Религиозно-философские искания конца XIX – начала XX вв

Русский религиозно-философский ренессанс начинается на рубеже XIX–XX вв. Предпосылкой этого движения стали: философский элемент православной мысли, творчество русских романтиков и славянофилов, Чаадаева, Гоголя, Достоевского, метафизика всеединства Вл. Соловьева. Существенную роль в становлении этого движения сыграл и социальный фактор: разочарование русской интеллигенции в политическом радикализме и материализме (особенно после революции 1905 г.).

В 1905 г. в Москве было создано Религиозно-философское общество памяти Вл. Соловьева. В 1909 г. выходит знаменитый сборник «Вехи», авторы которого ставили перед собой задачу повлиять на настроение интеллигенции, придать ей новые культурные, религиозные и метафизические идеи.

Василий Васильевич Розанов родился в 1856 г. в Костромской губернии в семье мелкого чиновника. Трудное детство. По окончании гимназии поступает в Московский университет на филологический факультет. Почти десять лет преподавал историю и географию в Брянской прогимназии и Елецкой гимназии. В студенческие годы женился на бывшей подруге Достоевского. Брак не принес счастья. Жена бросает Розанова, не давая развода. Всё изменила встреча с Варварой Бутягиной, вдовой учителя Елецкой гимназии, женщиной, по словам Розанова, удивительного спокойствия и ясности души. «В первый раз в жизни я увидел Благородных людей и благородную жизнь. И жизнь очень бедна, и люди очень бедны. Но никакой тоски, черни, даже жалоб не было. Было что-то «благословенное» в самом доме... Тут не было никакого завидования, «почему другой живёт лучше», «почему он счастливее нас», – как это опять-таки решительно во всяком русском доме. Я был удивлён. Моя «новая философия» уже не понимания, а жизни, началась с великого удивления».

Талант Розанова ярок и многогранен, стиль его произведений неподражаем. Но каково место Розанова в русской философии? Что составляет ведущую тему его размышлений?

Отечественную философию, по мнению Розанова, можно разделить на официальную, т.е. должностную, которой занимаются по службе, и философское сектантство – темные, бродящие философские искания. «Сектантская» ветвь русской философии не имеет научных декораций, но в высшей степени полна жизни и энергии, эта философия тесно связана с нашей литературой. Творчество Розанова всецело в этой философии.

Проблемы пола, семьи, брака, религии, культуры, христианства, иудаизма, язычества возникали у Розанова не из теоретических умозрений, а из собственной его судьбы, его жизненного положения. Из неразрешимой двусмысленности семейного положения (дети не имели прав, поскольку брак был полулегален) начинается жизненный, философский и литературный подвиг чиновника VII класса Василия Розанова. Борьба за семью привела к поиску религиозного, священного обоснования семьи. Итог поиска – священной субстанцией семьи может быть только религиозно осмысленный пол. Пол, по Розанову, – не функция, не орган, но всеобъемлющий принцип жизни. Смерть – есть феномен потери пола, кастрация мира. Брак побеждает смерть не иносказательно, а самим фактом.

Пол – это одновременно и теистическое, и космическое жизнеполагающее начало. Если брак религиозен, то потому и при том условии, что «религия» имеет что-то в себе «половое». Связь пола с Богом для Розанова куда бесспорнее, чем связь ума с Богом, Утверждение и освящение связи пола с Богом есть сокровенное ядро Ветхого Завета и всех древнейших религий. Христианство же разрушило сущностную связь человека с Богом, поставив на место жизни – смерть, на место семьи – аскезу, на место религии – каноническое право и морализирование, на место реальности – слова, рынок слов, газетные потоки слов, в которых обречена на гибель европейская цивилизация.

Цивилизации христианского мира Розанов противопоставил не молчание, но особое слово, – личное, всегда своё, укоренённое в «святынях жизни»: в реальности домашнего быта, конкретной судьбы, в мистике пола, в мифах древности. Духовное движение Розанова ориентированно наперекор фундаментальным ценностям европейской культуры. Он шёл от христианства к языческому «Апокалипсису», от религии «бессменного зачатого», а потому «бесполого» Сына к фаллической, рождающей религии Отца, шёл от идеологий и теорий к семье и быту.

У Розанова так и не сложилось философии в смысле последовательной, логически выверенной системы. Противоречивость собственных высказываний об одном и том же не смущает его. Наоборот, он настойчиво декларирует собственную субъективность. «Я давно про себя решил, что «домашний очаг», «свой дом», «своя семья» есть единственно святое место на земле, единственно чистое, безгрешное место: выше Церкви, где была инквизиция, выше храмов – ибо в храмах проливалась кровь».

Розанов не скрывает, что его позиция – позиция «русского обывателя», для которого эстетика или моралистическое «не нравится» могут спать решающим аргументом по отношению к любым идеям, институтам и событиям. Отсюда и постоянные колебания в оценке событий. Наряду с проклятиями революции можно прочесть и другое: «Я, несмотря на весь свой консерватизм, люблю даже революцию – т.е. читать о ней. Всё-таки картина...». Все бедствия, сопутствующие революции 1917 г., Розанов истолковал как «зло пришествия Христа» и всего христианства, создавшего цивилизацию, тяжестью которой задавило и «частное я», отдельного человека, и саму Россию. Это видение исторической, национальной и космологической катастрофы он с поразительной трагичностью возвестил в серии «Апокалипсис нашего времени».

Умер Розанов в Сергиевом Посаде в 1919 г. Перед смертью он соборовался и причащался, смерть и христианство для него сливались.

Николай Александрович Бердяев (1874–1948)родился в Киеве в богатой аристократической семье. В молодости увлекался марксизмом, участвовал в революционном движении, затем его мировоззрение принимает глубоко религиозную окраску. В 1922 г. выслан за границу, под конец жизни увлечён Советами, за что от него отвернулась значительная часть русской эмиграции. Написал много книг, статей. Умер в Париже.

Две книги Бердяева – «Философия свободы» и «Смысл творчества» – символически обозначили духовный выбор философа. Свобода – это то, что в глубинном смысле на онтологическом уровне определяет содержание «царства духа», смысл его противостояния «царству природы». Творчество, которое всегда имеет своей основой и целью свободу, по сути, исчерпывает человеческое бытие и в этом отношении не знает границ. Оно возможно не только в опыте художественном и философском, но также и в опыте религиозном и моральном, вообще в духовном опыте личности.

Судьба бердяевского «свободного» человека во времени и истории безнадежно и непоправимо трагична. С этим связана и общая пессимистическая оценка культуры как реального исторического результата человеческого творчества: ибо человек в культуре достигает не того, что нужно его творческой природе, не преображения бытия.

Старое религиозное сознание подчиняло творчество спасению, и в этом была его ошибка. С новым отношением к творчеству мы вступаем в эпоху нового, небывалого религиозного сознания. «Культ святости должен быть дополнен культом гениальности как творческой силы». Нельзя жить в мире и творить новую жизнь с одной моралью послушания. Новая этика творчества возлагает на человека ответственность за его судьбу и судьбу мира.

Бердяев выделяет три ступени в эволюции этики: этика закона (Ветхий Завет), этика искупления (Новый Завет) и этика творчества. Этика закона социальной обыденности – низшая, она исходит из религиозного страха; хотя и охраняет личную жизнь, но калечит ее, поскольку проходит мимо личности. Не отменяется эта этика и в христианскую эпоху и создаёт психологию христианского законничества. Евангелическая мораль есть мораль благодатной силы, неизвестной закону. По сути, это уже не мораль, ибо христианство поставило человека выше идеи добра. Бердяев доказывает, что Евангелие нельзя понимать законнически, этика искупления во всем противоположна миру. На Евангелии нельзя обосновать государство, хозяйство, семью, культуру, поскольку правда духовной жизни невместима в жизнь природную. Христианство уже не является этикой, ибо это приобретение силы Христа и через Христа. Подлинная христианская этика есть поэтому этика творчества.

Творчество стоит вне этики. Творец оправдывается своим творчеством и не заинтересован в спасении или гибели. Творчество есть благодарная энергия, делающая волю свободной от страха и закона, оно обращено не к старому или новому, а к вечному.

Сложная диалектика философских и богословских идей обнаруживается в творчестве Павла Александровича Флоренского (1882–1937). В своей критике классической европейской философии Флоренский менее всего был склонен отрицать значение разума. Субъективизму философии Нового времени он противопоставляет средневековый тип мировоззрения, как «объективный» путь познания, отличающийся органичностью, соборностью, реализмом, конкретностью, предполагающими активную роль разума. Разум причастен бытию и способен, опираясь на опыт «приобщения» к Истине в «подвиге веры», пройти путь понимания сокровенных глубин бытия. Нет никакой онтологической бездны, разделяющей Творца и творение. Единство небесного и земного символически раскрывается в церкви, в нетленной красе тварного мира, в «идеальном» в человеческой природе.

В 1933 г. П. А. Флоренский был арестован и осужден, а в 1937 г. расстрелян.

Лев Шестов (1866–1938) проповедовал самую радикальную форму иррационализма. Критикуя любые попытки умозрительного отношения к Богу (философские и богословские в равной мере) Шестов противопоставляет им исключительно индивидуальный, жизненный (экзистенциальный) свободный путь веры. Вера у Шестова свободна потому, что эта вера вопреки логике и наперекор ей, вопреки очевидности, вопреки судьбе. Вере Шестова чужда вера в Промысел Божий, в Благодать, в возможность Божественной любви к этому миру, где страдают и погибают дети, где убивают Сократа, где трагически не понимают Ницше и Кьеркегора (мыслителей наиболее близких самому Шестову), где нет и не может быть правды.

Экзистенциальная философия Шестова исходит из предположения (или надежды), «что неизвестное ничего общего с известным иметь не может, что даже известное не так уж известно, как это принято думать…».

Смысл истории для Шестова в том, в том, что она может иметь сослагательное наклонение. Он не может рационально доказать, что «бывшее станет небывшим», что не будет убит Сократ, что иной окажется судьба Ницше и Кьеркегора, всех тех, чей жизненный удел опровергает любые попытки гармонизации мира. Но в то же время Шестов не считал, что подобное невозможно: фактическая данность истории и ее «разумное» оправдание значили для него слишком мало. То, что абсурдно с точки зрения разума, возможно для Бога. Для Шестова экзистенциальная вера – это «вера в Абсурд», в то, что невозможное возможно, и, самое главное, в то, что Бог желает этого невозможного.

Поиск по сайту: