I. Психоанализ как техника анализа ночной жизни

Вопрос, который нас волнует, вполне обосно­ван: психоанализ является техникой, одной из многочисленных техник описания современного мира; мы еще не осознали, какое место по праву ему принадлежит; нам, на самом деле, еще пред­стоит определить это место; но несомненно од­но: психоанализ - это техника; он берет начало в терапевтической деятельности, которая являет­ся ремеслом; это такое ремесло, которому обуча­ются, которому учат, которое имеет свою дидак-

*В своем сообщении на Международном коллоквиуме "Техника и казуистика" профессор Кастелли связывал озна­ченную тему с вопросом, который был основным на предше­ствующих ежегодных встречах ученых в Риме; эта тема зву­чит так: демистификация как аспект современности.

тику и деонтологию. Философ чувствует это соб­ственной кожей и стремится воссоздать целост­ный механизм психоанализа, опираясь на иной опыт, в частности, на опыт гуссерлевской фено­менологии. Он, разумеется, может вплотную при­близиться к массиву психоаналитических идей и освоить его близлежащие окрестности, пользу­ясь понятиями феноменологической редукции, смысла и не-смысла, временности и интерсубъек­тивности. Но существует такое место, отправля­ясь из которого феноменология, идущая на сбли­жение с психоанализом, терпит поражение; точка эта - как раз все то, что обнаруживается в самой аналитической ситуации. Как раз в сфере собст­венно психоаналитического отношения создает­ся фигура техники.

В каком смысле речь идет о технике? Будем двигаться от самого слова "техника": в важном с методологической точки зрения тексте Фрейд проводит различие между тремя терминами, что­бы затем неразрывно связать их; термины эти та­ковы: метод постижения, техника толкования, выработка теории. Техника берется здесь в узком смысле — как терапия, направленная на исцеле­ние. Это слово не имеет отношения ни к искусст­ву интерпретации, или к герменевтике, ни к объ­яснению механизмов, или метапсихологии. Но оно необходимо нам для того, чтобы пока­зать, что психоанализ от начала до конца являет­ся практикой, включающей в себя искусство ин­терпретации и спекулятивную теорию. Чтобы по­ставить во всем его значении вопрос Кастелли, я должен буду брать слово "техника" не в одном из трех аспектов, в каких оно может быть представ лено, а как основу и отсылку для совокупных ана­литических процедур.

Чтобы пояснить это, я введу опосредующее понятие, каким является фундаментальное поня­тие труда, работы; в действительности, аналити­ческая деятельность есть работа, которой соот­ветствует другая работа - работа пациента, рабо­та осознания. В свою очередь эти два вида рабо­ты: работа аналитика и работа пациента - рас­крывают психику в ее целостности как работу. Работа сновидения, работа скорби и, если хоти­те, работа невроза; метапсихология в целом - ее топика и экономика - предназначена для того, чтобы высветить с помощью энергетических ме­тафор эту функцию работы.

Опираясь на данную схему, мы можем пока­зать, что метод постижения и метапсихологическая теория являются аспектами психоанализа, взятого в качестве практики.

Примем за исходный момент деятельность пси­хоаналитика. Почему анализ является работой? Ответ, ко­торый все время дает Фрейд, состоит в следую­щем: потому что анализ является борьбой с про­тивостоящими ему силами. Ключевая мысль здесь такова: сопротивления, на которые натал­кивается анализ, - те же самые, что лежат у ис­тока невроза. Мысль о том, что анализ есть борь­ба с противостоящими ему силами, настолько важна, что именно в ней Фрейд увидел причину расхождения с Брюэром; если он отверг любую форму метода очищения, в той или иной мере опирающегося на гипноз, то только потому, что подобного рода процедура имеет своей целью без

труда добраться до истоков заболевания. Более того, именно понимание возрастающей роли стратегии анализа имеет решающее значение в корректировке аналитической практики, отно­сящейся к 1905-1907 годам. Таким образом, Фрейд пишет, что аналитическое исследование ставит целью не столько воссоздание импульсной основы и восстановление того, что было утраче­но, сколько описание препятствий и их устране­ние.

Как сказывается это на отношении между тех­никой и герменевтикой? Назовем две вещи: ис­кусство интерпретации само должно рассматри­ваться как часть искусства овладения силами со­противления; это искусство интерпретации, кото­рое Фрейд более или менее удачно сравнивает с искусством перевода и которое во всех отноше­ниях принадлежит сфере понимания, мышления, суждения, интеллигибельности; это искусство, рассмотренное с точки зрения аналитического действа, является всего лишь одним из сегментов деятельности, практики; я отошлю вас к чрезвы­чайно важной на этот счет статье "Sur Ie manil-ment de Г interpretation de reves en phychanalyse" (1912). Из нее следует, что результаты, достигну­тые в исчерпывающей интерпретации сновиде­ния, могут быть использованы противоположны­ми силами в качестве ловушки, в которую зама­нивают аналитика, чтобы затормозить ход лече­ния. Вот почему Фрейд не переставал говорить: борьба с сопротивлением изнурительна; больной расплачивается за нее искренностью, временем, деньгами, медик - своим ремеслом и самооблада­нием, если он готов в ситуации переноса сыграть роль визави, на которого обрушатся капризы больного, а он не должен будет уклоняться от них и проведет своего соперника по всем теснинам фрустрации.

Но подобное подчинение интерпретации (по­следняя понимается строго как интеллектуальное постижение) techne аналитической деятельности имеет и другой аспект, ведущий нас от работы аналитика к работе пациента. Здесь недостаточно того, чтобы сообщить больному - в целях его вы­здоровления - правильную интерпретацию, пото­му что, если говорить о больном, понимание так­же является одним из звеньев его собственной ра­боты. Фрейд пишет в статье "О диком психоана­лизе" (1910): "Раскрытие перед больным того, че­го он не знал, поскольку он подверг это вытесне­нию, является всего лишь одним из необходимых предварительных условий лечения; если бы по­знание бессознательного было бы так же необ­ходимо больному, как это.считает непрактикую­щий психоаналитик, то ему было бы достаточно прослушать какие-либо доклады или заставить прочитать некоторые книги. Но подобная мера, если речь идет о невротических симптомах, ока­зывает такое же воздействие, какое оказывают на голодающих описания всяческих яств. Данную параллель можно было бы продолжить, посколь­ку, сообщая больным о их бессознательных им­пульсах, мы постоянно провоцировали бы у них усиление конфликтов и обострение симптомов". Анализ заключается вовсе не в том, чтобы заме­нить незнание знанием, а в том, чтобы вызвать работу сознания деятельностью по преодолению сопротивления. Фрейд возвращается к этой про­блеме в статье "Debut du traitement" (1913); здесь он, говоря об истоках психоанализа, отвергает чрезвычайную значимость для него знания: "На­до было смириться и не верить больше, как это было до сих пор, в значение познания и делать акцент на сопротивлении, которому мы изначаль­но обязаны нашим незнанием и которое все еще готово продлевать его существование; осознан­ное знание не подвергается изгнанию, хотя оно и обнаруживает свою неспособность справиться с сопротивлением". Однако нередко бывает так, что сообщение какой-нибудь скороспелой и сугу­бо интеллектуальной интерпретации усиливает сопротивление; искусство анализа состоит в том, чтобы определить место знания и сообщения зна­ния в этой стратегии сопротивления.

Итак, в чем же состоит работа анализа? Она начинается с применения основного правила — со­общить все, что соответствует его намерениям, хотя он может понести от этого ущерб; это рабо­та, а не просто точка зрения; работа, осуществля­емая лицом к лицу; в произведении "Rememoration, repetition et elaboration". Фрейд пишет: "Па­циент должен найти в себе мужество и зафикси­ровать свое внимание на проявлениях собствен­ного заболевания; он должен не созерцать свою болезнь как нечто достойное презрения, а, напро­тив, относиться к ней как к чему-то достойному уважения, как к части самого себя, существова­ние которой вполне обоснованно, откуда надле­жит черпать драгоценные истоки, необходимые для последующей жизни". Это и есть работа лицом-к-лицу; Фрейд часто повторяет: "Мы не бо­ремся с врачом in absentia или in effigie". Таким образом, мы приходим к следующей идее: существует экономическая проблема осо­знания, Bewusstwerden, полностью отличающая психоанализ от любой феноменологии с ее идея­ми о диалоге, об интерсубъективности. Именно эту экономику сознания-становления Фрейд на­зывает Durcharbeiten, что доктор Валабрега пере­водит как "переработка". "Возникновение пре­пятствий может поставить перед пациентом прак­тическую и довольно трудную задачу и потребо­вать от психоаналитика испытания его терпения; она производит на пациентов самое сильное воз­действие и отличает аналитическую работу от всех других практик силой своего внушения".

Мы не можем идти далее в этом направлении, не включив в данный анализ позиции Фрейда от­носительно трансфера; мы будем говорить здесь о трансфере только лишь в рамках его отноше­ния к понятию о работе; в этом и заключается су­щество аналитической деятельности и сфера ее экономики. В "Debut du traitement", на которую мы выше уже ссылались, Фрейд показывает, ка­ким образом оперирование трансфером связано с "силами, приводимыми в движение при лече­нии". "Движущей причиной последнего, — гово­рит он, - является страдание пациента, из которо­го вытекает желание выздоровления"; но силы эти беспомощны: "Используя энергии, которые в любой момент готовы к перемещению, анали­тическая работа приводит в действие аффектив­ные свойства, необходимые для подавления со­противления, и аналитик, оповещая в нужный ему момент больного, указывает ему путь, по ко­торому он должен направить свою энергию".

Именно таким образом трансфер начинает пре­образовывать едва ощутимые энергии страдания и желания выздороветь. Эта связка настолько су­щественна, что Фрейд чуть дальше пишет: "На-чвание "психоанализ" применимо только к про­цедурам, где сила трансфера используется против сопротивления". "Управление" трансфером в высшей степени свидетельствует о техническом характере психоанализа. В "Rememoration, repeti­tion et elaboration" Фрейд подробно анализирует это преимущественное свойство всякого аналити­ческого действа: борьба с сопротивлением, управ­ление трансфером, стремление больного заме­нить чем-нибудь другим повторение воспомина­ния. Вот почему Фрейд, обращаясь к начинаю­щим аналитикам ("Observation sur 1'amour de trans­fer!" (1915)), говорил: "Каждый психоаналитик начинает с опасений перед трудностями, с кото­рыми он столкнется, интерпретируя возникаю­щие у пациента ассоциации и стремясь отыскать вытесненные элементы. Но он вскоре научается не так серьезно относиться к этим трудностям и убеждает себя в том, что с подлинно серьезны­ми трудностями он сталкивается при деятельнос­ти трансфера".

Как мне представляется, критическим момен­том здесь является следующее: главное для ана­литика - эта проблема удовлетворения; вся его деятельность состоит в том, чтобы использовать при трансфере чувство любви, не давая ему удов­летворения. Фрейду даже доводилось писать, что данный "фундаментальный принцип, несомненно, призван управлять всей этой областью новой тех­ники", об этом фундаментальном принципе он пишет следующее: "Психоаналитическая деятель­ность должна, насколько это возможно, проте­кать в условиях фрустрации, неудовлетвореннос­ти". Стало быть, это правило соотносится глав­ным образом с "динамикой болезни и излечения". Каким образом? Здесь необходимо вернуться к экономическому значению симптомов как к за­мещающему удовлетворению. Оставить просьбу без ответа значит препятствовать безоглядной растрате "импульсной силы, которая толкает больного к излечению". Фрейд прибавляет к это­му: "Каким бы жестоким это ни казалось, мы должны заботиться о том, чтобы страдания боль­ного не уменьшались преждевременно; если же симптомы таким образом были уничтожены и лишены своего смысла, мы должны будем вновь вызвать страдание в виде другой крайней неудовлетворенности; в противном случае мы ри­скуем привести больного лишь к временному, не­долговечному выздоровлению... Долг врача со­стоит в том, чтобы энергично противостоять по­добному преждевременному удовлетворению... Если же говорить об отношении больного к вра­чу, то он всегда должен испытывать к нему жела­ние, которое не может получить удовлетворе­ние". Я полагаю, что эти цитаты весьма показа­тельны; их вполне достаточно, чтобы образова­лась пропасть между тем, что рефлексия может извлечь из самой себя, и тем, чему может научить ремесло. В рассуждениях Фрейда о трансфере я без труда вижу крайнее расхождение между са­мой что ни на сеть экзистенциальной феномено­логией и психоанализом. Как раз отношение од­ной работы к другой - работы аналитика к рабо­те пациента - составляет специфику психоанализа и превращает его в технику.

Позвольте мне закончить рассуждения о рабо­те аналитика цитатой из "Гамлета", на которую Фрейд любит ссылаться: "Черт возьми, или, по-нашему, на мне легче играть, чем на дудке? Назо­вите меня каким угодно инструментом - вы хоть и можете меня терзать, но играть на мне нельзя".

"Играть на психическом инструменте..."

Мне кажется, что это выражение открывает нам фундаментальный аспект аналитической тех-. пики, а значит, соответствующая ей теория, то, что Фрейд называет метапсихологией, является функцией практики.

Мы все еще будем принимать в качестве руко­водящего понятия понятие практики; на этот раз мы обратимся к метапсихологическому аппарату психоанализа. Как известно, понятие работы на­ходится в центре "Толкования сновидений": если сновидение можно рассматривать как "исполне­ние желания" (Wunscherfullung), то именно пото­му, что в нем бессознательные мысли подверга­ются "искажению". Это искажение (Entstellung) интерпретируется Фрейдом как работа; это рабо­та сновидения (Traumarbeit), и все составляющие ее процедуры есть не что иное, как виды этой ра­боты; работа сгущения (Verdichtungsarbeit), рабо­та перемещения (Verschiebungsarbeit). Стало быть, работа, осуществляемая в анализе (одновремен­но и аналитика и пациента), свидетельствует о том, что функционирование психики есть также работа. Фрейдовская энергетика, несомненно, ме­тафизична, но это такая метафизичность, кото­рая поддерживает специфику метапсихологии по отношению к любой феноменологии, идет ли в ней речь об интенциональности, смысле или мо­тивации. Вот почему Мерло-Понти в своем содер­жательном введении к книге доктора Энара (Hes-nard) "Деятельность Фрейда", высказав все свои соображения по поводу концептуального аппара­та психоанализа, пишет: "По меньшей мере энер­гетические, или механистические, метафоры об­ретают от какой бы то ни было идеализации ин­туитивное ощущение нашей археологии, которая является едва ли не самым ценным во фрейдиз­ме".

Вергот говорит нечто подобное: "Фрейдовское бессознательное не может существовать вне практики". Очевидно, что в аналитической дея­тельности постоянно участвует психика как ра­бота. Этим замечанием можно до какой-то сте­пени объяснить фрейдовскую топику в ее самой наивной форме - в форме двойных записей (Niederschrift) одних и тех же представлений, су­ществующих в двух различных "психических ло-кальностях" (так бывает, когда мы берем одно сугубо умственное осознание одного воспомина­ния, отвлекаясь от его архаической основы). Эта топография есть дискурс, плохо поддающийся объяснению с философской точки зрения, кото­рый соответствует структуре психики, понимае­мой как работа; места топики дают четкое пред­ставление об удаленности (Entfemung) и искаженности (Entstellung), которые отделяют (Ent...) и де­лают непонятным другой дискурс, проступающий в дискурсе анализа; отдаленность и искаженность "побегов" бессознательного лежит в истоке со­противлений, которые требуют, чтобы они сами себя признали, и это признание становится рабо­той Я сказал бы, что метапсихология стремится учитывать упущение, работу не-знания, которая ведет к признанию как к работе. Если проблема интерпретации существует, то только потому, что желание получает удовлетворение косвен­ным путем, путем замещения; работа, которая подразумевается, когда мы говорим "работа сно­видения", является действием, с помощью кото­рого психика реализует это Entstellung, то есть искажение смысла, в силу чего желание становит­ся непонятным самому себе. Любая метапсихоло­гия предстает в таком случае теоретической кон­струкцией, концептуальным построением, откры­вающим путь к пониманию психики как деятель­ности незнания, как техники искажения.

Теперь мы можем дополнить наше описание психоанализа, понимаемого в качестве техники. Технический объект психоанализа, если исполь­зовать язык Симондона для обнаружения того, кто отвечает на его вопросы и. стоит лицом-к-ли-цу с его деятельностью, - это человек в той мере, в какой он сам является средоточием процесса де­формации, переноса, искажения, связанного со всеми представлениями (аффективными и репре­зентативными) о своих самых застарелых жела­ниях - тех, которые в "Толковании сновидений" называются "не подлежащими разрушению", "вневременными", а в статье "Бессознательное" объявляются zeitlos, "существующими вне време­ни"; психоанализ формируется как техника, по­тому что в процессе Entstellung человек ведет се­бя подобно механизму, подчиняясь чуждой ему инстанции, "конденсирует" и "защищает" свои мысли; если же человек ведет себя подобно меха­низму, то лишь с той целью, чтобы лукаво реали­зовать проект Wunscherfullung; тем самым психи­ка сама выступает как механизм, воздействую­щий сам на себя: техника маскировки, техника не­знания; целью этой техники является отыскание утраченного архаического объекта, бесконечно перемещающегося и заменяемого объектами-за­местителями, объектами фантасмагорическими, иллюзорными, бредовыми или идеальными; ко­роче говоря, в чем состоит психическая работа, обнаруживаемая в сновидении или неврозе? Эта работа - техника, с помощью которой желание ускользает от познания; в свою очередь эта имма­нентная желанию техника приводит к такому действию, которое мы назвали аналитической техникой. Благодаря этой сети, созданной из пе­реплетения трех форм работы (работа анализа, работа сознания, работа сновидения),"натурализм" и "механицизм" Фрейда получает свое час­тичное обоснование.

Поиск по сайту: