульдозер. Народ разошёлся. В проулке чернели разбросанные обугленные бревёшки, стайка стояла обезглавленная, почерневшая. Внутри мокрые полуобгорелые перегородки, несколько мёртвых куриц.

Не было уже смысла ложиться спать, и Федор Егорыч зашёл к Анне Павловне. В кухне молча сидели Катя с Эдуардом, Коля отмывался под краном, из спальни слышалось жалобное блеяние ягнёнка.

– Курить можно?

– Кури.

Анна Павловна махнула рукой. Помолчали.

– Я считаю, это поджог, сосед.

И Анна Павловна рассказала, что было у них вечером.

–Неужели пацаны? – усомнился Федор Егорыч.

– Нет, мам, они этого не сделают, – уверенно сказал Коля.

– Да я и не думаю, что это они, кто-то взрослый за ними стоит. Сперва научил их эту дурацкую демонстрацию провести, потом пожар. Чтобы запугать, значит.

Тут вошла Наталья, проведавшая ещё раз свою корову и надевшая наконец юбку.

– Вот так-то, парень, – наставительно обратилась она к Коле. – Когда управляешься, не кури. Это ещё слава богу, что от коровы не отстали…

– Да я не курил вовсе, – удивился Коля.

– Не курил он, – подтвердила мать. – Мы же вместе управлялись.

– А Славка Огудин говорит, что сам видел. Управляется, говорит, и сигарета в зубах. Я своими ушами слышала.

Наступило неловкое молчание. Видно было, что Самохины не верят. Очень уж легко всё укладывалось в привычную схему: сын заронил огонь, мать его покрывает. И причём тут какие-то пацаны со свастикой?

– А что это, Павловна, у тебя на скуле? Аль обгорела? – переменила разговор Наталья.

– На банку какую-то консервную наткнулась, когда корова-то меня сбила…

Она вдруг остановилась.

– Коля, а что это за банка?

– Не знаю.

– Но ведь мы управлялись – никакой банки не было? Банка большая, не могли мы её не заметить. И главное, против дверей, под самыми ногами?

Коля вышел и принёс почерневшую жестяную банку.

– Вот она. Там и лежит.

Федор Егорыч взял банку, осмотрел, понюхал.

– Теперь уже ничем не пахнет. Выгорело всё. Ну, а зачем он её оставил? Улику-то?

– Наверное, они только зажгли, а Наталья тут и зашабаркалась. Не бежать же им по деревне с банкой: народ вот – вот поднимется. Они и бросили. Дескать, в кутерьме затопчут, завалят чем-нибудь.

– И, стало быть, ты, Натальюшка, поджигателей-то чуть – чуть не засекла, – повернулся к жене Федор Егорыч.

– Ну, Павловна, дело, видать, серьёзное. Давай прямо с утра к парторгу, да требуй, чтобы следователя вызывали. Ну, а с коровой как думаешь?

– Я у свиней отгорожу,-торопливо сказал Коля, уже обдумавший этот вопрос и боявшийся, что мать его опередит. – Хоть и тесно будет, но всё же не на улице.

– Ну, давай. А плотничать я тебе помогу.

Про зятя он даже не вспомнил.

Все разошлись по своим делам. Коля в училище не поехал, вооружился топором, взял ведро с гвоздями и отправился в свинячью стайку. Когда-то, года четыре назад, отец заставил его помогать строить этот хлев. Работал отец медленно, не спеша, подолгу думал, прежде чем забить гвоздь. А Коля маялся возле него, злился, думал лишь о том, как удрать скорее на озеро купаться с ребятами. Теперь он напряжённо вспоминал отцовские приёмы, как он делал то, а как это. Потому что нехитрое вроде дело – перегородить стайку, а надо сделать так, чтобы и удобно было и чтоб люди не смеялись. Недаром, видно, отец-то подолгу думал…

Но с жердей и досок мысли перескакивали на другое. Коля тоже не сомневался, что стайку подожгли умышленно. И даже догадывался, кто. И понимал, что жить, имея такого врага, будет трудно. Но что поделаешь – не он начал, придётся воевать.

А Анна Павловна отправилась в контору. Долго ждала парторга, поговорили на ходу. Слушал её тот не очень внимательно. Во-первых, страшно торопился, во-вторых, до слуха его уже доносился разговор, что Коля курил и сам виноват в пожаре. Поэтому подозрения Анны Павловны показались ему необоснованными, и он только из вежливости посоветовал обратиться к председателю сельсовета, который может вызвать следователя. Председателя не оказалось на месте. Анна Павловна сама стала звонить в милицию и добилась ответа, что следователь выехать не может, так как где-то произошло убийство, и он там. Анна Павловна махнула рукой…

Поиск по сайту: