Языки культуры и культурные порядки

Структуралистские построения базируются на определенной концепции человека. Считается, что у него должна существовать четкая, устойчивая органи­зация связей с окружением, предопределяющая кате­горизацию и классификацию того, что существует, является значимым для него, что он может конструи­ровать в своем окружении. Человек не может игнори­ровать или превосходить эту врожденную, устойчивую организацию, не подвергая опасности свою жизнь, поскольку она и составляет его собственную природу, идентифицирует его как часть природы.

«Реальность» для живых существ, в том числе че­ловека, можно трактовать двойственным образом. Во-первых, это реальность собственного организма, его функций, происходящих в нем процессов. Во-вторых, это реальность окружения, жизненной среды, где орга­низм развивается и функционирует. Соответственно на уровне представлений можно обнаружить два их клас­са: организация следов от повторяющихся событий, ха­рактеризующих как внутренние состояния организма, так и действия внешних факторов. Соответственно жизненный мир для организма существует не как не­расчленимое, неопределенное или же четко упорядо­ченное нечто, непосредственно запечатлевающееся в нем, пассивно отражаемое им. То, что представляется организованным или хаотичным, есть результат про­цесса взаимодействия между внешним событием и внутренним состоянием организма.

На этих основаниях выстраиваются своеобразные упорядоченные области отношений человека с окруже­нием. Они являют собой организацию многообразия элементов этого окружения, представлений о них, их символических выражений в некоторые ограниченные целостности. Такие области — культурные порядки — составляют своего рода топографическую модель куль­туры, где человек оказывается в хорошо распознавае­мых, символически выделенных зонах устойчивых свя­зей с окружением и где ему заданы коды и правила оперирования по отношению к знаковым системам, выражающим эти отношения. Можно выделить основ­ные механизмы формирования таких порядков.

Во-первых, организованное различие вещей и их символической представленности — в словах, жестах, формулах, художественных образах и т. п. — опреде­ляется как конституирующее начало культуры. Верти­кальное расслоение обусловлено наличием «зазора» между обозначаемым и обозначающим. Горизонталь­ное различие определяется одноуровневой сеткой пра­вил сочетания знаков и их порождения друг из друга.

Упорядоченность различий приобретает свое сим­волическое значение не в силу природной принадлеж­ности к обозначаемому, но благодаря соглашению вза­имодействующих людей, которым потребовалось согла­совать свои действия и представления и преобразовать их в устойчивые выразительные формы. Именно так внутри определенных областей культуры устанавлива­ются связи между знаками, символами и природой того, что они обозначают. Антропологическая суть динами­ческого порядка такого рода может быть выражена сле­дующим образом: «Человек получает от природы мате­риал для изготовления знаков, и эти знаки служат ему сначала для того, чтобы договориться с другими людь­ми в выборе таких знаков, которые будут приняты в даль­нейшем, тех значений, которые будут за ними призна­ны, и правил их употребления; и эти знаки служат за­тем для образования новых знаков по образцу первых»[57].

Во-вторых, сказанное ранее о контрапункте фе­номенологического жизненного мира и мира знаков и символов позволяет различать характерные для каж­дого из них представления. Представление смысла, или реального переживания, чтобы быть выражен­ным, должно быть соотнесено с представлением обо­значающего. Установление соответствия между ними опирается на те общие закономерности, благодаря ко­торым отношение обозначающего к обозначаемому порождается, верифицируется и конвенционально поддерживается, то есть упорядочивается.

В-третьих, неоднозначность символов и знаков, полифункциональность вещей, относительная автоном­ность вещей и их заместителей от конкретных ситуа­ций их порождения и применения обусловливают тот факт, что люди используют их относительно произволь­но, соединяют в случайные, необязательные, нефунк­циональные композиции. Если такие композиции выс­траиваются на индивидуальном уровне благодаря слу­чайностям опыта или незнанию, они остаются фактом личной биографии и не имеют культурных послед­ствий. Когда же они закрепляются традицией, то ста­новятся культурным фактом и существуют как симво­лические порядки, не имеющие иных эмпирических соответствий, кроме ложных представлений об их ре­альном существовании и воздействии на людей. Такие символы сохраняются неизменными до тех пор, пока имеют смысл, то есть воспроизводится восприятие или переживание, которое они фиксируют, удерживается представление, которое они транслируют.

В-четвертых, изменения выразительных символи­ческих форм детерминируются множеством разнород­ных факторов, и порядки, образуемые этими формами, являются подвижными, изменчивыми, во многом не­стабильными. К внешним факторам изменчивости мож­но отнести стремление упростить форму представленности, моду, обычаи, внешнее окружение и т. п. В каче­стве внутренних факторов можно назвать наблюдаемые сходства или различия между обозначаемыми факта­ми, контекст переживаний, опыт, из которого черпает свои значения данный язык культуры, форма, благода­ря которой он сохраняется.

Итак, в каждом наблюдаемом и изучаемом обще­стве обнаруживаются определенные области упорядо­ченности, где взаимодействие и коммуникация особым образом организованы и имеют специфичное симво­лическое выражение. Такие области обычно формиру­ются под действием естественных социобиологических закономерностей, с одной стороны, и антропологичес­ких ограничений — с другой. Но способность людей к вариативности поведения, технологий, символизации придает этим относительно немногочисленным структурным формам значительное многообразие проявле­ний. Так, в структурном отношении культура хозяйства строится на переработке природных ресурсов в про­дукты, пригодные для использования людьми, однако технологии такой переработки столь же многочислен­ны, как и виды её продукции; наука структурируется как способ и результат получения достоверного зна­ния о мире, но множественность предметов интереса и стремление повысить степень вероятности предска­заний порождает множество научных дисциплин и теорий. Специфика порядков в культуре проявляется в определенных зафиксированных манерах и стилях формообразования, символизации аффективных и ин­теллектуальных проявлений в социально значимых си­туациях. Наличие таких порядков предполагает, что на поток совместной жизни людей налагаются определен­ные расчленения и организационные формы, что здесь устанавливаются правила проведения различий меж­ду тем, что является и не является ценностью, форми­руются нормы, предписывающие и запрещающие оп­ределенные формы активности в социально значимых ситуациях.

Символический порядок может быть представлен «однородным и нейтральным пространством, где пред­меты одновременно обнаруживали бы непрерывность своих тождеств или различий и семантическое поле своих наименований»[58]. На символическом уровне куль­туры можно выделить два основных, значимых для познания и коммуникации способа существования представлений, знаков, символов, два типа порядков. Один из них — это порядок симультанности, од­новременного сосуществования множеств по-разно­му структурированных представлений. Формирование и поддержание порядка этого рода обусловлено дей­ствием врожденных, непроизвольно действующих психических механизмов, таких как формирование впечатлений и образов, память и способность к вос­поминанию, воображение. Соответственно на уровне представления подобная механика делает возможным то, что называется «картиной мира» и что соответству­ет положительной способности человека в своем во­ображении превращать различные формы движения внешней среды и внутренних состояний в одновре­менное стационарное пространство сосуществующих следов событий.

Другой тип порядка обусловлен способностью че­ловека к соотнесению собственных представлений с реальностью, к фиксированию и отслеживанию по ходу такого соотнесения изменений, происходящих на обо­их уровнях. В представлениях изменения оставляют следы в виде точек, отмечающих наличие изменения, а также интеграции этих точек в виде линий, путей из­менений. Таким образом, формируются динамические порядки двух уровней: исходное поле фиксируемых точечных, дискретных изменений и производная от него область непрерывных процессов. Этот тип порядка соответствует анализу реальности, природы с их из­менчивыми проблемами, беспорядками, раздробленно­стью по отношению к установившимся «картинам мира» и последующим динамическим синтезом резуль­татов этого анализа.

Языки культуры. Как уже отмечалось ранее, куль­турные порядки имеют свои границы, внутреннюю структуру, символические формы выразительности, правила комбинирования соответствующих знаков и символов. Следовательно, можно условно считать, что таким областям соответствуют свои «языки» — языки культуры.

Функции языков культуры. Любой язык культу­ры — вербальный, жестовый, графический, образный, формализованный — имеет природные предпосылки формирования, но сам не является природным, апри­ори заданным человеку свойством. Он формируется во взаимодействиях и коммуникациях совместно живущих людей, в сети обратимых и доступных для анализа отношений знаков и представлений. Он возникает тог­да, когда индивидуальные представления не просто обретают внешнее выражение, но когда такие выра­жения в коммуникативных процессах приобретают статус разделяемых знаковых единиц, а их использование перестает быть непроизвольным и подчиняется определенным установленным, конвенциональным, обязательным правилам. Язык формируется там, где знак осознанно отделяется от представления и начи­нает функционировать как репрезентант этого пред­ставления, выразитель его.

Языки культуры — это системы, которые предназ­начены не только для того, чтобы выделять устойчивые единицы в жизненном потоке, или представления. Характерная для них возможность разными способа­ми расчленять и объединять такие представления по­зволяет фиксировать в них не только объекты или имена, но и действия, состояния, интенции. Соответ­ственно языки обозначают не только то, что видят и чувствуют люди, но и то, что они делают или старают­ся выразить. Языки указывают не только на вещи, но и на те процессы, благодаря которым подобные вещи становятся результатом, объектом, орудием действия.

Таким образом, область расположения языков куль­туры находится не на стороне «объективного мира», природы и не на стороне «субъекта», его внутреннего, солиптического мира. Она конституируется между че­ловеком и его окружением, природой человека и более широким природным контекстом и существует как об­ласть фиксирования значимых для человека представ­лений об окружении, об отношениях с ним. В сфере социального взаимодействия языки культуры предста­ют в качестве медиаторов, проводников, средств, по­зволяющих придавать интерсубъективное, культурное значение интрасубъективному, индивидуальному опы­ту; транслировать социально значимые представления, придавать таким представлениям общезначимый, раз­деляемый смысл.

Языки культуры образуют определенные культур­ные пространства, отличные друг от друга по характе­ру обозначаемых единиц жизненного мира, связей между ними и представляющими их знаками, форм представлений и знаков, правил связей между ними. Однако как языки они имеют нечто существенно об­щее, делающее их средством для такого препарирова­ния социально значимой информации, благодаря которому она становится пригодной для хранения и транс­лирования. Временным разрывам в представлениях и переживаниях язык придает последовательность и не­прерывность включенности в ткань выраженности в системах однородных знаков. Причем благодаря своей знаковой природе он обязательно передает и статику, и динамику вещей. Благодаря языку бесформенная не­расчлененность феноменального, «независимого от че­ловека» окружения трансформируется в дифференци­рованный и в принципе упорядочиваемый жизненный мир. Язык позволяет людям объединять разнообразные и изменчивые элементы окружения в устойчивые и последовательные целостности. Наличие границ, обус­ловленных качеством передаваемых представлений и таким образом отделяющих один язык культуры от другого; возможность соответствующих знаков соглас­но логике анализа представления фиксировать в вы­разительных формах его ключевые точки и конфигу­рацию; степени свободы подобных конфигураций объединяться и разъединяться, соседствовать, пере­секаться позволяют каждый такой язык рассматривать как определенное пространство, со свойственными ему закономерностями порождения и трансформации со­ответствующих единиц.

Языки различаются не только формой используе­мых в них знаков (слово, музыкальная интонация, принцип иконического, графического изображения и т. п.), но прежде всего тем способом, каким эти знаки расчленяют представления.

Знаки, составляющие каждый из языков культуры и предназначенные для выражения представлений и переживаний, различаются по степени подобия тому, что они представляют. Обозначающие, наиболее близ­кие к обозначаемому, вытесняют из процесса взаимо­действия человека с этими элементами окружения рефлексию, то есть реконструкцию структуры связей между ними. Таковы, например, символическое идео­графическое письмо, миметические («реалистичес­кие») художественные образы и т. п. Более условные знаки, не претендующие на то, чтобы изображать обо­значаемое в его «природности», представляют его в формах, построенных в соответствии с правилами не объекта, но отношений человека к нему, правилами мышления, а не существования. Эти ситуации, подоб­ны тем, когда, по словам Кондильяка, буквы, совершен­но не представляя идей, сочетаются друг с другом как идеи, а идеи соединяются и разъединяются как буквы алфавита. Такие аналитические знаки — буквы алфа­витных языков, математические, нотные знаки — дают возможность расчленять и собирать в графической форме любые новые единицы представлений (рацио­нальных и чувственных, конкретных или абстрактных), хранить их на определенных материальных носителях сколь угодно долгое время, переводить с языка на язык в лингвистической сфере и передавать переживания реальности в универсальных математических или нот­ных знаках.

Построение высказывания. Овладение языками культуры означает включение, интеграцию индивида в социокультурный мир. Такое овладение предполагает не только то, что его научают распознавать и пользоваться знаками, символами, характерными для каждого из них. Его учат и тому, что именно следует выражать с помо­щью этих знаков. Иными словами, предполагается, что в рамках каждого из таких языков существуют нормы построения классов «высказываний», соответствующих определенным наборам условий, которые можно назвать социально значимыми.

И здесь рассмотрение «высказываний» с точки зрения их информационного содержания, то есть соот­ветствия знаков представлениям, наполненности их значениями приобретает дополнительный угол зрения. Истинность высказывания детерминируется общим социокультурным контекстом ситуации, в которой оно появилось. Методом определения культурной релеван­тности, осмысленности высказывания становится выяв­ление структурного соответствия между культурно нор­мированными, эталонными образцами высказываний, соответствующих данной ситуации, и множеством ре­ально появляющихся в ней выраженных представлений. Такое сопоставление и анализ «отклонений» от этало­нов позволяет выявить основания претензий последних на истинность. Таким образом, помимо прояснения зна­чений высказываний важно понимать, как осуществля­ется систематизация знакового материала. В этом слу­чае становится понятным вид порядка, соответствую­щий рассматриваемой ситуации. Скажем, становится понятным, чем различаются релевантные высказывания в ситуациях церемонии и научного симпозиума.

Таким образом, в коммуникативном процессе под­черкивается значимость не столько истинности выс­казывания, сколько релевантности стандартной соци­ально значимой ситуации. Такая релевантность прове­ряется «принадлежностью к системе» тех событий, которые совершаются в данной ситуации и представ­ляются в определенном культурном языке. Соответ­ственно акцент внимания смещается от механизмов контроля над истинностью высказывания к тем, что контролируют продуцирование речевого материала, претендующего на социальную значимость в данной социокультурной ситуации. Иными словами, к тому, насколько хорошо индивид освоил языки культуры, к его культурной компетентности.

Субъект в этом случае рассматривается как локус механизмов идентификации и применения правил контроля по отношению к собственным и чужим выс­казываниям. Он представляется проводником и при­емником культурных схематизмов, вносящих и поддер­живающих порядок в социально значимых ситуациях.

Рассмотрим несколько конкретных типов культур­ного порядка и соответствующих им языков.

Язык телодвижений (мимика, жестикуляция, позы). Он не дан человеку от природы, «даны» лишь предпосылки к формированию такого языка, такого сектора знаковой среды. К одной группе предпосы­лок можно отнести способность человека к моторным реакциям на различные значимые для организма си­туации. К другой — способность к сопоставлению своих и чужих переживаний (эмпатия) и сопровожда­ющих их телесных проявлений. Третья группа объ­единяет способности распознавать, отбирать, согла­совывать использование таких проявлений в качестве знаков.

Язык телесных проявлений порождается на при­родных основаниях. Однако он формируется и исполь­зуется как явление культуры, для трансляции небиоло­гической информации.

Само по себе телодвижение не является знаком, элементом языка. Оно становится таковым в результате сложных процедур использования в процессах взаимо­действия и межличностной коммуникации, таких как:

§ установление аналоговых отношений между внутренним состоянием и внешним движени­ем и фиксирование, нотация этого движения как знака соответствия (человек фиксирует, что движение, наблюдаемое у другого, он сам де­лает при таких-то внутренних состояниях);

§ разделение во времени движения как знака и переживания, что позволяет употреблять знак для обозначения переживания как такового, вне зависимости от его непосредственного нали­чия;

§ воздействие на другого с целью вызвать у него соответствующее жесту представление о пере­движении.

Пространственный порядок. С языком движений тесно связано упорядочение человеком своего физи­ческого пространства.

В структурализме большое познавательное значе­ние придается дихотомии «центр—периферия». Это трансформационный механизм, действие которого на социальном уровне способствует выделению и орга­низации определенных горизонтальных простран­ственных порядков. Каждый из полюсов оппозиции «центр—периферия» характеризуется различной ин­тенсивностью проявления какого-либо социально зна­чимого феномена совместного существования людей. Так, в пространстве поселений в центре располагают­ся дворцы, храмы, здания, где располагается высшая администрация, а на периферии — кварталы коттед­жей собственников, рабочие районы, гетто бедных. От­носительно социальных движений разделение центра и периферии проходит по линии их установленности, традиционности, распространенности. В центре находятся наиболее установившиеся, признанные и массо­вые, на периферии — наиболее частные, экзотические нестабильные. К. Леви-Строс выделял в простран­ственной организации традиционалистских сообществ шкалу «центр — периферия» на основании двух оппо­зиций «одна между мужским и женским началами и другая — между священным (сакральным) и несвящен­ным (профаническим)»[59], Такое упорядочение относит­ся к представленности власти, могущества, легитимно­сти в организации жизненного пространства людей. Подобные трансформации посредством шкалирования можно обнаружить в вертикальной иерархии, свой­ственной религиозной онтологии добра и зла, в эстети­ческой дихотомии «прекрасное — безобразное» и т. п. Центральное место власти в обществе, начиная с М. Фуко, считается той конституирующей силой, которая обозначает связь человека с сетью вне него находящихся закономерностей. Силовые характеристики человеческой реальности, соответствующие им поряд­ки продуцируются именно с помощью власти. Меха­низмы реализации власти связываются с такими кате­гориями культуры, как знание, принуждение, дисцип­лина. Эти механизмы формируются и действуют в системе социального взаимодействия, коммуникации. Конституирование индивидов властью, согласно струк­туралистской концепции, отличается от обучения. В обучении человек осваивает культуру, окружение бла­годаря осознанной передаче значения знаков от более опытных, компетентных к нуждающимся в знаниях и навыках. Власть относится к бессознательным механиз­мам контроля, к осуществляемому вне сферы значений тренингу поведения в соответствии с определенной дисциплинарной сеткой. Несмотря на неосознаваемость такого рода процедуры оставляют следы в иерархизации культурного пространства. По этим следам оказывается возможным реконструировать механику власти и её центральные функции в социокультурной жизни в определенном обществе в определенный про­межуток времени.

Институциональный порядок. Рассматривая меха­низм трансформации исходного потока совместной жизни людей в культурно упорядоченные процессы, структуралисты подчеркивают значимость институционализации, разделяемости, конвенционального при­знания такого рода порядков. Этот механизм основан на способностях человека различать, выбирать, уста­навливать, объединять, представлять общество как ансамбль устойчивых организационных структур для анонимной и коллективной деятельности, а также обме­на информацией в символических формах воспроиз­водится благодаря действию этого механизма, обеспе­чивающего сходство в идентификации, принципах объединения, символизации переживаний членов од­ного и того же общества, носителей одной и той же культуры.

Считается, что институты общества — семья, ре­лигия, обычаи и т. п. — уходят корнями в естественный, природный слой существования человека. Но речь отнюдь не идет о том, что институты воспроизводят или отражают этот слой, детерминированы им. Скорее здесь существует совокупность предпосылок для фор­мирования институтов, предпосылок, «работающих» как механизмы стимуляции и поддержки, сдержива­ния и препятствования по отношению к этому слою на каждой стадии его внутреннего движения. Это меха­низмы отбора структурных и функциональных состав­ляющих института.

В рамках структурализма социокультурные инсти­туты — от нравов, обычаев, ритуалов до крупных орга­низационных структур — рассматриваются в терми­нах свойственных им символов. Утверждается, что формирование символических структур присуще са­мой природе институтов они должны быть выделены в культуре, их функции должны быть представлены в обществе в символической, распознаваемой форме. Такая символизация необходима, поскольку придает устойчивую и доступную для массового восприятия форму тем социально значимым функциям, которые выполняют институты в поддержании социокультурных порядков. Соответственно структуралистский анализ институтов предполагает поиск ответов на ряд вопросов. Какие обозначаемые, сигнификации обо­значают символические системы, присущие институ­ту, какую социально значимую информацию они транслируют? Почему для этой цели были выбраны именно такие символы, а не какие-то иные? Почему, при каких обстоятельствах подобные символические системы становятся автономными по отношению к институциональным функциям культурными образо­ваниями?

Познавательный порядок. Структуралистскую трак­товку организации порядка, причем динамического, в одной из специализированных областей культуры мож­но проиллюстрировать на примере теории М. Фуко, от­носящейся к формированию типа рациональности, ха­рактерного для гуманитарного знания. Фуко строит схему научного познания, в рамках которой становит­ся очевидным их культурный смысл. Он показывает, что в гуманитарной области (к которой, кроме филоло­гии, он относит также социологию, психологию, куль­турную антропологию) используются достижения эм­пирических наук о существовании (биология, эконо­мика, лингвистика), каждая из которых имеет свой эмпирически ненаблюдаемый, умопостигаемый пред­мет (соответственно жизнь, труд, язык). Смысл гума­нитарного знания состоит в том, чтобы обратить к че­ловеку предмет наук о существовании с целью пред­ставить специфичные для него способы упорядочения мира. Такая представленность выражается в опреде­ленных измерениях, позволяющих описать человечес­кое существование в необходимой полноте.

Первое измерение «функции — нормы» отвечает эпистеме биологического содержания Человек пред­ставлен здесь через те функции, реализация которых позволяет ему приспосабливаться к своему окружению, подчиняться его требованиям, развиваться. Благодаря понятию функции связь между побуждениями и дей­ствиями получает закономерную интерпретацию. Та­кая точка зрения на приспособление человека к окру­жению помогает определить средние нормы этого при­способления, позволяющие ему функционировать в соответствии со своей природой. Психология имеет дело с этим аспектом человеческого существования.

Второе измерение «конфликт — правила» извлека­ется из экономической эпистемы. В её рамках человек рассматривается с точки зрения присущих ему потреб­ностей и желаний и поиска способов их удовлетворе­ния. При таком подходе каждый представляет собой существо, имеющее интересы, добивающееся выгоды и во взаимодействии с другими противопоставляющее в преследовании своих целей себя другим людям. Со­ответственно предельная ситуация, в которой он про­является, — это конфликт. Регулирование ситуаций, обусловливающих возникновение конфликта интере­сов, является существенной составляющей совместной жизни людей. В поисках средств такого регулирования люди устанавливают совокупности правил, которые ог­раничивают конфликты, способствуют их преодолению. Этот аспект человеческого существования составляет предмет социологии.

Третье измерение «значение — система» являет­ся производной эпистемы, свойственной языкознанию. В её рамках человек рассматривается сквозь призму его способности к формированию внутренних концеп­тов и к их коммуницированию с помощью выразитель­ных средств, доступных для восприятия другими. Благодаря внутреннему переживанию, с одной сто­роны, и интерсубъективному характеру выразитель­ных знаков — с другой, все представления, выражен­ные в культурных формах, даже их неотчетливые, скрываемые, неосознаваемые компоненты, приобре­тают значение. Сами же культурные формы, ритуалы, привычки, слова — все эти следы, оставляемые узло­выми моментами совместной жизни людей в виде фик­сированных объектов, складываются во внутренние взаимосвязанные ансамбли, системы знаков. Сегодня этим занимаются люди, имеющие отношение к семио­тике и семантике, с одной стороны, и искусствозна­нию — с другой.

Таким образом, целостное представление о суще­ствовании человека сегодня можно получить, интегрируя знания, получаемые в соответствии с этими тремя измерениями «функция — норма», «конфликт — пра­вило», «значение — система».

Письмо как порядок. В настоящее время очень многое известно об устной речи, о таком её аспекте, как слушание, которое позволяет говорящему понимать себя через фоническую, звуковую субстанцию. Эта субстанция рассматривается как условие, обеспечива­ющее возможность фиксировать и транслировать не­эмпирические, обозначающие элементы. В этом случае письмо — это техническая помощь говорящим, пере­вод обозначающих элементов из слышимой в видимую форму, то есть из одной знаковой формы в другую. Ж. Деррида полагает, что письмо представляет собой самостоятельную форму культурного порядка. Он не считает фонетические компоненты фундаментальны­ми элементарными составляющими представлений, выражающими феноменальность, реальное присут­ствие мысли в момент её полагания, связывания обо­значаемого с обозначающим. Согласно логике Дерри­да, место обозначаемого в коммуникативной среде не совпадает с локусом его данности на уровне восприя­тия и с позицией обозначающего в символической сфере. Знак не является способом утверждения насто­ящего; он не фиксирует самого мгновения восприятия, трансформации воспринимаемого в выразительную форму. Знак есть результат отбора, организации, обоб­щения информации об обозначаемом, многократно предстающим перед людьми в опыте, в восприятии. Только стремление людей объединить содержания такого опыта в целостность, имеющую интерсубъектив­ную, коммуникативную значимость, с целью контроля над устойчивыми и изменчивыми аспектами окруже­ния побуждает их к продуцированию знаков. Соответ­ственно знаки всегда несут в себе гетерогенность со­держания обозначаемого.

Ж. Деррида рассматривает проблемы «письма», употребляя этот термин в широком смысле, как любое графическое фиксирование сообщений, передаваемых с помощью знаков. В сопоставлении «фигуративного» прочтения письма и дискурсивной практики социально значимого произнесения он определяет письмо не просто как дополнение к устной речи, но как сильный фактор, конституирующий язык. Изучение письма по­зволяет наблюдать то начало, пограничное между вос­приятием и обозначением, произнесением и изображе­нием, которое порождает фиксированный мир знаков, где они существуют, воспроизводятся, вступают друг с другом в различные наблюдаемые отношения.

«Будем называть письмом все то, что содержит описание, и это не обязательно литература». То, что письмо распределяет в пространстве, отделено от го­лоса и имеет разные знаковые формы: жест, простран­ственно-художественный образ, музыкальная интона­ция. В этом смысле под определение письма подходят «кино, танец, картина, музыка, скульптура, атлетика, военное, политическое «письмо»[60]. В этих областях куль­туры «письмо» структурно зафиксировано наличием специфичных для них техник, управляющих соответ­ствующими видами активности (телодвижения, живо­писная, музыкальная композиция, политический шаг и т. п.). Такие техники прежде всего описывают содер­жание этих видов активности, но они обязательно вклю­чают в себя и описание соответствующих знаковых систем, систем нотации. Соответственно формируют­ся определенные области «идеациональных» (симво­лических) синтезов, передающих значения, смыслы, но не связанных с фонетическими способами выразитель­ности. В этих областях непосредственное восприятие, «интуиция» объекта есть один из важных, но далеко не единственный и, разумеется не конечный механизм формирования значений и тем более знаков. На знако­вом уровне можно говорить об относительной автоно­мии по отношению друг к другу областей познания и описания[61]. Такая автономия и отсутствие интуиции представлены в акте письма, где знак соединяет раз­нопорядковые, а не однородные элементы. Подобная гетерогенность письма позволяет пишущему нарушать, прерывать логику познания, формирования значений, базирующихся на структуре установления связи между обозначаемым и обозначающим. Соответственно на уровне выражения, знаковой сферы легко обнаружи­вается несбалансированность, дополнительность, про­тиворечивость того, что в тексте не высказано, с тем, что в нем присутствует. Вместе с тем это невысказан­ное может быть реконструировано при использовании правил построения структур связей между обозначае­мым и обозначающим.

Реальное и несуществующее. Исходя из представ­ления о человеке как природно организованном суще­стве в его взаимоотношениях с окружением предполага­ется действие механизма отбора и идентификации внеш­них стимулов, воздействий, событий. Такой механизм разделяет «внешний мир», включающий в себя также и человека как один из «объектов», на часть, которая суще­ствует для человека, и часть, которой не существует для него. Из того же, что существует, этот механизм отделяет значимое от незначимого, информацию от «шума».

Однако относительная автономия сфер обозначае­мого и обозначающего делает вопросы «объективного существования» проблематичными. То, что в обществе признается большинством и даже всеми его членами в качестве «существующего», совсем не обязательно соответствует реальным воздействиям внешнего окру­жения на природном уровне. То же, что «не существу­ет» для членов общества, то есть не зафиксировано в культуре или объявлено несуществующим, совсем не обязательно и не всегда не оказывает никаких воздей­ствий на людей; такие проявления даже замечаются, чтобы быть отвергнутыми. Таким образом, «бытие» и «небытие» всегда существуют в культуре как разделя­емые представления. Эти представления на уровне дискурса, культурной коммуникации символизируют­ся как сущности, существование которых следует ут­вердить или опровергнуть, или как позиции, которые можно установить, чтобы полностью опровергнуть, или, наоборот, отрицать, чтобы в конечном счете утвердить. Таким образом, в обществе, в культуре для любых по­зитивных элементов всегда имеется возможность быть поставленными под сомнение с точки зрения существо­вания или адекватности.

Наналичие иллюзорных порядков в культуре указы­вал еще Ф. Бэкон. «Человеческий ум склонен предпола­гать в вещах больше порядка и сходства, чем в них на­ходится; и в то время как природа полна исключений и различий, ум повсюду видит гармонию, согласие и подо­бие. Отсюда та фикция, что все небесные тела описыва­ют при своем движении совершенные круги»; таковы идолы рода, спонтанные фикции ума; к ним присоединя­ются — в качестве следствий, а иногда и причин — пу­таницы в языке: одно и то же имя в равной мере приме­няется к вещам разной природы. Это идолы рынка[62].

Незначимая информация не существует для чле­нов общества в качестве информации. Она представ­ляет собой ограничитель для значимого. Следователь­но, все то, что представляется в обществе значимым, должно быть выделено и составлять особую среду су­ществования людей, которая обычно и называется куль­турой. В культуре, по определению, все составляющие имеют значение, наделены знаковыми, символически­ми средствами выражения. Объекты культуры не толь­ко означают какие-то социально значимые аспекты бытия, явления, события; они воспринимаются в соот­ветствии с возможностью быть представленными в культурно приемлемой форме. Все, что не имеет сигнификации, то есть социально установленных смыс­лов и значений, остается за пределами культуры вне зависимости от реального воздействия на человечес­кое поведение (например, бессознательные процессы, непознанные природные воздействия и т. п.). На этой базе люди выделяют области невозможного, немысли­мого, абсурдного, незначительного.

Итак, был прослежен весь путь преобразования переживаний человека в представления, выявлены их символические формы выражения и определенные культурные порядки. Важным трансформационным ме­ханизмом в отношениях человека с окружением являет­ся подтверждение или установление регулярности внешних событий, переживаний, внутренних состояний и т. п. Будучи конвенционально утвержденными и выраженными в символической форме, такие регулярно­сти становятся артефактами (объектами культуры). Что­бы образовать порядки, они должны быть определены как регулярности; их значение в отношении объединя­емых ими культурных элементов должно быть установ­лено; их место в интерпретации социокультурной жиз­ни должно быть определено; должны быть выделены пределы их распространенности.

Существование таких регулярностей как подтвер­ждается, так и опровергается соотнесением с есте­ственным уровнем человеческого существования (на­пример, при ощущении холода можно согреться с помощью теплой одежды или внешнего источника теп­ла; чувство голода побуждает к поиску пищи и т. п.). Организация этого первого естественного уровня счи­тается независимой от культурных процессов и явле­ний; он изначально приписывается человеку в каче­стве необходимого условия его существования как природного и культурного существа. Именно поэтому она принимается в качестве конечной критериальной области, санкционирующей утверждения о существова­нии. Это тем более важно принимать во внимание, что знаки и символы не имеют прямой связи и точного по­добия в отношении обозначаемого, и потому составля­емый ими слой культуры существует как бы вне уров­ня естественной организации человека, порождаясь в процессах коммуникации и обслуживая более комму­никационные, нежели биологические процессы.

Следовательно, соответствие суждения, символи­ческого сообщения правилам построения, принятым в рамках определенного культурного порядка, отнюдь не достаточно, чтобы считать его истинным, то есть выра­жающим регулярность, обнаруженную на естествен­ном уровне существования. В то же время восприни­маемая с точки зрения культурных стереотипов несвяз­ность, фрагментарность, абсурдность естественных событий отнюдь не означает не только их неважности для людей, но даже отсутствия стоящей за ними регу­лярности. Феноменальное движение природного уров­ня существования человека не совпадает с собствен­ной динамикой символических порядков. Из этого несовпадения рождаются изменения как единиц этих порядков — знаков, символов, — и так и структурных связей между ними.

В структурализме исследуется область реальнос­ти, расположенная между человеком и элементами его окружения — как вещного, предметного, так и челове­ческого, социального. Основания этого теоретическо­го направления позволяют интерпретировать, как по­рождаются знаки, символы, значения и смыслы в рам­ках символического мира в качестве данного, уже существующего. Процессы становления больших сим­волических порядков, таких как язык, искусство, на­ука, в структуралистских построениях не анализиру­ются. Эти порядки демонстрируются как данное; уста­навливаются связи между элементами реальности и представлениями, специфичными для них.

Поиск по сайту: