СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДИНАМИКИ. ПОСТМОДЕРН

Динамика социокультурной жизни, как было пока­зано в предыдущих разделах, может быть представле­на через дифференциальные процессы, происходящие на различных уровнях культуры. Одни из этих процес­сов непрерывны и историчны, другие дискретны и имеют микровременное измерение; одни носят повто­ряющийся, обратимый, другие уникальный, необрати­мый характер. Было показано также, что периоды рав­новесия социокультурных систем и их составляющих сменяются менее жесткой структурной упорядочен­ностью.

В то же время в движении социокультурной жиз­ни постоянно возникают и разрушаются более или менее устойчивые образования. Их динамическое су­ществование обусловлено открытостью, незавершен­ностью, интенсивным информационным обменом с окружением. Такие образования не находятся в состо­янии равновесия, но они не обязательно разрушаются. Пока они существуют, то постоянно трансформируют­ся, меняют траекторию движения. Раньше в соци­альных науках ими никто не интересовался. Теперь этот доморфологический, доструктурный слой социо­культурной жизни всё более становится специальным предметом изучения. И хотя макровременные процес­сы продолжают определять профиль наук о человеке, обществе и культуре, микровременные изменения ста­новятся тем полем анализа, которое позволит прояснить многие явления, не вписывающиеся в существу­ющие макромодели (структурно-функциональные, эво­люционистские и т. п.).

Для ориентации в каждой из названных областей интереса история представлений об истине, характер­ная для западной культуры, обнаруживает две фунда­ментальные парадигмы мировоззрения. Одна основана на рационализме, на доверии к информации, обеспечи­ваемой экспериментальной логикой, на монистическом представлении о мире. Другая основана на ощущениях, на признании значимости тех явлений и процессов, которые не поддаются рациональному упорядочению и потому остаются за пределами интерпретаций экспе­риментальной логики.

Предыдущий период развития познания был свя­зан с изучением мира не через ощущения, но сквозь призму искусственных исследовательских языков, с исключительным местом здесь для одного типа исти­ны — доступной для всеобщей проверки. Соответствен­но в научной среде принято не доверять своему непос­редственному восприятию и подчинять свои суждения ранее принятым и обоснованным представлениям о пути к истинному знанию.

На самом деле оба типа мировоззрения постоян­но сосуществуют, только занимают неодинаковую ценностную позицию в науках о человеке, обществе, культуре. Для первого действительным считается мир устойчивых структур и процессов. Для второго — мир наблюдаемого, такой, каким он воспринимается. До­минирование первого порождает идеологию социо­культурного порядка, его рациональности, технологи­ческой экспансии. Сегодня это уже привело к исчер­панию эвристического потенциала основанной на таком мировоззрении парадигмы познания. И она до­полняется идеологией, отдающей ценностный приори­тет непосредственному восприятию перед рациональ­ным конструированием, переживанию перед закон­ченной логической схемой.

Такая идеология характерна для современного культурного течения, которое принято называть постмодерном.

Постмодерн рассматривается как значительная ревизия познавательных принципов, характерных для западной культуры XIX—XX вв., а иногда считается оригинальной эпистемой. Он сложился на основах мо­дернизма, структурализма, авангарда. Его специфика определяется исключительным вниманием к движе­нию, ускорению, неопределенности, переходности.

Наиболее ярко постмодернизм воплотился в сфе­ре искусства и в массовой культуре. Отсюда в даль­нейшем черпали идеи и образы, рабочий материал и информацию философы, социологи, теоретики культу­ры. Вначале к постмодернизму относили в основном философско-культурное направление, сложившееся на базе работ таких французских философов, как Ж. Делез, Ж.Ф. Лиотар, Ж. Бодрийар, Ж. Деррида. Швей­царский исследователь М. Франк предложил для него термин «неоструктурализм», сложившийся, по его мнению, к 1968 г.[165] Другие исследователи относят вре­мя появления термина к 1975— 1976 гг., связывая вое­дино такие его синонимы, как «постструктурализм», «неоструктурализм», «исторический номинализм» и др., а также отмечая возникновение особого «гибрид­ного поля» социологической теории, литературоведе­ния, философии и теорий культуры[166].

К середине 70-х гг. XX в. постмодернизм как куль­турная ориентация широко распространяется в Европе и Америке. К началу 1980-х гг. категория «постмодер­на» приобретает ведущее место в рамках социологии и теории культуры, а Ф. Джеймиссон и Ж.Ф. Лиотар во­обще назвали условия современной жизни постмодер­нистскими.

Явления, обобщаемые понятием «постмодернизм», стали предметом особенно оживленных дискуссий сре­ди философов, теоретиков культуры, искусствоведов во всем мире в период 1980-х гг. Соответственно открис­таллизовалось и представление о нем как о совокупно­сти «экспериментальных тенденций в современной западной культуре, которая во многом ассоциируется с понятием постиндустриального общества»[167].

В настоящее время с этой идеологией связывают­ся такие имена, как Ж. Деррида, Ж.Ф. Лиотар (фило­софия), М. Фуко, X. Уайт (история), Ж. Лакан, Ж. Делез, Р. Лэнр, Н. Браун (психоанализ), Г. Маркузе, Ж. Бодрийар, Ю. Хабермас (политическая философия), Т. Кун, П. Фейерабенд (философия науки), Р. Барт, Ю. Кристева, В. Изер, «Иельские критики» (теория ли­тературы), а также целый ряд искусствоведов и лите­раторов.

Существует точка зрения, что постмодерн — это интернациональное стилистическое направление в культуре. Основные формирующие его принципы за­ложены в идеях европейского экзистенциализма, осо­бенно Хайдеггера; основоположниками движения были европейцы — Ж.П. Сартр, С. Беккет, Э. Ионеско, Ж. Жене, М. Фриш, Н. Саррот и др. Выразитель пост­модернистских эстетических принципов писатель У. Эко считает постмодернизм метаисторической кате­горией, характеризующей любую эпоху, когда явления, обозначаемые также метаисторическими категориями «модернизм» или «авангард», исчерпывают свои эври­стические возможности и происходит разрушение тра­диционной образной парадигмы. «Ответ постмодер­низма модернизму состоит в признании прошлого: раз его нельзя разрушить, ведь тогда мы доходим до пол­ного молчания, его нужно пересмотреть иронично, без наивности»[168].

Обобщая сложившееся мнение о сути направле­ния, один из известных его теоретиков пишет: «Ситу­ация постмодерна характеризуется тем, что мы про­тивостоим возрастающему многообразию самых раз­личных форм жизни, концепций знания, способов ориентации, что мы обнаружили законность и неоспо­римость этой плюральности и что мы безоговорочно всё более признаем и оцениваем это многообразие... В этой плюральности и согласии с ней лежит фокус по­стмодерна»[169].

Плюрализация постмодерна не только связана с осознанием множественности сосуществующих и неуст­ранимых культурных идентичностей и самоидентифи­каций людей. Значительно важнее то, что речь идет о признании множественности принципов и ритмов са­моорганизации социокультурной жизни. Плюральность постмодерна — это указание на субстанциональную множественность, присущую культуре, пронизываю­щую её снизу доверху[170]. В более вульгарной форме эту же мысль высказывает другой идеолог постмодерна: «Эклектизм является отличительной чертой всей совре­менной культуры: человек слушает рэг, смотрит вес­терн, ест завтрак у Макдональда и обедает в ресторане с национальной кухней, пользуется парижскими духа­ми в Токио и носит одежду стиля «ретро» в Гонконге; знание становится элементом телевизионных игр. Пуб­лика для эклектических произведений находится легко... Однако этот реализм «всё возможно» на самом деле базируется на деньгах; при отсутствии эстетических критериев остается возможность — и не бесполезная — оценивать произведения искусства согласно той при­были, которую они обеспечивают. Такой реализм при­миряет все тенденции... подразумевая, что направления и запросы имеют покупательную способность»[171].

Сложность однозначного определения постмодер­на как культурного явления побудила одного из изве­стных его идеологов И. Хассана построить таблицу с перечнем характеристик, разделяющих концепции модернизма и постмодернизма. Благодаря такому срав­нению более чётко определяется культурное поле по­стмодерна[172].

Таблица

Приведённая таблица основана на данных из мно­гих областей познания — риторика, лингвистика, тео­рия литературы, философия, антропология, психология, политология, теология — и многих авторов — европей­ских и американских, — принадлежащих к различным течениям и группам.

Плюральность жизненного мира человека _________

Характеризуя жизненный мир человека, сторон­ники постмодерна часто обращаются к идее контек­ста его социокультурного существования, который одновременно понимается как источник факторов формирования личности, поле её самореализации и материал для преобразований. Это понятие с самого начала концептуально соединяет человека, индивида с чем-то отличным от него, с содержаниями и форма­ми, возникшими раньше него, над которыми он не властен, с «историзмом», запечатлённым в следах прошлых последовательностей событий, сменявших­ся структур взаимодействий, сдвигов в оценках окру­жения. Во временном отношении идея контекста не содержит намёков на время происхождения человека или на содержание его архаического опыта, но свя­зывает его со следами иных времён, возвращает его к представлению о том, что культурные образования устойчивы во времени и предпочтительнее их осваи­вать, а не ломать. В то же время, согласно К. Леви-Стросу, «всякая культура может рассматриваться как ансамбль символических систем», которые «всегда остаются в известной степени несоизмеримыми, и именно эта неравномерность измерения различных символических систем и определяет скольжение со­циальной структуры, переход от одного состояния общества к другому»[173]. Иными словами, устойчивость культурных образований не означает их однороднос­ти. Это разные измерения.

Отказ от идеи целостности человеческого мира. Следовательно, в историческом плане для постмодер­на не существует единого целостного порядка, в тер­минах которого можно представить мир культуры, мир человека. Здесь изначально утверждается идея множе­ственности несводимых друг к другу порядков. Одна­ко ценой за такую «гетеротопию», или децентрирование, становится разрушение самой возможности изу­чения общества и культуры как «единого целого». В такой ситуации меняются познавательные принци­пы. Видный теоретик постмодернизма И. Хассан выде­ляет две центральные конститутивные тенденции: к неопределённости и к имманентности. Эти тенденции ни диалектичны, ни антитетичны, ни синтетичны. Каж­дая содержит свои собственные внутренние свойства и аллюзии друг на друга. Их взаимодействие и опре­деляет характерный для постмодерна эклектизм в по­строении отношений человека с миром.

Под неопределённостью автор понимает сложную категорию, содержание которой помогает очертить та­кие различные понятия, как двусмысленность, непосле­довательность, множественность, плюрализм, случай­ность, переворот, перверсия, деформация. Один послед­ний термин включает в себя с десяток других понятий: разрушение, дезинтеграция, деконструкция, децентра­лизация, смещение, различие, разъединение, исчезно­вение, декомпозиция и т. п. Через все эти знаки автор стремится передать волю к несозданию, побуждающую формирование постмодернистского дискурса.

Термин «имманентность» автор использует без религиозных аллюзий и для того, чтобы обозначить способность психики генерализовывать себя в симво­лах, вмешиваться в природу, воздействовать на себя через свои же собственные абстракции и таким обра­зом становиться — всё более и все непосредствен­нее — своим собственным окружением. Эта тенденция может быть выражена через такие понятия, как диф­фузия, растворение, взаимодействие, коммуникация, взаимозависимость, которые являются производными от способности человека пользоваться языком, строить изображения, обозначать, от его способности к позна­нию и конструированию себя, к тому, чтобы детерми­нировать свой универсум символами собственного изготовления. Имманентность порождает множество культурных миров со своими собственными реально­стями, единицами, языками.

Хассан фактически представил постмодерн как сложившуюся эпистему, связав её главным образом с концептом деконструкции — децентрализации мира, то есть с радикальным эпистемологическим и онтологи­ческим сомнением. В то время как последователи клас­сической парадигмы познания ищут, как защитить её от собственного знания о «реальности» хаоса, о неве­роятной хрупкости любого воспринимаемого порядка и «центра», сторонники постмодерна принимают хаос и ищут способы взаимодействия с ним.

Из категорий «неопределённость» и «имманент­ность» неопределённость оказывается первичной с точ­ки зрения достижения децентрированности, полного исчезновения онтологии порядка. Имманентность же позволяет человеку в условиях децентрированности соотносить всю реальность с собой. «Религия и наука, миф и технология, интуиция и разум, популярная и высокая культура, мужские и женские архетипы... на­чинают модифицировать и информационно насыщать друг друга.. Зарождается новый тип сознания»[174]. В этом случае ни одна интеллектуальная или моральная систе­ма, ни один способ восприятия реальности не могут быть окончательно легитимизированы, ничто не может претендовать на онтологическое превосходство. Соот­ветственно возможными становятся плодотворные вза­имообмены между единицами культурного контекста.

По сравнению с подлежащими предшествовавшей познавательной парадигме монизмом или дуализмом, когда исходным становится разрыв между двумя несо­поставимыми видами реальности — материальной и идеальной, земной и небесной и т. п., плюрализм пост­модерна представляется инновативным. Здесь прини­мается как факт то, что существует много нередуцируемых принципов и, следовательно, много миров, кото­рые могут вступать в отношения друг с другом. Такой плюрализм предполагает новую интерпретацию кате­гории «связь», «отношение». «Будучи освобождённой от неизбежно линейного разворачивания времени, как это было в рамках модернизма, равно как и от есте­ственной попытки избежать такой линейности (прини­мавшей форму различных философских или научных абстрактных схем полностью обратимого и идеально контролируемого времени), историческая относитель­ность представляется как обширная сеть взаимных детерминаций, где необратимость определённых зна­чимых выборов порождает новые образцы обратимос­ти; она представляется как процесс «креативной эво­люции» без какой бы то ни было предустановленной цели и преднамеренности. Наше сознание существует во множественности (актуальных и возможных) миров, в постоянном “хронотопическом” изменении»[175].

Децентрированность динамического жизненного пространства. Соответственно на смену представле­нию о чётко структурированных динамических фор­мах: линейной, эволюционной, цикличной — приходит совершенно иное. Оно выражено термином «ризома». Эта метафора впервые была использована Ж. Делезом и Ф. Гуаттари[176] и заимствована из ботаники. Здесь «ризома» обозначает определенный способ роста кор­ня растения, который не является ни одиночным, ни пучкообразным ответвлением от единого стебля, но представляет собой раздробленное множество разно­родных образований, обеспечивающих жизнь расте­ния. Ризома в постструктурализме — это беспорядоч­ное возникновение множественности, движение, не имеющее превалирующего направления, но распрос­траняющееся без регулярности, дающей возможность предсказать следующее движение.

В рамках структурализма при осмыслении процес­сов, происходящих в обществе и культуре, большое значение придается оппозиции «центр — периферия». По сути дела она выполняет роль организующего прин­ципа, сохраняющего целостность системы, и ограничи­вающего принципа, регулирующего её подвижность. Идея «центра системы» редуцирует её становление к какой-то ограниченной форме. Идея «ризомы» указы­вает на то, что сам этот центр «неструктурирован» и в некотором смысле существует и внутри, и вне системы.

Такая ситуация может иметь смысл, когда система считается существующей, только если её центр опре­деляется через различия с другими элементами её и контекста. Соответственно перестаёт быть абсолютным представлением о центре как таковом.

Вследствие этого теряется смысл столь значимой для структурализма оппозиции «ортодоксия — ересь». Это происходит благодаря деконструкции канона, си­туации, при которой значение полюсов оппозиции становится расплывчатым и неопределенным. Этому состоянию неопределённости, дезориентации, хаоса сторонники постмодернизма не стремятся противопо­ставить новые организационные принципы. Возника­ют идеи коллажа и полистилистики, в соответствии с которыми все исторические стили, парадигмы позна­ния, элементы художественной культуры являются равноправными. Соответственно утрачивает класси­ческое значение само понятие «стиль» применитель­но к современному состоянию культуры.

На смену структурным и функциональным моде­лям, системному представлению о социокультурной жизни и её динамике пришли плюрализм исходных принципов организации опыта («программный эклек­тизм»), отсутствие универсальной системы соотнесе­ния истинности или ложности высказываний, множе­ственность возможных эквивалентных интерпретаций одного и того же события. Эти черты обнаруживаются в искусстве, социальных науках, массовой культуре. В плюральном, бесформенном, «ризомном» простран­стве культуры постмодерна выявление структуры и границ общества как целого теряет смысл.

Социокультурная жизнь предстаёт здесь как со­циально и пространственно сегментированное и фраг­ментарное динамическое поле, а не как набор органи­зованных социальных систем. В этом поле выделяются микро- и макродинамический уровни в соответствии с двумя типами фрагментированности — «молярным» и «молекулярным». Так, «масса», «популяция» — это мо­лекулярное понятие, указывающее на свойства социо­культурных образований со слабыми внутренними функциональными связями. Тогда как «класс», «общ­ность», «сообщество» представляют собой понятие молярного уровня, указывающее на внутреннюю орга­низованность объекта. Вторые типы образований фор­мируются из первых путем последовательной кристал­лизации. У этих двух модальностей соответственно различны контуры существования в социокультурном пространстве, внутренние свойства и динамические характеристики.

Концепция «общности», «сообщества» занимает в социокультурных построениях постмодерна такое же значимое место, как категория «общество», «соци­альная система» в структурно-функциональных теори­ях. Сосуществование, соприсутствие сообществ в по­рождаемом таким соприсутствием пространстве — эта идея отрицает обязательное наличие синхронизированности их активности и соподчинения в рамках обще­ственного разделения функций.

Децентрирование снимает идею доминирования государства и авторитета в обществе и обусловливает представление о неиерархизированном существовании различных сообществ. При падении авторитета власти индивид высвобождается из-под влияния любых групп принадлежности, но одновременно, лишаясь их под­держки, маргинализуется. По мере того как этот про­цесс ширится, всё более напряжёнными становятся отношения между теми, кто продолжает быть интегри­рованным в локализованные группы, и теми, кто бла­годаря детерриториализации перешёл в статус неор­ганизованной «массы».

Многообразие типов рациональности, ценностный релятивизм, плюральность жизненных миров, филосо­фий, культурных идентичностей, их динамическая смесь порождают для современных людей ситуацию, при которой возрастает ненадёжность культурных ориентиров при выборе жизненного пути. Человек культуры постмодерна живёт в атмосфере постоянно­го столкновения с фрагментами разновременного ис­торического и личностного прошлого. Он живёт в «мо­заично-цитатном» или «интертекстуальном» мире. В этом мире он сам становится плюралистичным, не сводимым ни к какому объединяющему принципу; в нём сосуществует множество единиц и авторитетов, не объединённых ни синхронно, ни диахронно. Такая си­туация оказывается для людей неосвоенной: культур­ные формы ещё не сложились, культурный стиль «ещё не задан, участники процесса должны находить его са­мостоятельно, им неоткуда его перенять»[177].

При обессмысливании структурной упорядоченно­сти опыта в рамках культурной дихотомии «центр — периферия» движение фрагментов ощущений стано­вится единственной феноменальной реальностью че­ловека. Значимое место в процессах самоопределения людей в такой ситуации принадлежит их эстетическо­му началу, особенно способности к восприятию раз­личий, отклонений и расхождений, вниманию к гете­рогенности. Эстетический опыт может сделать плю-ралистичность культуры постмодерна понятной и приемлемой на уровнях как рационального научного познания, так и более широкой социокультурной жизни. Эстетический опыт составляет сегодня важнейшую компоненту культурной компетенции, необходимой индивиду в повседневной жизни и характеризующей­ся такими чертами, как способность к восприятию, внимание, готовность к встрече с неизвестным, уме­ние преодолеть ориентацию на стереотипы.

Поиск по сайту: