|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Ученого
Многие исследователи признают, что христианство, в отличие от религий Древнего Востока, потенциально содержало в себе предпосылки возникновения науки. Так, отечественный философ М.К.Петров показал, что в христианской теологии содержался импульс к порождению опытного естествознания Нового времени. Генезису науки в христианской культуре, как считают некоторые ученые, способствовала, во-первых, идея единого Бога, творящего по Слову законы Вселенной, во-вторых, христианский идеал святости, согласно которому достигшая высокой степени духовности и самосознания личность не разрывает с телесным миром, а «работает» в нем и для него, просветляя и одухотворяя его. В восточных же религиях постижение «света истины» означало воссоединение со своей духовной родиной («Единым», «нирваной», «Брахманом») и предполагало уход из телесного мира - темницы души, что не способствовало формированию ориентации на познание законов, которые Бог вложил в свое творение. Некоторые философы, например К.Ясперс, высказывают предположение, что возникновение современной науки «немыслимо без той душевной направленности и тех импульсов, исторической основой которых является библейская религия». К таким импульсам он относил содержащееся в этосе библейской религии требование истинности любой ценой, что «заставляло видеть в познании не игру, не благородное занятие для досуга, а серьезное дело, профессию, являющую собой самое важное для человека; вытекающее из идеи творения мира Богом убеждение, что все существующее является достойным познания». Даже позитивист Конт не отрицал, что в начале теология и наука не находились в открытой вражде в силу того, что занимались разными вопросами. «Именно это обстоятельство, — считал он, — долгое время позволяло положительному мышлению (читай — науке. — Т.М.) делать частичные успехи, невзирая на общее господство теологической философии и даже во многих отношениях под ее предварительном покровительстве». Но многие ученые связывают генезис новоевропейской науки не с христианством вообще, а с конфессионально отпочковавшимся от него протестантизмом. Их аргументы в пользу своей версии генезиса науки таковы: иерархическая картина мира, господствовавшая в средневековом мировоззрении, была главным препятствием на пути возникновения науки. В этой картине мира доминировала качественная онтология, согласно которой пространство анизотропно (гр. anisos неравный + tropos свойство), место пребывания каждой вещи уникально и совпадает с ее предназначением в иерархии мироздания: Бог-планеты-ангелы-мужчины-женщины-животные-растения. Человечество занимало высшую ступеньку на иерархической лестнице. Вся природа служила человечеству, а человечество Богу. Природа мыслилась как статичная, иерархически упорядоченная властью Бога. В ней царили нравственные, а не механические законы: любовь и цель считались неотъемлемыми характеристиками всего сущего. Развитие вещи трактовалось как раскрытие данных ей Богом потенциальных возможностей. Вот эта картина мира и была разрушена в эпоху Реформации. Рассмотрим эту версию генезиса науки более детально. Наука — форма духовной деятельности, а потому ее генезис в XVII веке нельзя понять без рассмотрения религиозно-мировоззренческих изменений, вызванных Реформацией, и, прежде всего, изменения картины мира. Совершенно очевидно, что в эпоху господства религии любая новая форма духовной и познавательной деятельности должна была получить религиозное оправдание. А так как время (место) возникновения науки совпало с Реформацией, то появилась гипотеза об опосредованности научной революции XVII века протестантизмом. Ученые, придерживающиеся этой гипотезы, не отрицали того факта, что капиталистическое производство повлияло на возникновение науки, но при этом они считали, что нельзя объяснить генезис науки только запросами промышленности, навигации, военного дела. Эти запросы удовлетворительно объясняют появление в XVI—XVII веках отдельных дисциплин, таких как магнетизм, механика. Но они не объясняют появление новых теорий типа гелиоцентрической системы Вселенной или теории кровообращения. Основоположник идеи влияния протестантизма на становление капитализма М. Вебер распространял эту идею и на генезис науки: «Хорошо известна явная склонность протестантского аскетизма к эмпиризму, рационализированному на математической основе... Поэтому излюбленной научной дисциплиной всех пуританских, баптистских или пиетических христиан была именно физика и близкие к ней, использующие сходную методику, математические дисциплины». Американский социолог Р. Мертон, разрабатывая идею Вебера о наличии связи между аскетическим протестантизмом и естественными науками, пришел к следующим выводам: (а) аскетический протестантизм содействовал мотивации и переориентации деятельности человека в направлении опытных наук; (б) этос пуритан религиозно оправдал занятия научной деятельностью, что способствовало ее легитимации (лат. Legis — закон; Legitimus— законный; признание или подтверждение законности какого-либо права, полномочия, деятельности); (в) пуритане внесли значительный вклад в институционализацию науки (лат. Institutum — установка, учреждение; институционализация — правовое или организационное закрепление тех или иных общественных институтов). Но ни Вебер, ни Мертон не говорили о непосредственном влиянии протестантизма на науку, ибо знали неопровержимые факты создания механической картины мира и нового «атомизма» учеными с католическим вероисповеданием (Галилей, Декарт, Гассен-ди). Их гипотеза строилась на предположении, что протестанты были более склонны к занятиям естественными науками и рассмотрению экспериментального исследования как профессионального занятия, чем представители других религиозных направлений. Гипотеза Вебера—Мертона является постоянным объектом научной полемики, но на сегодняшний день от нее не отказались по той причине, что только с ее помощью можно получить вразумительный ответ на следующие вопросы: почему в XVI—XVII веках лидерство в навигации перешло от католических стран Португалии и Испании к протестантским Англии и Голландии и более никогда не вернулось ни к одной из этих католических стран? Почему в науке лидерство перешло от Италии к тем же двум странам? Почему католик Декарт нашел больше интеллектуальной свободы в протестантской Голландии, а его учение было востребовано в протестантской Германии, а не в своей собственной стране? Почему учение Коперника (каноника римско-католической церкви), писавшего, что его «труд будет в некоторой степени полезным также и для всей церкви», получило вначале одобрение капуанского кардинала Николая Шонберга и кульмского епископа Тидеман-на Гизия, а позже было объявлено католической церковью ересью? Почему китайская и арабская наука (математика, астрономия, оптика, медицина, физика и др.), бывшая самой развитой в мире, начинает стагнировать в XVI веке? Почему на планете существуют народы и государства двух порядков: у одних есть наука, у других ее нет? Сразу же отметим, что Реформация сознательно не ставила перед собой цель - изобрести науку, легитимизировать и институционализировать ее. Известно негативное отношение протестантов к некоторым научным открытиям того времени. Лютер аргументировал против Коперника: «Этот болван затеял перевернуть все искусство астрономии. Но в Священном писании прямо сказано, что Иисус Навин остановил Солнце, а не Землю». Парадоксальность протестантизма состоит в том, что его адепты (лат. Adeptus — достигший; ревностный приверженец какого-либо учения или идеи) в процессе критики католической теологии бессознательно для самих себя создавали условия возможности возникновения и легитимации науки. Выделим те аспекты протестантской теологии, которые способствовали генезису науки. 1. Протестантские теологи разрушили средневековую картину мира, главным интегрирующим звеном которой был принцип иерархии, предполагающий ранжирование душ и движений (взято у Аристотеля), а также небесных духовных инстанций (взято у псевдо-Дионисия, близкого платонизму). Иерархия предполагала наличие строгих качественных различий между земными и небесными телами и явлениями. Например, круговое движение как наиболее совершенное и вечное приписывалось небесному, а прямолинейное или «смешанное» — земному. Поэтому, когда Кеплер обнаружил движение планет не по кругу, а по эллипсу, он и сам огорчился несовершенству небесных тел и вызвал благочестивый гнев Галилея. Институты церкви и общества также считались раз и навсегда установленными иерархически и вписанными во всеобщий иерархический космический порядок. В средневековой картине мира ангелы и духи выполняли функции иерархической интеграции Вселенной: Бог как начало и абсолют использовал их для передачи движения (власти) на все уровни иерархии. Небесная иерархия ангельских существ служила оправданием иерархии церковного управления и иерархии церковных властей на земле. Протестантская теология отказалась признавать не только иерархию ангельских существ, но и само существование этих духовных инстанций между человеком и Богом, миром и Богом, что разрушало небесную иерархию, без которой не могла быть оправдана церковная иерархия. Кальвин, обращаясь к авторитету Писания, так аргументировал против иерархии: «Иерархия - имя неправильное, ибо оно не используется в Писании. Ведь дух святой установил так, чтобы никто и не мечтал о превосходстве или власти в делах церковного правления». Разрушив иерархию, Реформация разрушила целостный христианский миропорядок, и на место духовной интеграции Вселенной теперь можно было придумать любую новую интеграционную составляющую, способную гарантировать целостность мира. Разрушение иерархии привело к следующим интеллектуальным последствиям: а) появилась возможность построить новое понимание мира — без ангелов и духов и представить его как божественный механизм, части которого способны к согласованному самодвижению и самоопределению по законам, единожды установленным Богом в момент творения. Идеология Реформации привела к деантропо-морфизации, девитализации представлений о природе, которая ранее наделялась средневековыми схоластами внутренней жизнью, стремлением к Богу. Теперь «...окружающий мир оказался миром твердым, холодным, бесцветным, тихим и мертвым, миром количества, миром математически измеряемых и механически регулируемых движений» (Иен Барбур). Только по отношению к так понятому миру можно было обоснованно утверждать, что законы природы написаны на языке математики. Спиноза утверждал, что «если бы люди ясно познали весь порядок природы... они нашли бы все так же необходимым, как все то, чему учит математика». Эту же мысль Гегель выразил так: «Соотношения величин, обнаруживаемые математикой, присутствуют в самой природе именно потому, что это отношения разума, и, будучи познаны, являются законами природы». В итоге чисто математические соображения часто подменяли физические объяснения, «идеи заменялись вычислениями» (Н. Бурбаки). Так, Ньютон доказал закон обращения планет, открытый Кеплером, не физическим, а геометрическим способом, что и создало для него трудности в физическом истолковании введенного им понятия «сила». Так истолкованная Вселенная была как бы теологически «подготовлена» к познанию методами опытной науки, к формированию центральной для науки идеи «закона природы». Декарт первым использовал термин «закон природы», но проинтерпретировал его в контексте религиозном: «Божество сначала сотворило материю и движение, а затем Вселенная управлялась «законами, установленными в природе Богом», а именно, законами механики». За это его хвалил Вольтер, признававший только математические изыскания своего земляка. Вольтер считал, что Декарт сокрушил «нелепые химеры», которыми забивали головы юношества в течение двух тысяч лет».Механическая картина мира как основа научного знания XVII века не была религиозно нейтральной; (б) время и пространство потеряли свою качественно-иерархическую определенность, когда каждая «точка» пространства-времени в силу своей уникальности обусловливала качественную специфику занимающего это «точку» тела, а потому время, пространство, тело были взаимосвязаны. Теперь «точки» пространства и времени рассматривались как равноправные и равноценные по своей бескачественности и безразличности к свойствам пребывающих в них тел. Ньютон ввел представление об абсолютном пространстве и времени, определял их так: «Абсолютное пространство по самой своей сущности, безотносительно к чему бы то ни было внешнему, остается всегда одинаковым и неподвижным», а «абсолютное, истинное математическое время... само по себе и по своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно». Абсолютное пространство и абсолютное время рассматривались как пустые вместилища тел, не оказывающие никакого влияния на их характеристики. Историк науки А. Койре прокомментировал эту ситуацию так: «...благодаря замещению пространства, понимаемого как совокупность уникальных «мест», абстрак- тным геометрическим пространством, все вещи принадлежат одному и тому же уровню бытия», исчезла качественная специфика земного и небесного миров. Если для Аристотеля и средневековых схоластов время и пространство находились во Вселенной, то для механистического мировоззрения Вселенная находится во времени и пространстве. Представление о пространстве как однородном и бесконечном лишало мир каких бы то ни было границ. Известный отечественный философ А.Ф. Лосев считал, что такого рода представление есть «не вывод науки, а мифология, которую наука взяла как вероучение и догмат». «Мир - абсолютно однородное пространство. Для меня это значит, что он абсолютно плоскостей, невыразителен, нерельефен. Неимоверной скукой веет от такого мира»; (в) из Аристотелева понимания причин были элиминированы формальная и целевая причины. Аристотель объяснял движение с помощью четырех причин: материальной (то, из чего вещь состоит), движущей (то, что движет), целевой (то, ради чего движется вещь), формальной (природные наклонности). Все вещи стремятся к достижению состояния покоя, имеющему для каждой из них свое особое место. Например, для огня оно находится вверху, а для земли — внизу. Тела и их движения причастны космической иерархии целей, восходящих к конечной цели или первопричине, т.е. Абсолюту. Аристотелевский тип объяснения явлений и движений тел в христианизированном виде приняло средневековье: правомерность целевой причины объяснялась тем, что Бог творит не бесцельно, а потому каждая вещь занимает особое место в земной и небесной иерархии. Отказ от «целевой» и «формальной» причин явился по сути отказом признавать Бога как Высшее Благо, к которому все стремится. Причинность стала сводиться к «действующим» и «материальным» причинам. Теперь можно было объяснять все происходящие в мире процессы и перемены не в категориях цели, природных наклонностей, естественных мест, а в категориях массы и движения, связанных определенными количественными закономерностями. Все природные явления теперь определялись не целями, а механическими причинами. Ненужность целевой и формальной причин обосновали философы Т. Гоббс и Ф.Бэкон. Последний писал: «...Без всяких неясностей и околичностей мы можем сказать, что физика — это наука, исследующая действующую причину и материю, метафизика — это наука о форме и конечной причине». Это открыло возможность приписать материи способность к движению за счет собственных внутренних сил без постоянного подталкивания ангелами и духами, без стремления к цели. Эту возможность реализовал Галилей, сформулировав принцип инерции; (г) конечным продуктом распада иерархий явилась идея равенства, которая утверждалась не только в протестантских странах, но также в социальной жизни и науке непротестантских стран: гелиоцентрическая теория католика Коперника установила равенство Земли с другими планетами перед Солнцем; абсолютная монархия сделала всех равными в правах (или бесправии) прямым отношением «король—подданный»; Гарвей отменил иерархию сердца, печени и мозга в человеческом теле, уравнял все органы перед кровью; Т.Гоббс, друг Гарвея, разработал политическую теорию государства, базируясь на идее сообщества равных индивидов-атомов, и т.д. 2. Реформаторы вычитали из Библии две идеи, которые в немалой степени способствовали оправданию занятий науками. Первая, взятая из Откровения Иоанна («Они ожили и царствовали с Христом тысячу лет»), есть идея «миллениума», или предстоящего тысячелетия непосредственного правления Христа. Вторая идея — идея «восстановления» знания о природе и власти над природой, которые были потеряны Адамом в грехопадении, взята из «Бытия» («И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым...»). Милленарианизм в синтезе с идеей восстановления стал основоположением утопий того времени, базирующихся на убеждении, что человечество располагает еще тысячелетием для восстановления тех знаний о сотворенных вещах, которыми обладал Адам до грехопадения, и того языка Адама, который давал ему власть над всеми сотворенными вещами. В грехопадении были потеряны первоначальные знания о природе, дающие власть над ней, но эпоха миллениума обязывает че- ловека и дает ему право восстановить это знание и эту власть. Не случайно главная книга философа Нового времени, испытавшего влияние протестантизма, Ф. Бэкона называлась «Великое восстановление наук», в которой он рассматривал процесс познания как «восстановление» языка Адама и той власти человека над природой, которую обеспечивал этот язык. Известен афоризм Ф. Бэкона «Знание — сила» (хотя считают, что этот афоризм принадлежит Р. Бэкону). Наука — «служанка теологии», а истинная цель научной деятельности - «прославление Творца и облегчение доли человека», утверждал Ф. Бэкон, способствуя этим утверждением легитимизации научных исследований, а следовательно, безопасности ученых. 3. Протестанты приняли «теологию воли» Блаженного Августина, который не проводил принципиального различия между естественным и сверхъестественным (чудом), утверждая, что «весь мир есть чудо», хотя люди и склонны удивляться лишь явлениям редким и непривычным. Достойны удивления и внимания не столько отклонения от нормы, сколько сама норма, сам замысел творения. Поэтому путь к Богу лежит через познание любой твари. Фома Аквинский, а вслед за ним и средневековые схоласты, разделяли события на вызванные естественными причинами и обусловленные редким вторжением Бога в ход обычных естественных процессов (т.е. чудеса), что противоречило «теологии воли» Бл. Августина. Лютер и Кальвин, исходя из «теологии воли», считали, что ум христианина должны занимать не природные отклонения от нормы (так называемые чудеса), а великое чудо сотворенной нормы бытия Вселенной в целом. Кальвин в духе Бл. Августина утверждал, что «куда ни бросить взгляд, нет ни единого места во Вселенной, где нельзя было бы обнаружить хотя бы искру величия Бога. Поэтому изучать испражнения человека так же достойно, как и его высокие помыслы. Задача человека — выявить волю Творца, запечатленную в любой твари, начиная от червя и кончая человеком». Мысль о том, что изучение любой твари есть одновременно и познание замысла и воли Творца, была близка византийским гуманистам, которым оппонировал их современник византийский бого- 53. слов, систематизатор исихазма Григорий Палама. Он считал безрассудством надеяться на то, что человеческий плотский ум познает законы творящего ума, ибо «кто познал ум Господень?» (Рим 11, 34). Предположим, что в нас есть образы законов творящего ума (Бога). Но тогда возникает вопрос: «Почему мы не замечаем их без научения, если они запечатлены в нас?» Гуманисты считают, что это происходит потому, что эти образы искажены в нас. Но что их исказило? Если первородный грех, то «тогда, — пишет Палама, — желая соблюсти богоподобие и обрести знание истины, надо больше всего заботиться о том, чтобы оставить грех, на деле исполнять закон заповедей, держаться всех добродетелей и через молитву и истинное созерцание восходить к Богу». То есть надо, прежде всего, очистить и избавить душу от дурных нравов и учений, а затем уже приступать к научному познанию, так как плотская внешняя мудрость, плотский ум не может придать душе бого-подобия, «не сделает мудрым разум». Явно, что такая позиция не способствовала становлению науки европейского типа. Идеологи Реформации рассматривали научное познание как интерпретацию «почерка Божьего», а потому считали, что ориентация на познание истины, запечатленной Творцом в творении, должна быть неотъемлемым элементом религиозной жизни человека. Естественные науки могли теперь рассматриваться в качестве средства познания «Бога в природе», что явилось одним из главных условий легитимации науки. Во-вторых, «теология воли» переориентировала волю человека с созерцательного мироотношения на активную деятельность. Благодаря Лютеру религиозная вера обрела рефлексивность: взамен веры в авторитет провозвестия и предания протестантизм утверждает господство субъекта, настаивающего на собственном понимании Божественного писания. Это можно рассматривать в качестве интеллектуальной предпосылки формирования представлений о субъекте и объекте науки Нового времени: принцип активности субъекта («свободы субъективности» — Гегель) становится доминирующим. Переориентация воли человека с созерцательного отношения к истине (когда ее содержание связывалось с текстом Священного писания и авторитетом Аристотеля) на активный ее поиск в Клиге природы зафиксирована в философии Ф. Бэконом: «Ведь речь идет не о созерцательном благе, но поистине о достоянии и счастье человеческом и о всяком могуществе в практике». Принципы и ориентации ученых в научных исследованиях совпадали с пуританскими нравами, содержащими две высоко котирующиеся ценности: утилитаризм и эмпиризм. Познавательная деятельность ученых стала базироваться на представлении, что субъект не пассивно созерцает объект, а «творит» его. Философски обосновывая идею активности субъекта познания, И. Кант назовет это обоснование «коперниковым переворотом» в гносеологии. 4. Непреднамеренными последствиями протестантской теологии явились социализация и институционализация научного исследования: оно было признано на правах достойной христианина деятельности, не вызывающей ни чувства вины, ни тем более чувства совершенного преступления перед религией. Этим можно объяснить тот факт, что общество, в котором уже действовал целый ряд социальных институтов, не предусматривающих появление науки, не воспротивилось институционализации и социализации науки. Идеология Реформации подготовила почву для легитимации (лат. legitimus — законный) зарождающейся науки: легитимация науки происходила с помощью теологических «мета-повествований», не имеющих отношения к науке. Но легитимирующий потенциал протестантизма для науки был все же случайным, а не необходимым. И хотя, например, английская революция 1640 г. принесла науке поддержку со стороны пуританской идеологии, все же, как считал Р. Мертон, это не делает ее абсолютно необходимой для возникновения и легитимации науки. Пуританизм обеспечил основную (но не исключительную) поддержку в данном историческом периоде и данном месте (в Англии XVII века). И все же все исследователи согласны в том, что ни конфуцианство, ни ислам не обладали такой легитимизирующей функцией в отношении науки, как протестантизм в Англии. Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.006 сек.) |