I. Кризис понятия сознания

Я сведу значение первого вопроса к двум пред­положениям:

1. Существует уверенность относительно не­посредственности сознания, но эта уверенность не есть истинное знание о самом себе;

2. Любая рефлексия отсылает к иррефлективному, но это иррефлективное тем более не явля­ется истинным знанием о бессознательном.

Приведенные два предположения составляют то, что я выше назвал недопониманием феноме­нологии, когда речь идет о проблемах, поставлен­ных бессознательным. В итоге это ведет нас к следующему пределу - к рефлексивному непониманию бессознательного.

1. Существует непосредственная уверенность в сознании, и она неодолима; именно это утверж­дает Декарт в своих "Принципах" (первая часть девятой статьи): "Под словом "мышление" я по­нимаю все то, что происходит в нас таким обра­зом, что мы сами непосредственно воспринимаем это; вот почему не только понимать, хотеть, во­ображать, но и чувствовать означает здесь то же самое, что и мыслить..."

Но если эта уверенность как таковая неодоли­ма, то как истина она сомнительна. Мы знаем те­перь, что интенциональная жизнь, взятая во всем ее объеме, может иметь иные смыслы, отличные от непосредственного смысла. Наиболее скры­тая, наиболее общая и, надо признать, наиболее абстрактная возможность бессознательного впи­сана в этот изначальный разрыв между уверен­ностью относительно сознания и истинным зна­нием о сознании; это знание не дано, его необхо­димо искать и находить; адекватность "я" и "я", которую можно было бы назвать самосознани­ем в самом значительном смысле этого слова, стоит не в начале, а в конце. Это - идея-лимит;

именно эту идею-лимит Гегель называл абсолют­ным знанием; во всяком случае, независимо от того, считаем ли мы возможным говорить об аб­солютном знании, мы можем согласиться с ут­верждением, что знание стремится к конечному результату, что оно не останавливается в началь­ной точке сознания; более того, абсолютное зна­ние есть понятие философии Духа, а не филосо­фии сознания; что бы мы ни думали о гегельян­стве и его достижениях, нам известно по крайней мере, что единичное сознание не может срав­няться с собственным содержанием; идеализм ин­дивидуального сознания невозможен; в этом смысле критика, какой Гегель подвергал индиви­дуальное сознание и его претензию на совпаде­ние со своим собственным содержанием, как раз симметрична фрейдовской критике сознания, опирающейся на аналитический опыт. Несмотря на то что Гегель и Фрейд идут в прямо противо­положных направлениях, они говорят одно и то же: сознание — это то, что не может тотализоваться, и поэтому философия сознания невоз­можна.

2. Это первое, негативное, рассуждение ведет ко второму рассуждению. Гуссерлевская феноме­нология начала с критики рефлексивного созна­ния и ввела в обиход ныне хорошо известную те­му дорефлексивного и иррефлексивного. Неоце­нимой заслугой гуссерлевской феноменологии, какие бы негативные последствия за этим ни сто­яли, является признание того, что исследование "конституирования" отсылает к пред-данному и предконституированному. Но гуссерлевская феноменология не может идти до конца в развен­чании сознания; она остается в кругу, очерченном отношениями между noese и поете и отводит по­нятию о бессознательном лишь место второсте­пенной темы "пассивного генезиса".

Следует довести до конца развенчание ре­флексивного подхода к сознанию: бессознатель­ное, к которому отсылает иррефлексивное фено­менологического метода, еще "способно стать со­знательным"; оно неотделимо от сознания, оно то, что находится вне внимания, оно — как бы не­актуальное сознание, если сопоставлять его с со­знанием актуальным. Такова теорема, выводимая в первом томе "Идей": сознание не может быть полностью актуальным; оно - это отношение к неактуальному сознанию. Но совокупность фактов, которые необходимы для выработки по­нятия о бессознательном, не входят в эту теоре­му. Это говорит о ее ограниченности. Здесь воз­никает необходимость пройти через "модели", которые для феноменологии должны с неизбеж­ностью выступать как "натуралистические" мо­дели. Именно фрейдовский реализм является не­обходимым этапом в усвоении того, что рефлек­сивное сознание терпит поражение. Но, как ста­нет ясно в конце нашего исследования, это пора­жение не напрасно, оно не является полностью негативным; помимо того, что оно обладает педа­гогическим и дидактическим значением, что оно в состоянии подготовить нас к восприятию уро­ков фрейдизма, с этого поражения начинается преобразование сознания; сознание начинает по­нимать, что оно должно со всей строгостью пере­осмыслить себя и свои необоснованные претен­зии, которые являются следствием нарциссического отношения непосредственного сознания к жизни. Своим поражением сознание обнаружи­вает, что его непосредственная уверенность в се­бе есть лишь самомнение; может ли оно в таком случае найти доступ к мышлению, которое не есть более внимание сознания к сознанию, а вни­мание к говорению, к тому, что говорится в гово­рении.

Поиск по сайту: