Познания. Социальные науки призваны понять социальные явления, а естественнонаучные - причинно-функционально объяснить при­родные закономерности

Социальные науки призваны понять социальные явления, а естественнонаучные - причинно-функционально объяснить при­родные закономерности, утверждал М. Вебер. Понимание — это специфическая форма постижения «герменевтических предметов», которые характеризуются тем, что (а) они являются «объектива­цией», «знаком», «выражением» того, что превосходит по глубине и внутреннему содержанию их предметную данность; (б) «специ­фически близки» человеку, так как «объективируют», «выражают» жизни других людей.

Немецкий философ Ф. Шлейермахер (1768-1834) придал тер­мину «понимание» философско-категориальный статус, определив понимание как способ реконструкции изначально предзаданного автором смысла текста. Представители неокантианства, немецкие философы В. Виндельбанд (1848-1915) и Г. Риккерт (1863-1936)

истолковали понимание не просто как «восстановление» изначаль­ных смыслов, но и как процедуру приращения знания. Жизнь имеет смыслы, связанные с ее проживанием человеком. Но жизнь не за­мыкается в мире личностных внутренних переживаний, а объек­тивируется в поступках, текстах и т.д., что позволяет приобщиться к ее смыслам, постигать их, порождая новые смыслы. Сформиро­валась тенденция универсализации процедур понимания.

Дильтей обратился к проблеме понимания в силу следующих причин. Введя понятие «жизнь» в качестве единственного пред­мета и метода философствования (подробно см. раздел II, гл. 6) и сведя жизнь к внутреннему непосредственному опыту пережива­ния, он неизбежно пришел к выводу, что наиболее адекватным органом понимания человека и его мира в науках о духе является «опыт переживания», который относится по ведомству психоло­гии. Но как войти в «опыт переживания» других людей? Психоло­гия предлагает только один способ — способ непосредственного «вживания», «вчувствования» в опыт «другого». Но применение этого способа проблематично, если речь идет о давно живущих людях, людях, принадлежащих истории. Остается только один путь — изучать не сами переживания, а их объективации, т.е. те предметные формы, в которых эти переживания выразились вов­не, т.е. изучать духовную жизнь людей через ее внешние проявле­ния. А это есть задача понимания. Понимание как метод Дильтей все же замыкал на внутренний опыт переживаний, а потому пони­мание жизни из нее самой сводилось к непосредственному про­никновению одной жизни (исследователя) в другую (историчес­кого события). Кроме того, по Дильтею, понимающий также понимает себя, только объективировав свой текучий внутренний мир переживаний в некие устойчивые и общепринятые артефак­ты (письма, поступки и т.д.). Но хотя здесь Дильтей остается на позициях психологизма, так как считает, что понимание чужой духовности по ее объективациям надо начинать с понимания лич­ности другого и самопонимания, все же он вынужден был уйти от «чистого» психологизма к герменевтическому пониманию и ин­терпретации. Он стал рассматривать понимание в качестве мето-

дологической проблемы исторического, гуманитарного и социаль­ного познания. Понимание стало трактоваться как метод пости­жения или порождения смыслов, как дорефлексивное (иррациональ­ное) схватывание смыслов, предваряющее любые дальнейшие аналитические познавательные ходы, связанные с реконструкцией личностных измерений объективированных явлений. Так как прошлое нельзя измерять внешним по отношению к нему настоящим, то исследователь-историк должен избавиться от власти идей и цен­ностей, навязанных его сознанию современной ему эпохой, а его разум сможет достичь истинного понимания, только освободив­шись от страстей, групповых интересов и т.д. Но как «очистить» сознание от конкретного исторического опыта той эпохи, в кото­рой исследователь живет и которая ангажирует содержание его со­знания? Для этого историческое сознание должно относиться к прошлому не как к чему-то внешнему, но в своем отношении к прошлому оно должно одновременно относиться к своему соб­ственному содержанию. Необходимо преодолеть «временной раз­рыв» между познающим и познаваемым, между историческим тек­стом и его интерпретатором. Это возможно в силу того, что в человеческой природе, несмотря на партикулярность переживаний, существуют некие общие схемы переживания жизни, что и обус­ловливает возможность понимания чужой индивидуальности.

Гадамер, напротив, считал, что «временной разрыв», «времен­ная дистанция» между интерпретатором и интерпретируемым не мешает, а помогает пониманию истории. Настоящее постигать труднее, чем прошлое. Например, наши суждения о современном нам художнике, писателе, как правило, произвольны, а потому многие из них получают признание в последующих поколениях. Истинное значение того или иного творца определяет время, ко­торое формирует те «предрассудки» сознания, благодаря которым происходит понимание его произведений. «Предрассудки» време­ни осуществляют связь сознания с прошлым, вписывают созна­ние в непрерывную историческую традицию, делая его, тем самым, историческим. Поэтому наивным заблуждением является убежде­ние в том, что историческая объективность может быть достигну-

та только в ходе преодоления «временной дистанции», когда ин­терпретатор сумеет мыслить понятиями и представлениями изу­чаемой прошлой эпохи. Гадамер, как и Хайдеггер, считал, что вре­мя — это основание, на котором только и возможно возрождение прошлого и где настоящее имеет свои корни. Процесс понимания предполагает пересмотр наших убеждений и ожиданий, к которо­му нас вынуждает встреча с прошлым, с «иным». Связь между «моим» и «иным» является подлинным объектом герменевтичес­кого понимания. В ходе постижения «иного» (а) происходит пре­вращение, вызванное встречей с «иным», неявных предубеждений сознания в явные; (б) «заключая в скобки» наши предубеждения, мы имеем возможность все в большей степени постигать «иное» в своем «ином». Гадамер перевел проблему понимания из эписте­мологического контекста в онтологический, что не позволяло сво­дить процедуру понимания к чисто иррациональному акту эмоци­онально-напряженного «вживания» в «чужую» жизнь, как это было уДильтея.

Гадамер поддерживает хайдеггеровскую герменевтику, смысл которой заключается в «сращивании» традиций интерпретатора и интерпретируемого. Это «сродство» делает сам способ постиже­ния историческим, так как, постигая, мы продолжаем живую тра­дицию. Поэтому Гадамер называет сознание историческим не по­тому, что оно постигает прошлое, но потому что сам способ постижения исторический по сути. Наше сознание ограничено тем, что постигает нечто лишь в соответствии со своими предубежде­ниями и ожиданиями. Но в этой ограниченности и заключается исторический характер сознания.

Гадамер видел «изъяны» дильтеевской концепции понимания в том, что (а) исследователь истории, по Дильтею, имеет дело с объектом уже «вполне настоящим», а потому могущим дать отве­ты на все наши вопросы, что делает объект исторического позна­ния аналогичным объекту естествознания; (б) существенным мо­ментом для достижения объективного знания оказывается лишь преодоление субъективности (психологизма), что является одним из главных условий истинного познания также и в естествозна-

нии; (г) признание решающей роли внутреннего опыта познаю­щего субъекта делает понимание релятивным.

Проблема понимания в социологическом знании.

Рассмотрим некоторые варианты ее решения, как они представ­лены в анализе, проведенном современным социологом Бауманом.

1) Понимание как работа истории. Эту версию реализовали К. Маркс и М. Вебер. Маркс не занимался непосредственно про­блемами герменевтики, но, переведя на язык социологии гегелев­скую идею истории как прогресса разума в направлении самопо­нимания, он пришел к выводу: социальная наука сможет достичь истинного и объективного понимания, когда будут созданы с по­мощью революции «прозрачные» социальные отношения (в по­нимании Маркса это - коммунизм). Получалось, что сама исто­рия в своем объективном развитии делала «прозрачным» прежде «непрозрачный» мир, а потому дорога к истинному познанию «ле­жит через социальную», а не «методологическую революцию». Что это означало для герменевтики? В ситуации «прозрачности» со­циальных отношений существование социальной науки с ее про­блемами достижения истинного и объективного понимания ста­нет излишним, так как все будет понятно уже на уровне здравого смысла. А это значит, что герменевтика станет не нужна, ибо по­требность в ней (как и в социальном знании) существует только потому, что социальные отношения не «прозрачны» и требуют спе­циальных приемов и методов постижения.

Вебер, как и Маркс, связывал возможность объективного по­нимания социальных процессов с их историческим развитием. Но в отличие от Маркса, он считал, что речь должна идти не об исто­рическом развитии социальных отношений, а о зарождении по мере развития истории «более надежных форм мышления», осно­ванных на рациональных суждениях и рационально-инструмен­тальном поведении агентов капиталистического производства. История порождает новый господствующий способ мышления, инструментальный разум, который может понять все социальные действия. «Понять» социальное явление - значит выразить его содержание в терминах «значащих» категорий человеческого опы-

та. Так как все социально значимые человеческие действия явля­ются выражением мотивированных психических состояний, то со­циальные процессы нельзя рассматривать как простые взаимосвя­зи «внешних» событий, а тем более искать универсальные законы, описывающие эти взаимосвязи. Поэтому социальный ученый мо­жет только конструировать «модели мотиваций» («идеальные типы»), приписывая участникам социальных событий мотивы дей­ствия, с помощью которых и можно попытаться «понять» их пуб­личное социальное поведение. Герменевтическая методология Ве-бера не была ориентирована на субъективную мотивацию и субъективные ценности. Он признавал возможность объективно­го понимания, но при этом одновременно признавал неизбежность историчности субъекта и объекта познания, что создавало проти­воречие его метода.

2)Понимание как работа разума. Э. Гуссерль, пытаясь очистить понимание от релятивизма, попытался очистить сознание от ис­торических случайных элементов, т.е. провести феноменологичес­кую редукцию, что позволит сознанию «воспринимать значения в их истинной необходимой сущности». Гуссерль толковал пробле­му понимания как проблему свободного абсолютного знания, ни­чем не обусловленного, пребывающего в мире «трансценденталь­ной субъективности». Но в таком случае понимание, как способ получения объективного знания, превращалось в процедуру, изо­лированную от конкретной истории и исторического субъекта, а потому доступную только философам. Бауман в этой связи задает вполне справедливый вопрос: кому нужно такое понимание, за­чем оно?

Американский социолог Т. Парсонс (1902-1979), следуя за Гус­серлем, попытался показать, как можно достигнуть объективно­го, т.е. независимого от социоисторического контекста, понима­ния человеческих действий. Но в итоге он приходит к тем же методологическим выводам, что и Гуссерль, так как, во-первых, рассматривает понимание как деятельность профессионалов -социальных аналитиков, а во-вторых, оставляет без ответа вопрос, каким образом так истолкованное понимание может помочь решить

практические вопросы коммуникации и взаимодействия, имеющие отношение к реальным людям.

Ъ)Понимание как работа жизни. Эту версию понимания, которую мы рассмотрели на примере философии Дильтея и Гадамера, прора­батывал и немецкий философ М. Хайдеггер (1889—1976). С его точки зрения, понимание не есть работа истории (как считали Маркс и Вебер), не есть работа разума (как считали Гуссерль, Парсонс), а есть работа жизни. Поэтому он не принял точку зрения Гуссерля, согласно которой понимание локализуется в трансцендентальной теоретической области, не связанной с миром практической жизнедеятельности. Хайдеггер считал, что понимание есть способ бытия, а не способ знания: проблема понимания — онтологичес­кая, а не эпистемологическая. Критикуя неисторичность гуссерлев-ской трактовки понимания, Хайдеггер утверждал, что понимание истории - историческое событие: мы можем понять собственную историю только изнутри ее самой, так как у человека нет возмож­ности выбраться из истории на какую-то «внеисторическую» вер­шину, с которой вся история окажется видимой и понятой «как она есть на самом деле». Если понимание есть способ бытия, то оно является деянием, которое совершается не только интеллек­туальной элитой, но каждым человеком. Жизненный мир — един­ственное основание и место осуществления деятельности пони­мания. Сообщество взаимодействующих индивидов — это пространство, внутри которого осуществляется понимание как формирование и интерпретация значений деятельности. Но Хай­деггер не поставил вопроса о понимании в ситуации практичес­кой коммуникации, не выделил типы понимания в связи с раз­личными типами межчеловеческих отношений и т.д.

Эти проблемы исследовал австро-американский философ и социолога Шюц (1899—1959) в созданной им феноменологичес­кой социологии, в которой он использовал учение Э. Гуссерля о жизненном мире, который есть мир нашей повседневности, един­ственно реальный, опытно (т.е. непосредственно) воспринимае­мый с полнейшей очевидностью всяким человеком. Гуссерль по­пытался показать, что жизненный мир есть «забытый смысловой

фундамент естествознания». Наука имеет прямое отношение к миру обыденного мышления, и все «первичные понятия», кото­рые «определяют смысл ее предметной сферы и теорий, возникли в наивной установке» повседневности. В повседневной практичес­кой жизни люди опытно познают, мыслят, оценивают и действу­ют, но совершаются эти познавательные процедуры «анонимно»: «познающий ничего не знает об этой работе» опытного познания, «как и о выполняющем эту работу мышлении». В мире опытного познания, сопровождающего повседневную практическую жизнь, существует повседневная индукция, опытное созерцание, к кото­рому принадлежит «и форма пространства-времени, и все формы организации тел, среди которых мы сами живем в соответствии с телесным способом существования личности». Но в этом непос­редственном эмпирическом созерцании физического мира нет ни геометрических идеальных сущностей, ни абстрактного геометри­ческого пространства, ни математического времени. Они форми­руются на фундаменте опытного познания, сопровождающего повседневную жизнь, «замещая» единственно реальный для нас мир нашей повседневной жизни. Поэтому «... от объективно-ло­гической самоочевидности... путь ведет назад, к первоначальной очевидности, с которой всегда заранее дан жизненный мир» (Гус­серль). Понимание категориального аппарата естествознания не­возможно вне его соотнесения с жизненным миром, который дан нам непосредственно до всякой установки сознания, и который, в силу этого, мы понимаем, а не объясняем. Категорию понимания Гуссерль употреблял в близком дильтеевскому смысле.

Эти идеи Гуссерля Шюц использовал применительно к социо­логии, заявив, что понимание изначально не является методом соци­альных наук. Изначально понимание «вплетено» в коммуникацию и язык повседневной жизни. Социальная реальность — это объек­ты и события в социокультурном мире, воспринимаемые людьми в повседневном опыте, а потому их смысл определяется тем, «как они воспринимаются в опыте обыденного мышления людей, жи­вущих повседневной жизнью среди других людей, связанных с ними множеством отношений и взаимодействий». Каждый чело-

век воспринимает мир культуры (и природы) не «как свой соб­ственный, но как интерсубъективный, т.е. как общий всем нам, актуально и потенциально доступный каждому». С помощью со­знания, формирующегося в повседневной жизни, люди познают социальный мир, в котором живут, знают, для чего и как функци­онируют те или иные социальные институты, какие мотивы и цели преследовал тот или другой человек в своих действиях и т.д. Эти знания воспринимаются обыденным мышлением как нечто само собой разумеющееся. А это и есть изначальное понимание, кото­рое позволяет, несмотря на «разброс» содержания знаний в сфере обыденного мышления, обусловленный наличием различий меж­ду индивидами и социальными группами, «поладить с другими людьми, культурными объектами и социальными институтами, — короче, с социальной реальностью». А. Шюц выделяет три зна­чения понимания: (1) «опытная форма обыденного знания чело­веческих дел», что определяет способность обыденного мышле­ния ориентироваться в мире повседневности, «прилаживаться» к «чужим» сознаниям, включаться во взаимную коммуникацию и языковое общение, решать проблему интерсубъективности; (2) эпистемологическая проблема, предполагающая ответы на воп­росы: «как такое понимание возможно?», как и почему в своей повседневной жизни люди осуществляют процедуру понимания, т.е. узнавания смыслов и значений «безо всяких трудностей в лю­бом повседневном действии»? Шюц считает, что такое понимание возможно в силу того, что «человеческие существа рождены мате­рями, а не состряпаны в пробирках», а потому «опыт существования других людей и значение их действий является, без сомнения, пер­вым и наиболее подлинным эмпирическим наблюдением, сделан­ным человеком». Понимание, присущее повседневному опыту людей, включает соответствующие обыденному мышлению мен­тальные конструкты, процедуры синтеза, анализа, идеализации; (3) специфический метод социальных наук, который базируется на фундаменте изначального понимания людьми своей повседнев­ной жизни, а потому является вторичным образованием. Соци­альная реальность есть, прежде всего, набор идеальных мыслитель-

ных и ценностных конструктов, созданных обыденным мышле­нием живущих в данном социальном мире людей. Следовательно, теории, создаваемые социально-гуманитарными (и даже естествен­ными) науками, являются своего рода объяснением «конструктов здравого смысла с помощью идеальных объектов науки». «... Кон­структы социальных наук являются... конструктами второго по­рядка, т.е. конструктами конструктов, созданных действующими людьми на социальной сцене, чье поведение социальный ученый должен наблюдать и объяснять в соответствии с процедурными правилами своей науки» (Шюц). Социальный ученый должен вна­чале изучить всеобщие принципы, в соответствии с которыми люди в повседневной жизни организуют свой опыт, и на этой основе со­здавать модель идеального типа социальности.

Бауман считает, что Шюц не исследовал цели изначального че­ловеческого стремления к пониманию, не понял того, что «люди ощущают потребность в понимании тогда, когда их намерения не реализуются, а надежды не сбываются, когда страдание становит­ся необъяснимым. Причем это всегда не абстрактные, а вполне конкретные, мои собственные страдания, мои собственные надеж­ды, мои собственные неудовлетворенные потребности и интере­сы». Практическая задача понимания состоит в освобождении конкретного человека, а не трансцендентального субъекта, «от гнетущего чувства несвободы, порожденного непониманием». Проблема непонимания осталась за пределами «понимающей со­циологии» Шюца.

Сам Бауман считает, что объективное понимание не может выступать в качестве средства практического контроля над ситуа­цией, а потому попытки объективного понимания всегда будут повторяться и никогда не будут успешными. Проблема понима­ния не должна быть особой деятельностью, отличной от обще­ственной жизни.

Критика различения «наук о природе» и «наук о духе» современной философией прагматизма.

Рассмотренные выше версии решения проблемы понимания, так или иначе, признают специфику «наук о духе» в отличие от

«наук о природе». Но такое деление наук не признают представи­тели современной философии прагматизма, например американ­ский философ Р. Рорти (род. 1931). Рассмотрим его аргументы. Выделение «наук о природе» и «наук о духе» и поиск соответству­ющих им методов познания (объяснения и понимания) обуслов­лены философской традицией, рассматривающей сознание как нечто, что внутри нас, стремящееся «пробиться» к существующей вне сознания внешней реальности и адекватно ее постичь. В этой традиции господствует представление о таком сознании, которое каким-то чудесным образом не зависит от тела и от того мира, в котором существует тело. И «науки о природе», и «науки о духе» стремятся отыскать способы, с помощью которых сознание субъек­та может, во-первых, войти в контакт с внешней реальностью (при­родой или историей) для «постижения» сущности или смысла, а во-вторых, найти слова, адекватно их репрезентирующие (фр. representant — представитель). Прагматизм разрывает с этой фило­софской традицией. Он исходит из дарвиновского «описания че­ловеческих существ как неких животных, которые стараются как можно лучше приспособиться к окружающей среде, совладать с нею, стараются создать такие инструменты, которые бы позволя­ли испытывать как можно больше удовольствий и как можно меньше страданий. Слова — это тоже инструменты, созданные этими умными животными». Но тогда невозможно рассматри­вать сознание «вне контакта с реальностью», а сознанию и языку приписывать репрезентирующие функции. Рорти ссылается на высказывание австрийского философа Л. Витгенштейна (1889-1951) о том, что нет никакой возможности «проникнуть в зазор между языком и его объектом», а также на идеи современного американского специалиста в области языка и сознания Х.Пат-нэма (род. 1926), согласно которым то, «что мы называем «язы­ком» или «сознанием», так глубоко проникают в то, что мы назы­ваем «реальностью», что замысел представить нас самих как неких «картографов», изучающих нечто, «независимое от языка»,... из­начально сомнителен». Сознание всегда находится в контакте с ре­альностью, а предназначение слов состоит в том, чтобы быть ин-

струментами для взаимодействия с окружающей средой. Поэтому задача познания не искать истину ради нее самой, а «достигать согласия между людьми относительно того, что им следует делать... Познавательные усилия, которые не приводят к координации поведения, — это вовсе и не познавательные усилия, это просто игра слов». Все теории, созданные как в естественных, так и в об­щественных науках, являются своего рода инструментами, позво­ляющими достигать этого согласия. И теория микромира, и теория политическая предлагают людям определенные планы действия, ка­сающиеся в первом случае технического, а во втором — политическо­го прогресса, а потому «...для прагматистов нет резких водоразделов между естественными науками и науками общественными, между об­щественными науками и политикой, между политикой, филосо­фией, литературой. Все сферы культуры - это составляющие еди­ного усилия сделать жизнь лучше».

Поиск по сайту: