Способность к инновациям

Многие эксперты говорят о высоком уровне креативности при низкой технологической культуре в России. Наличие креативности объясняется тем, в частности, что «русский этнос» «полукочевой» потому в нем не развиваются свойства «оседлых земледельческих», для которых «развитие связано с интенсификацией использования уже известного объекта, и здесь очень важны стандарт и технология». «У русского этноса этого нет, потому что здесь все время идет освоение нового поля, здесь стандарт не имеет смысла, его придется менять, поскольку объект меняется. Поэтому возникают, развиваются, закрепляются свойства креативности, но притом нетехнологичности поведения. Поэтому в нашей стране так характерно возникновение многочисленных замыслов, которые до конца не доводятся» (Аузан А.2008б). Автор рассматривает это как «многовековой этнический стереотип», которому необходимо противопоставить «ценность» «обучение технологиям, тому, чем Россия природно не владеет».

Лебедева, Н.М., Ясин Е.Г. развивают подходы, предложенные в исследованиях:

1) Shane (1992), который выделял два культурных измерения, влияющих на способность общества генерировать инновации: а) степень иерархичности (горизонтальности-вертикальности) общественного устройства[195]; б) индивидуализм[196], – и делал вывод, что индивидуалистические и неиерархические (горизонтальные) общества склонны к инновациям и изобретательству, а вертикальные и коллективистские нет. Лебедева Н.М., Ясин Е.Г. полагают, что «исходя из теории Шварца, резонно предположить, что ценности полюса открытости к изменениям [...] соотносятся со стремлением к творчеству и инновациям, а ценности противоположного полюса – сохранение [...] – характеризуются негативной связью со стремлением к инновациям (Лебедева, Ясин, 2009:20);

2) Schwartz, Bilsky (1987), Schwartz, Bardi (2001), которые сгруппировали ценности в десять блоков (типов мотивации) и организовали их в ценностно-мотивационные оппозиции, расположившиеся на двух биполярных осях: а) открытость к изменениям (самостоятельность, универсализм) – сохранение (традиция, конформность, безопасность) и б) самоутверждение (власть, достижение, гедонизм) – выход за пределы своего я (универсализм и благожелательность) (Лебедева, Ясин, 2009:18-20).

Рассмотрим на примере этого текста (Лебедева, Ясин, 2009) логику установления связи между «модернизацией» (в данном случае, формированием «инновационной экономики») и «базовыми культурными ценностями»: а) единственная возможность стать современным обществом – сформировать инновационную экономику; б) данные исследований показывают, что современная российская экономика не является инновационной; в) (вводится допущение[197]) «развитию отечественных инноваций в целом и рынков инновационных продуктов в частности препятствует не столько технологический, сколько культурный барьер». Чтобы сформировалась инновационная экономика, необходимы изменения «социокультурные и организационные основ современной экономики (и общества в целом)». Но: г) (следующее допущение) в обществе существует «сопротивление социальным инновациям и нежелание их вводить». Соответственно, д) возникает задача установления причин этого сопротивления, которые обнаруживаются «в самой природе» («культурной и социально-психологической») социальных инноваций. Такие инновации затрагивают «самих людей, их статус, привычки, установки, поведение, ценности и представления»; «традиционный уклад общества, его социальные институты, сложившиеся экономическую и политическую системы, модели межличностных отношений»; за этим следует е) вывод: «за перечисленными причинами стоят базовые культурные ценности – мощный смыслообразующий и мотивирующий конструкт».

Способность к инновациям оказывается связанной с устойчивым «мощным смыслообразующим и мотивирующим конструктом», который описывается в категориях «цивилизационных различий», нуждающихся в исследовании с помощью кросс-культурных исследований, в ходе которых сравниваются усредненные (внутри страны) «ценности». Макроподход предполагает отказ от постижения (тесно связанных с конкретным социо-культурным микроконтекстом) культурных рутин, не рефлексивных «практик», образующие каркас повседневных взаимодействий. Когда исследователи обращаются к исследованию феноменов меньшего, чем «цивилизация» масштаба, например, культуры российских предпринимателей, то не обнаруживают в ней ничего особенно «русского» (Чепуренко, 1999).

Мы пытались разобраться во всех хитросплетениях рассуждений о «ценностях» «базовых» и не слишком, представленных в тексте (Лебедева, Ясин, 2009), но, как нам представляется, на поверку «культурный барьер», с которого начинают авторы[198], оказывается бюрократическим, связанным с отсутствием политической воли к массовому тиражированию через институты социализации ценностей, характерных для инновационных экономик. Студенты (по крайней мере «москвичи») креативны не менее «канадских»[199] или «американских»[200]: «по креативности и способности к инновациям наши студенты не отличаются от американских и канадских, даже в чем-то превосходят их» (там же:20). На предприятиях есть «новаторы» с набором ценностей, характерным для инновационной экономики (самостоятельность, свобода выбора, творчество, познание, новизна и состязательность в жизни, стараются быть автономными и независимыми, выражать свои собственные интересы, стремятся к достижению успеха, не подстраиваются под окружение),[201] и способностью «менять под себя среду», производить «инновационный климат» (там же:23-24). Несмотря на доминирование «в реальности» (т.е. во мнениях информантов) иерархических типов корпоративной культуры, предпочтение информанты отдают эгалитарной (основанной на равноправии) модели корпоративной культуры (ценность низкой дистанции власти, положительное отношение к индивидуализму, отрицательное к ценностям власти и традиции)[202].

Авторы сами пишут в конце статьи, что «инновация по-русски требует:

- введения в систему образования ценности самостоятельности и установки на новаторство (с акцентом на удовлетворение, приносимое творчеством);

- смены установок в обучении с зазубривания материала на генерирование новых идей;

- формирования навыков настойчивости в отстаивании собственных идей, нонконформизма – в частности, при помощи так называемых тренингов ассертивности;

- внедрение организационных культур эгалитарного типа [...];

- создание коллективов, где тон задают новаторы, а также поощрения их инновационной активности и поддержки инновационного климата;

- образования менеджеров: руководство должно быть креативным и не бояться риска» (Лебедева, Ясин, 2009:25).

Разговор о «культурных барьерах» приводит к обсуждению социальных технологий взращивания свободной личности, способной к инновациям. «Барьеры» носят институциональный, а не персональный характер и никакого отношения к «русскому национальному характеру» не имеют. Разговор в категориях «базовых ценностей», изучаемых через индивидуальные мнения, а не через то, каким образом организованы сообщества, постоянно сбивает с толку.

«Сейчас уже многие понимают, что обязательным условием инновационных преобразований является преодоление культурного барьера, прежде всего, традиционно патерналистских и иерархических моделей на всех уровнях, губящих всякую инициативу и творческие порывы и в итоге препятствующие рыночным процессам. Они зиждутся на ценностях власти, безопасности, конформизма» (Лебедева, Ясин, 2009:24).

Возникает ощущение, что авторы призывают воспитывать население в духе ценностей, способствующих инновациям (свобода, индивидуализм и т.п.), а не менять институциональную среду. А результаты такого рода воспитательных программ нам всем хорошо известны по программам воспитания «толерантности», например. Когда ценность «толерантности» насаждается вполне авторитарными методами и формирует (в лучшем случае) «конформизм». Существует потребность в глубоком (антропологическом) исследовании современной российской школы и, более широко, педагогического образования. Для того, чтобы сделать возможными институциональные изменения, необходимо хорошо понимать, как институты, связанные с социализацией, работают в настоящее время. Кросс-культурные исследования и массовые опросы ответов на эти вопросы дать не способны.

Обратимся еще к одной работе, где эмпирической базой анализа стали исследования Института комплексных социальных исследований РАН и Института социологии РАН «Граждане новой России: кем они себя ощущают и в каком обществе хотели бы жить?» (1998, 2004, 2007гг), «Собственность в жизни и восприятии россиян» (2005), «Городской средний класс в современной России (2006)[203]. Н.Е. Тихонова с группой предпринимает «детальный анализ полуторавековой истории формирования концепции модернизации и тех признаков, которыми общества модерна отличаются от обществ традиционного типа» (Тихонова, 2008:7). Она представляет таблицу соотношения особенностей «традиционных и современных обществ в работах классиков социальной мысли», перечисляя следующие характеристики «современных обществ»: ориентация на саморазвитие, свободу и достижения, десакрализация, доминирование частной собственности, плюрализм интересов и размывание дихотомии «мы»-«они», внутренний локус-контроль, индивидуализм, нонконформизм, целерациональные действия и т.п. (Тихонова, 2008:8-9). Этот набор принципиально совпадает с традиционными описаниями «модернизированных обществ», о которых мы говорили в начале (западный подход).

На основе этого исследователи выделяют «21 индикатор степени модернизированности сознания и поведения россиян»[204]. В числе черт «социокультурной специфики России» Н.Е. Тихонова выделяет, в частности, отношение к рыночной экономике. «Данные исследований позволяют говорить об устойчивом тяготении россиян к смешанной экономике с сильной регулирующей ролью государства и его доминирующим присутствием в большинстве отраслей» (Тихонова, 2008:14).

«Данные всех исследований позволяют говорить о толерантности россиян к институтам рыночной экономики, но их готовность к принятию «правил игры» современной рыночной экономики не стоит абсолютизировать. [...] За последнее десятилетие выросло убеждение, что развитию России способствуют предприниматели и банки», но «для общественного сознания консенсусной во всех возрастных группах является точка зрения, что развитию России способствуют в первую очередь рабочие и крестьяне»[205]. Этот факт делает для исследователей «неудивительным» то, что «модель развития рыночной экономики, которая представляется россиянам оптимальной для России, имеет мало общего с современными высокоэффективными моделями рыночной экономики и может быть условно охарактеризована как «государственный капитализм» (Тихонова, 2008:13).

А вот, что она пишет о патернализме и вопросе о роли государства вообще и в экономике, в частности. «Мы имеем дело не просто с патернализмом, а с так называемыми патрон-клиентскими отношениями, при которых государство получает от населения мандат легитимности на практически необъятные властные и имущественные права в обмен на делегирование ему ответственности за положение его граждан» (Тихонова, 2008:18).

Предполагается, что с таким пониманием соотношения общества, личности, государства «органично вытекают неправовой и неэкономический характер сознания россиян, особая роль авторитетов в механизме саморегуляции общности и т.п., наложившие серьезный отпечаток на все социально-экономическое развитие России последних десятилетий» (Тихонова, 2008:14:12).

Отмечена особая (принципиально иная, чем на «западе») модель отношений общества, личности и государства основными характеристиками которой являются патерналистские ожидания населения[206], «традиционное экономическое сознание», завязанное на представление о государстве как основном экономическом агенте, НО в сочетании с требованием обеспечения демократических свобод (слова, собраний) (Тихонова, 2008:12). При этом исследователи говорят о доминировании представления, что «СМИ могут быть как государственными, так и частными, но и частные СМИ должны действовать в русле государственной политики» (Тихонова, 2008:15). Авторы не задаются вопросом, как в сознании россиян соотносится свобода слова и государственный контроль СМИ.

Н.Е. Тихонова, сравнивая отношение к доминированию государственной собственности в разных возрастных когортах, обращает внимание на то, что «нынешняя молодежь, [...] отнюдь не стала от этого меньшим сторонником доминирования государственной формы собственности в основных отраслях экономики. [...] Таким образом, социализация в условиях рыночной экономики сама по себе отнюдь не ведет к изменению модели мировосприятия вообще и модернизации экономических воззрений в частности» (Тихонова, 2008:16).

Поиск по сайту: