СОЦИОБИОЛОГИЧЕСКИЕ И ЭТОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИЗУЧЕНИЯ ДИНАМИКИ КУЛЬТУРЫ

Долгое время в социальной антропологии домини­ровало представление о том, что культура представля­ет собой уникальную характеристику человека. Осно­ванием её считалась способность людей с помощью символизации распознавать и разграничивать, а с помощью целенаправленной активности, деятельнос­ти придавать искусственные формы своему окруже­нию. Символизация предполагает механизм формиро­вания представлений, связывающих внутренний опыт с внешними стимулами, объектами, элементами окру­жения (референтами). Деятельность же является тем преобразующим началом, которое позволяет трансфор­мировать материал, почерпнутый из окружения, в эле­менты искусственной среды. Во взаимодействии с ней формируются специфично человеческие, культурные характеристики как личности, так и индивидуальной и социальной активности. Особое внимание сторонники такого взгляда на культуру придают способности лю­дей к произвольному созданию искусственных объек­тов. При этом произвольность понимается не в смысле абсолютной свободы воли, но как способность так ком­бинировать искусственные формы, чтобы они оказа­лись пригодными для удовлетворения потребностей.

В современной науке взгляд на культуру как на специфически человеческий феномен оказывается слишком ограниченным. Данные археологии, этологии, приматологии свидетельствуют о том, что искусствен­ные формы организации отношений с окружением есть практически у всех видов животных.

Из археологии известно, что прегоминиды жили социальными группами, превышающими по размерам нуклеарную семью, и что им была свойственна тен­денция удерживать за собой одну и ту же террито­рию из поколения в поколение. Данные приматоло­гии об устойчивых и передающихся во времени: нуклеарной формы семьи у приматов, «ролевых» структур групповой жизни, территориальной привязанности породили гипотезу о наличии элементов социального научения, необходимых для передачи соответствую­щего опыта. Результаты исследований подтверждают, что у приматов действительно есть различные заучен­ные навыки и некоторая «традиция» технологическо­го знания: они распознают и не употребляют в пищу ядовитые растения; используют, хотя и редко, пред­меты в инструментальных целях; строят жилища и жи­вут в них, следят за их благоустройством; вступают друг с другом в коммуникацию с помощью знаков, таких как жесты и звуки; живут в группах, превыша­ющих по размерам нуклеарную семью, и потому со­держащих наборы «социальных ролей», выполняемых индивидами. По словам известного американского культурного антрополога А. Холлоуэлла, такие систе­мы заученного поведения могут поддерживаться лишь организмом, способным к формированию внутренних концептов и символов.

Обычно наличие символов, таких как речь, отмеча­лось в качестве существенной характеристики культу­ры, а способность к их формированию считалась ис­ключительно человеческой. Однако данные современ­ных отологических исследований ставят под сомнение такие представления. Есть достаточные основания счи­тать, что животные формируют и репродуцируют кон­цепты, связывают их со знаками, что выражается в звуковых, проксемических (пространственное поведе­ние) и пластических (телодвижения, позы) сигналах.

Таким образом, в приведенной выше трактовке культуры нет ничего специфичного для человека, что отличало бы его от животных. Речь идет об опыте, который приобретается внегенетическим путем, с по­мощью научения, и применении этого опыта в отношениях индивидов с окружением. Подобные формы жизнедеятельности обнаруживаются у всех животных. Для обозначения такого рода универсальных феноме­нов стал использоваться термин «протокультура» (предложенный А. Холлоуэллом и уточненный А. Уол­лесом), независимый от биологической таксономии и обозначающий любую систему социально заученного поведения. И считается, что протокультура включает в себя общие предпосылки для формирования и пере­дачи от поколения к поколению искусственных форм отношений живых существ с окружением, заученно­го опыта.

Таким образом, сейчас в культурной антропологии понятие «культура» не отождествляется с миром толь­ко человеческих феноменов. Это общее положение открывает новые возможности в объяснении генезиса и функционирования культурных феноменов.

Далее, в настоящее время практически общепри­нятым среди антропологов является представление о том, что любая теория, связанная с объяснением или предсказанием динамики культурных феноменов, должна включать в свои формулировки явления, не от­носящиеся к культуре. Иными словами, культура не мо­жет быть объяснена в её собственных терминах, и методологически вопрос заключается в том, на каком уровне в теорию следует включать внекультурные явления. В исследовании генезиса культурных форм существенная роль отводится биологическим факторам. Практически общепризнана корреляция между куль­турной эволюцией, с одной стороны, и развитием моз­га, центральной нервной системы — с другой.

С биологическими и материальными факторами связываются объяснения и современных культурных феноменов. Речь идет о выявлении механизмов взаимо­действия между биологическими факторами и социо­культурным опытом на уровне групповой жизни и в процессе становления личности; изучается сходство и различие в отношении восприятия и поведения в со­циально значимых ситуациях; анализируется влияние материального окружения людей на их образ жизни. Общепринято также при объяснении культурной динамики (включая процессы, благодаря которым, как считается, возникла человеческая культура как тако­вая) обращаться к природным свойствам индивидов или коллективов, к их физическому окружению.

Понятие «культура», таким образом, определяется широким кругом феноменов поведения и символичес­ких систем у человека и животных, генезис и динами­ка которых обусловлены не только имманентными за­кономерностями движений самой культуры, но и вне-культурными процессами и явлениями.

Этологическая и социобиологическая трактовка

социальной организации __________________________

Объяснение культурных вариаций, их порождения, распространения, последствий в настоящее время свя­зывается с социобиологическими и этологическими моделями изучения социальной жизни. Именно на этом уровне открывается возможность получить ответы на значимые для познания человека вопросы: что куль­турно уникально; что человечески универсально; что специфично для человеческого вида; что общего у че­ловека с другими формами живого.

В этих концептуальных рамках углубляется знание о таких фундаментальных элементах организации социальной жизни, как порождение популяционно значимых адаптационных искусственных приспособ­лений (орудий, символов, структур взаимодействия), внутри- и межвидовые коммуникативные процессы. Значительные исследования ведутся в области соци­ально значимых проявлений и контролирования агрес­сии, страха, привязанности, альтруизма. Интересные результаты получены в связи с изучением организа­ции процессов ненаследственной трансляциии куль­турного опыта.

В такого рода исследованиях чаще всего использу­ется метод непосредственного наблюдения в естествен­ных условиях. Сравнение поведения человека и животных обнаруживает много сходных черт, хотя также и множество различий.

В настоящее время акцент чаще делается на общих характеристиках, поскольку таким образом удается более точно определить границы со­циальных и культурных закономерностей. Ведь многое из того, что считалось регионально-культурно специ­фичным (как, например, в свое время табу) или харак­терным для человека (например, порождение искусст­венных знаков), сегодня признано социально универ­сальным. Таким образом, расширяются и уточняются знания о природе социального, о границах и возмож­ностях изменчивости искусственных объектов. Соот­ветственно, если речь идет о применении определен­ных социальных технологий, о попытках внести изме­нения в ситуации социального взаимодействия и т. п., сегодня эффективность таких попыток в значительной степени определяется соответствием спектра челове­ческих возможностей этологическим, социобиологическим закономерностям.

Общая концепция социальной организации. След­ствия, вытекающие из взаимодействия членов любой сложной социальной системы, можно разделить на три основные категории анализа и наблюдения. Во-первых, функции, то есть формы активности, которые способ­ствуют приспособлению членов системы к окружению. Во-вторых, дисфункции, или проявления активности, которые уменьшают приспособленность членов систе­мы к окружению или затрудняют регулирование отно­шений между ними. В-третьих, существует эмпиричес­кая возможность нефункциональных следствий, кото­рые безразличны для существования системы.

Еще Ч. Дарвин постоянно подчеркивал, что есте­ственный отбор не является единственным фактором эволюции, что многие звенья биологической системы обязаны своим существованием и функционировани­ем не прямому действию отбора, а разного рода опо­средованным, вторичным взаимодействиям между эле­ментами системы, сформировавшимися под воздей­ствием отбора. В любой сложной системе активность каждого из её элементов влечет за собой ряд побочных следствий функционального, дисфункционального и нефункционального характера. Это порождает вопрос о сложных отношениях «пользы» и «вреда» в функционировании социальных систем; такие отношения рас­сматриваются в сегодняшних социобиологических кон­цепциях в терминах «прибылей» и «затрат», обеспечи­ваемых социальной организацией популяции.

Основатель этологии К. Лоренц (а до него многие последователи Ч. Дарвина) большое значение прида­вал организационному контролю агрессивного и кон­курентного поведения в животном мире, что породило расхожее стереотипное представление о последнем как о поле непрекращающейся борьбы за существование.

Однако не менее важными в понимании законов социальной жизни являются организующие начала ко­операции, дружественности. Любая экосистема вклю­чает в себя животные организмы и то, что является для них средой: источник жизнеобеспечения, жизненное пространство. Уже сам этот факт побуждает их как-то объединяться в своей активности, чтобы извлекать ресурсы из окружения и противостоять его неблагоп­риятным воздействиям.

Соответственно для описания целенаправленного регулирования «пользы» и «вреда», функциональных и дисфункциональных последствий социальной актив­ности нужны универсалии, общие категории, которые могут применяться в различных исследовательских си­туациях, к различным объектам, делая их сравнимыми и сопоставимыми. Обычно взаимодействие принято представлять в терминах пяти основных категорий: причина, функции, состояния, поведение, социальная организация. Важнейшими состояниями индивидов, ко­торые контролируются социальной организацией, яв­ляются агрессия, страх. В то же время она необходима для сотрудничества и коммуникации. Таким образом, представление о социальной организации объединяет в систему названные категории, и это позволяет рас­сматривать и сравнивать социально значимые ситуа­ции в обобщенном виде.

В такого рода ситуациях особь, как и популяция, подчиняется закону относительной приспособленности. Многие черты индивидуального поведения могут быть дисфункциональны и нефункциональны. Поэтому при анализе социального взаимодействия на уровне популя-ции не следует полагать, что в каждой ситуации индивид способен к адекватному оптимальному выбору своего по­ведения. Оно обусловлено не только рациональным вы­бором, но и целым рядом внерациональных факторов.

Социальная организация в социобиологии и это­логии рассматривается прежде всего с адаптационной точки зрения; соответственно социальная структура популяции считается обусловленной прежде всего устойчивыми формами социального поведения, подда­ющимися координации. Выделяются три основных блока такого поведения, которые в совокупности обес­печивают совместность существования индивидов в некоторых устойчивых формах взаимосвязанности. Во-первых, это объединение для использования эле­ментов окружения и для кооперирования усилий с целью жизнеобеспечения. Во-вторых, это координация действий, связанных с воспроизведением популяции: семейные отношения, социализация новых поколений, контроль над численностью сообщества. В-третьих, это регулирование активности особей в их самоопределе­нии по отношению друг к другу или к «чужим», то есть контроль над агрессивным поведением.

Социальная организация не является жестким видоспецифичным признаком. Это скорее лабильный, обратимый во времени механизм подгонки популяции к существующему состоянию внешнего окружения. Соответственно адекватное понимание сущности и функциональной значимости социальных процессов, происходящих в популяции, возможно при условии их анализа по крайней мере на двух уровнях биологичес­кой интеграции: особей и их группировок. Каждый из этих уровней может быть описан в терминах соответ­ствующих ему закономерностей, и «какой-либо про­стой способ экстраполяции от одного уровня к друго­му не может быть обоснован»[18]. Иными словами, пыта­ясь дать функциональное объяснение определенным событиям на макроуровне (группы, популяции в целом), следует помнить, что в сфере индивидуального пове­дения действуют иные механизмы.

Стратификация и территория. Любая популяция из встречающихся исследователю всегда страти­фицирована. Стратификация (расслоение) является неотъемлемым свойством животной популяции. Ос­нову страт составляют её элементарные единицы — особи, распределяемые по признакам пола, принад­лежности к определенной возрастной группе, по фун­кциональным ролям, по поведенческим характеристи­кам и т. п.

Страты состоят из различного рода групп, под кото­рыми понимаются любые наборы особей, взаимодей­ствующих друг с другом. Группы могут быть различны­ми по количеству особей, длительности существования, структурной сложности, интенсивности контактов и т. п.

Популяция, таким образом, составляется из групп различной величины и структурной сложности, пред­ставляя собой многоуровневую иерархическую систе­му. Эта система имеет физическое, пространственное воплощение.

Пространственный контакт, ведущий к персонализации отношений между индивидами, является первым условием для становления устойчивых социальных связей. Более того, если разные способы размещения индивидов в пространстве определяют характер их последующих взаимодействий, то и типы взаимодей­ствий, характерные для популяции, обусловливают пространственное распределение индивидов. Когда особи не склонны к устойчивым взаимодействиям, они распределяются случайным образом. Когда отношения между индивидами враждебны, форма их распределе­ния по территории носит регулярный, равномерный характер. Если в поведении особей преобладает тен­денция к совместности, они распределяются по терри­тории группами. В случае враждебных отношений плот­ность популяции будет достаточно низкой. В случае позитивных отношений участки повышенной локаль­ной плотности будут разделяться пустующими про­странствами[19].

Стратифицированность популяции, таким образом, закрепляется в проявлениях территориальности. Под «территориальностью» принято понимать любой актив­ный механизм разобщения особей. В этом смысле тер­риториальность становится синонимом термина «рас­средоточение», при условии, что неприкосновенность границ и заключенного в них участка пространства обусловлена постоянной защитой.

Территориальность не является диагностическим видовым признаком. Многообразие проявлений тер­риториальности в пределах одного вида, способность индивидов переходить от территориального к нетер­риториальному существованию позволяют рассматри­вать её как механизм быстрого приспособления к не­посредственному окружению. По мнению исследо­вателей, территориальное поведение находится в процессе постоянной изменчивости. Однако многооб­разию тактических решений подлежат видовые гене­тически обусловленные рамки.

Одним из универсальных механизмов рассредото­чения особей является установление и поддержание индивидуальных дистанций. Индивидуальная дистан­ция представляет собой «радиус» так называемого личного пространства, в центре которого находится охраняющий его индивид. Персональное пространство не имеет фиксированной локализации и регламенти­рованных границ, тем не менее его социально-органи­зационная роль неоспорима.

Понятием «территориальность» обозначают один из способов социальной организации и стратификации. Он связан с двумя типами следствий для динамики популяции:

§ ограничение численности популяции;

§ адекватное размещение особей и субпопуляций по разнокачественным местам обитания. Благодаря этим функциям территориальное пове­дение действует как гомеостатический механизм, под­держивающий популяцию в состоянии равновесия с её окружением.

Запас степеней свободы в расслоении и простран­ственном строении социальной системы позволяет ей существовать в средах, имеющих совершенно различ­ные параметры. В этих условиях отбору подлежат не какие-то частные особенности систем, а интеграль­ные свойства их организации, не элементарные акты индивидуального поведения, а длительные процессы компромиссов с окружением. Соответственно дина­мика популяционной системы представляется в этом свете не как поступательное, целенаправленное на­копление адаптивных дискретных поведенческих признаков, но в виде значительно более сложной со­вокупности процессов, связанных с социальной орга­низацией.

Агрессивность и социальная организация. Агрес­сивность и связанные с ней формы поведения, начи­ная с работ К. Лоренца и Н. Тинбергена, занимают в этологических исследованиях одно из ведущих мест. Это объясняется их социальной значимостью как для особей внутри популяции, так и на уровне отношений между сообществами. Агрессивность не имеет точного однозначного определения. Однако «обычно, употреб­ляя этот термин, имеют в виду адресованное другой особи поведение, которое может привести к нанесе­нию повреждений и часто связано с установлением оп­ределенного иерархического статуса, установлением превосходства, получением доступа или права на ка­кую-то территорию»[20].

Пока вопрос о природе агрессии однозначно не решен. Часть исследователей считают её инстинктом, то есть врожденным структурированным способом ре­агирования на определенные классы жизненно важ­ных стимулов, не связанным с процессами обучения. Другая часть рассматривает агрессивность как опре­деленное свойство животных, которое проявляется в некотором классе ситуаций в виде побуждений, но не готовой поведенческой реакции. Согласно этой точке зрения, агрессивному поведению научаются, как и лю­бому другому. Более того, агрессивное состояние со­всем не обязательно реализуется в агрессивных фор­мах поведения.

Э. Уилсон отмечает следующие основные формы агрессивности: защита и захват территории; борьба за доминирование в пределах организованных групп; акты агрессии при захвате чужого; агрессия по отно­шению к жертве; контратаки против агрессора; «мора­листическая» и «дисциплинарная» агрессии (осуществ­ляется внутри сообщества в «воспитательных целях»)[21].

Социобиологи полагают, что агрессивность свой­ственна человеку и является одним из важных консти­туирующих факторов человеческой культуры; она удер­живает общую приспособленность человека к окру­жению. Считается, что определенные агрессивные побуждения, стереотипы поведения выполняют роль своеобразных клапанов, снижающих избытки энергии, не находящие функционального выхода. Сообществам людей даже удается находить культурные, социально приемлемые формы связывания агрессивности посред­ством катарсиса (очищения), как, например, в эстетике трагического, или сублимации (перенесения в приемле­мую область социального действия), например, в спорте.

Нередко наследственная природа агрессивности человека обосновывается такими всеобщими отноше­ниями в мире живого, как соперничество и сотрудни­чество. Соперничество, конкуренция, как одна из фун­даментальных форм социального взаимодействия, име­ет большое значение для существования индивидов и социальных систем в их отношении с источниками ресурсов. Именно поэтому одной из важнейших фун­кций социальной организации является контроль над доступом и распределением ресурсов. Такой контроль сдерживает проявления агрессивного поведения. В то же время организованную агрессию, например, чело­веческие войны, нельзя считать наследственно обус­ловленной формой группового поведения. Предпола­гается, что у людей есть наследственная предрасполо­женность к обучению некоторым формам взаимной агрессии. Если в обществе возникает необходимость бороться с окружением за дефицитные ресурсы, необходимые для выживания, или же в обществе традици­онно сохраняется культ борьбы и силы, агрессивное поведение занимает здесь значимое место и является самовоспроизводящимся.

В рамках социобиологии подчеркивается адаптаци­онное значение агрессии. Агрессивное поведение пред­ставляется как генетически детерминированные и ото­бранные на уровне протокультуры и культуры образцы реакций на негативно воспринимаемый стимул. Этому типу поведения предшествует способность животных делить живое окружение на «своих» и «чужих». По отношению к чужим агрессивность в ходе эволюции считается целесообразной, поскольку от них нередко исходила угроза физическому выживанию особей.

В то же время агрессивность — это качественное состояние индивидов, которое ухудшает процесс ком­муникации, разрушает структуры социального взаимо­действия. Поэтому напряженные ситуации, акции, свя­занные с этим феноменом, являются объектом присталь­ного исследовательского внимания. Рассматривают различные источники таких напряжений: социологичес­кие, психологические, экологические, логические, био­логические, экономические, идеологические. Проясня­ются соотношения понятий «агрессия», «конфликт», «насилие». Так, агрессивность связывается с односто­ронней демонстрацией враждебности. Конфликт опре­деляется как тип взаимодействия индивидов, когда обе стороны проявляют агрессивную активность. И конф­ликтное взаимодействие, и агрессивное поведение мо­гут принимать форму насилия.

Значительное внимание уделяется изучению спо­собов нейтрализации агрессии. Изучаются пути пре­дупреждения, купирования, компенсации агрессивных состояний и проявлений; выявляются социокультур­ные механизмы торможения агрессивности; анализи­руются исторически сложившиеся культурные формы её регулирования.

Альтруизм и социальная организация. Многие компоненты социального поведения относятся к кате­гории так называемых конгруэнции, то есть признаков поведения, не столько удовлетворяющих интересы особи, сколько способствующих поддержанию целос­тности группы. Такое поведение не только не прино­сит обладателю пользы, но может быть ему во вред.

В попытках объяснить такое поведение У. Гамиль­тон в 1960-х гг. предложил гипотезу эволюции «альт­руистического поведения» и ввел понятие «итоговой приспособленности», ставшее одним из центральных в социобологии. Альтруистическим называется любой тип поведения, включающий в себя принесение осо­бью в жертву своих интересов и приводящий к «при­были» для других особей, иными словами, к росту при­способленности другого индивида (группы особей) за счет альтруиста.

У. Гамильтон сделал гипотетический вывод о том, что альтруистическое поведение становится объектом естественного отбора не во всех случаях, но лишь тог­да, когда выгода для сообщества от него превышает возможные потери. Считается, что альтруизм проявля­ется прежде всего в сфере родственных отношений, и это способствует генетическому закреплению биоло­гических предпосылок такого поведения. Кроме того, согласно Гамильтону, альтруистическое поведение, которое приносит выгоду сообществу вне зависимости от родственных связей, будет возникать, если риск погибнуть, не подав сигнала, или невыгодность молчать совершенно очевидны, а соседи слишком удалены. Если же акт альтруистического поведения заканчивается гибелью «альтруиста», то остальные члены сообщества как-то «компенсируют» его родственникам утрату.

Чтобы обосновать значение альтруизма для соци­альной организации, Р. Триверс предложил концепцию реципрокного (взаимного) альтруизма. Согласно этой концепции, альтруистический акт, невыгодный одной особи (группе), но выгодный другой, неродственной и даже принадлежащей к иному виду, может все же осуществиться в расчете на аналогичную услугу в будущем или на вознаграждение. Такое поведение будет тем более вероятным, чем жестче будет отбор по отношению к тем, кто извлекает выгоду из альтруисти­ческого поведения других, но избегает ответных дей­ствий.

Альтруизм, по Э. Уилсону, может носить неосо­знанный характер, и в этом случае субъект не ожидает за него никакой награды. Это «подлинный» альтруизм («альтруизм с твердым ядром»), который развился при эволюции живого посредством естественного отбора. Но альтруизм может быть и осознанным («альтруизм с мягким ядром»), или «мнимым», имеющим эгоистичес­кие причины. Такое поведение включает в себя ожи­дание ответных благ для самого субъекта или его род­ственников.

Роль альтруизма в эволюции рассматривается на индивидуальном и популяционном уровнях. Обнаруже­ны факты, свидетельствующие о том, что популяции с выраженным альтруистическим поведением оказыва­ются в более выгодных условиях, чем те, в которых такое поведение выражено слабо.

О наличие взаимного альтруизма во всех челове­ческих культурах пишет Р. Триверс. Он выделяет сле­дующие формы такого поведения:

§ взаимопомощь во время опасности — катаклизмов, внутривидовой агрессии и т. п.;

§ справедливое распределение жизненно необходи­мых благ;

§ поддержка больных, беспомощных, очень молодых и очень старых;

§ помощь посредством орудий;

§ помощь посредством знаний.

Во всех этих случаях принимающая сторона полу­чает большее вознаграждение, большую выгоду, чем дающая.

В контексте альтруистического поведения особое отношение складывается к тем, кто пытается получить выгоду от альтруизма других, но не отвечать взамен тем же. Обычно в сообществе, где обитают такие осо­би, разрывающие цепочки взаимного альтруизма, скла­дываются механизмы защиты от них, вплоть до изгна­ния из сообщества.

Разумеется, речь во всех этих случаях идет о гипо­тетических моделях и схемах, о самых общих принци­пах поддержания социальности на фундаментальном уровне «законов жизни». Однако это шаг вперед в познании социальности по сравнению с противопос­тавлением «материального» и «духовного», «человечес­кого» и «животного». Если животные проявляют «мо­ральное» поведение, то исчезает одно из важнейших различий, которое отделяло человека от других видов как при изучении моральных норм, так и при понима­нии общих принципов социальной организации.

Разумеется, к исследованиям такого рода следует подходить с предельной осторожностью, не делать поспешных выводов, не совершать необоснованных переносов.

Сигнальное поведение и социальность ______________

Сигнальное поведение имеет множество прояв­лений: действия, позы, звуковые сигналы, ритуалы. Однако у человека оно пока недостаточно изучено. Н. Тинберген полагает, что это обусловлено отсутстви­ем систематических сравнений поведения людей и других видов животных. И хотя здесь не может быть полного тождества, возможно «применить в исследо­ваниях человечества те способы, которые показали свою плодотворность при изучении поведения живот­ных»[22]. В первую очередь это относится к способам со­циализации.

Социобиологическая концепция порождения вос­производящихся сигналов занимает в интерпретации социальной жизни значительное место. Так, Р. Докинс в работе «Эгоистический ген» утверждает, что все наблюдаемые единицы существования — молекулы, клетки, животные организмы, человек — несут в себе воспроизводящее начало. Оно объясняется тем, что в основе всего живого лежат молекулы ДНК с встроен­ным в них механизмом самовоспроизведения. Соответ­ственно содержание эволюции состоит в отборе генов и в создании ими все новых организмов как «машин для выживания генов».

На этой идее реплицирования выстраивается иерархия систем по сложности — от молекулы ДНК до человека и его культуры. В культуре механизм вос­произведения связывается мимесисом (подражани­ем), и выделяется «мим» — единица культурной пе­редачи, единица подражания. Примерами мимов яв­ляются идеи, удачные фразы, феномен моды, способы действий. Соответственно человек как сложная «ма­шина для выживания генов» не является абсолютно свободным в выборе поведения и ограничен гене­тическими рамками встроенных механизмов миме­сиса.

Эмоции и их коммуникация являются важным аспектом социальной жизни. Эмоции не просто пе­реживаются индивидами. В коммуникативных ситу­ациях они выражаются в определенных знаковых формах. Например, агрессия может выступать в качестве эмоционального состояния — гнев, но мо­жет выражаться как акт насилия — угроза, нападе­ние. В исследованиях, следовательно, необходимо проводить различие между эмоциональными состоя­ниями, их знаковым выражением и их поведенчес­кими следствиями.

Другим основанием коммуникативного поведения животных, предпосылкой обмена информацией с по­мощью знаков в этологии считается ритуал — серия наследственно обусловленных и закрепленных в гено­типе стандартных телодвижений, повторяющихся пос­ледовательностей двигательных реакций, их формы и скорости. В свое время Дж. Хаксли «заметил, что опре­деленные образцы движений утрачивают в процессе филогении свои оригинальные функции и превраща­ются в чисто «символические» церемонии. Он назвал, этот процесс ритуализацией и использовал термин без кавычек; иными словами, он уравнял культурные про­цессы, ведущие к формированию обрядов (церемоний) у человека с филогенетическими процессами возник­новения таких удивительных «церемоний» у животных. С чисто функциональной точки зрения такое уравнивание справедливо, даже если принимать во внимание различие между культурными и филогенетическими процессами»[23].

Содержание понятия «ритуал» в этологии и социобиологии отличается от принятого в культурной ант­ропологии. «Ритуалы — это модели поведения, которые выполняют коммуникативную функцию и в процессе её осуществления испытывают изменения, повышаю­щие их коммуникативную ценность... Иными словами, ритуалы имеют сигнальную функцию реализуемую в процессе, названном ритуализацией». Понятие «выра­зительные движения», связанное с представлением о ритуале, означает образцы поведения, имеющие сиг­нальные функции в ритуальном поведении, являющи­еся его элементарными составляющими. По происхож­дению они могут быть врожденными, культурными, индивидуальными. С социокультурной точки зрения ритуализация «есть процесс, в котором некоммуника­тивные модели поведения эволюционируют в сигна­лы»[24]; её роль состоит «в создании независимых симво­лов, которые становятся общепринятыми и рассматри­ваются как часть общества»[25].

В ритуализации можно выделить три важнейших коммуникативных аспекта. Во-первых, ритуалы пред­ставляют собой такие двигательные реакции, которые первоначально служили виду как функции, необходи­мые для выживания. В процессе филогенеза они по­степенно приобретали новое значение — сигнальное. Сигнальное значение прежней функции, которая, кстати, может сохраняться, заключается в том, что ритуал становится стимулом для образования межин­дивидуальных связей или средством канализации аг­рессивности.

Во-вторых, по мере приобретения сигнальной фун­кции первоначальный, неритуальный прототип транс­формировался для лучшего её выполнения. Можно предположить, что в процессе естественного отбора наиболее заметные характеристики сигнала сохраня­лись и усиливались, а менее распознаваемые и нечет­кие редуцировались или совсем исчезали. Таким обра­зом, ритуал приобретал свою компактную и легко рас­познаваемую знаковую форму.

В-третьих, такого рода сигнальные акты прини­мали все характерные черты автономного, независи­мого от ситуации движения. Этот акт проявляется спонтанно, имеет собственный передающий механизм и особое привлекающее значение. Таким образом, в процессе ритуализации рождается механизм, подоб­ный инстинкту, который влияет на поведение инди­видов не менее, чем базовые инстинкты — голод, секс, страх. Этот механизм «обслуживает» социальность, поскольку обусловливает возникновение межиндиви­дуальных контактов и погашение агрессивных им­пульсов[26].

Таким образом, ритуалы в социокультурных сис­темах выполняют ряд социально значимых функций: коммуникации, контроля агрессивности, объединения. Следовательно, они способствуют осуществлению и улучшению коммуникативного процесса, взаимодей­ствия внутри общностей и между ними.

Базой для формирования ритуалов является ин­стинктивная знаковая активность. Она представляет собой поток эфферентных (направленных вовне) им­пульсов центральной нервной системы, которые нахо­дят выражение в ритмизованных и координированных движениях — «ауторитмии», «стереотипных наборах действий». Такие действия несмотря на их эндогенное происхождение не проявляются произвольно, вне свя­зи с окружением. Когда в них нет необходимости, они подавляются на уровне центральной нервной системы. Их проявление побуждается особыми пусковыми ме­ханизмами при наличии ключевых знаковых стимулов.

«Знаковые реакции» в большинстве случаев про­сты. Они состоят из одного или нескольких актов. Однако они могут носить и более сложный характер, когда «включается» целая система внешних проявле­ний, имеющая характер паттерна, как это происходит в случае ритуализации.

Обучение н его адаптивная функция ______________

Термином «обучение» представители различных дисциплин обозначают неодинаковые, хотя и близкие по содержанию феномены. Психолог подразумевает некоторые относительно долговременные изменения поведения; физиолог — значимые сдвиги в нервном субстрате; биолог — приспособительные изменения по­ведения и т. п. Однако в основе большинства таких оп­ределений лежит принцип исключения: обучением считаются изменения, которые нельзя объяснить ни процессами созревания развивающегося организма, ни утомлением, ни сенсорной адаптацией[27]. В то же время самоочевидной является общая адаптационная значи­мость обучения.

Обучение подразделяется на следующие типы: кратковременное и долговременное запоминание, клас­сический и инструментальный условные рефлексы, развитие «способностей». Торн предлагает более ши­рокую классификацию: привыкание, классические ус­ловные рефлексы, обучение по методу проб и ошибок, латентное обучение и инсайт. Эти два набора катего­рий в значительной мере перекрываются.

Экспериментальные ситуации, связанные с обуче­нием, позволили выделить такие феномены, как сен­сорная предобусловленность, перцептивное обучение, двустадийное обучение различению, обучение про­странственному расположению объектов. Важную роль в процессах обучения выполняет подкрепление.

Современные данные показывают, что при опре­деленных условиях — уровне мотивации и подкреп­лении — обучение решению простых задач мало за­висит от возраста, тогда как запоминание с возрастом⁴ улучшается. Решение более сложных задач зависит от характера предшествующего опыта особи. Возрастные изменения в обучении определяются как состоянием организма, так и влиянием опыта восприятия и движе­ний, приобретенного в прошлом. В пределах жизнен­ного цикла существуют определенные стадии, на кото­рых обучение происходит с наибольшей легкостью. Эти стадии называются сензитивными периодами и не имеют резких границ.

Способности животных к обучению имеют преде­лы. Ограничения накладываются возможностями сен­сорно-перцептивных механизмов, предрасположенно­стью к определенным реакциям, видовыми и индиви­дуальными особенностями, созреванием организма и влиянием среды. Соответственно обучение возможно лишь до известной степени.

Обучение редко сводится лишь к простому изме­нению отношений между внешними стимулами и ре­акциями организмов на них. Многие исследователи заполняют концептуальное пространство между сти­мулом и реакцией различными гипотетическими пред­ставлениями о механизмах трансформации определен­ных «входов» в конкретные устойчивые поведенчес­кие «выходы». Существуют свидетельства того, что обучение связано с перестройкой процессов, которые проходят в центральной нервной системе, не проявля­ющейся непосредственно в поведении, но сохраняю­щейся в виде внутренних «концептов», регулирующих связи организма со стимулами, исходящими из окру­жения.

Эксперименты обнаруживают, что организмы об­ладают изначальным, врожденным свойством к установ­лению связей между безразличными для организма сигналами, или единицами восприятия. Такое свойство получило название сенсорного предобусловливания, а его проявление связывается с ориентировочной реак­цией. На базе этой способности происходит формирование внутренних концептов, представляющих собой сложные композиции представлений о внешних событиях и внутренних состояниях, значимых для организма. Формирование таких концептов обусловлено дей­ствием ряда достаточно изученных механизмов.

Во-первых, это феномен перцептивного обучения, под которым понимается совокупность процессов, увеличивающих готовность или способность организ­ма отвечать на различные изменения внешней сти­муляции. Существуют экспериментальные свиде­тельства того, что организм соотносит даже самый простой стимул с другими стимулами, а потому вос­приятие всегда охватывает эти отношения. Индиви­ды используют перцептивное обучение для форми­рования представлений о значимых сигналах, исхо­дящих из среды, и развития способности адекватно реагировать на них.

О перцептивном обучении можно говорить в том случае, если организм реагирует на определенный тип стимула все более избирательно. Это отличает его от условной реакции, постепенно генерализирующей от­вет на близкие по значению стимулы.

Во-вторых, значимым механизмом организации опыта в отношениях организма с окружением являет­ся развитие способности к различению. Существует предположение о том, что процесс обучения различе­нию состоит из двух стадий. Вначале животные приоб­ретают навыки реагировать на те качественные при­знаки сравниваемых ситуаций, по которым они более всего различаются. Затем они осваивают определен­ные поведенческие реакции, связанные с этими при­знаками.

В-третьих, к такого же рода механизмам относит­ся обучение построению образа пространственного расположения объектов. Эксперименты свидетель­ствуют о том, что возможным оказывается развитие так называемого пространственного навыка, форми­рования представления о границах, внутренней струк­туре, протяженности пространства, в котором реали­зуется поведение. Причем такие представления фор­мируются, когда в пределах восприятия существуют референты, свидетельствующие о наличие иных про­странственных конфигураций. Формирование про­странственных представлений принято объяснять действием набора свойств животного, делающих воз­можным пространственное поведение:

§ Ориентация, предполагающая существование кон­трольной системы, обусловливающей фиксирован­ную направленность движения.

§ Образ искомого объекта, ожидание подкрепления, избирательное внимание, что в совокупности оп­ределяет поисковое поведение. Это сканирование окружения, которое продолжается до тех пор, пока животное не столкнется с определенным набором стимулов. Иными словами, предполагается, что по­исковое поведение обусловлено наличием у живот­ного некоторого «образа искомого».

§ Привыкание, определяемое как внутреннее состо­яние организма, которое, сформировавшись, начи­нает способствовать угасанию ориентировочного рефлекса.

§ Подгонка под модель, предполагающая способ­ность к формированию некоторого внутреннего об­раза поведения, а затем к сближению актов пове­дения с этой моделью до удовлетворительного соответствия ей.

§ Запечатление, связанное с целостным стереотип­ным восприятием стимула, позволяющим одно­значно реагировать на него в любых ситуациях.

§ Формирование понятий, то есть способность стро­ить обобщения на основе немногочисленных крите­риев и пользоваться такими обобщенными познава­тельными единицами для распознавания реальных ситуаций и манипулирования в качестве заместите­лей объектов при «планировании» поведения.

Э. Толмен попытался свести действия животных в более или менее стандартных ситуациях обучения к типам способностей, обусловливающих устойчивые изменения поведения:

§ формальная способность предвидеть результат собственных действий, то есть способность ожи­дать появления стимула и действовать в соответ­ствии с этим ожиданием;

§ способность предвидеть случаи альтернативного выбора поведения и свои реакции в этих случаях;

§ способность к различению и манипулированию в области элементов собственного опыта и окруже­ния;

§ способность к формированию представлений, по­зволяющая создавать заместители объектов и со­стояний организма, переживаний;

§ способность к сохранению опыта;

§ «творческая гибкость».

Развитие этих способностей повышает уровень адаптированноcти особи в окружении.

У. Торн при описании процессов обучения также обращается к классификации механизмов приобрете­ния жизненно полезного опыта:

§ Привыкание. Это относительно устойчивое ослаб­ление реакции вследствие многократного предъяв­ления стимула без подкрепления. Кроме того, ха­рактеризуется специфичностью в отношении определенного стимула. Относительная устойчи­вость привыкания отличает его от процессов утом­ления и сенсорной адаптации.

§ Классический условный рефлекс. В этом случае речь идет об идеальном теоретическом конструк­те, базирующемся на искусственном или есте­ственном подкреплении специфичного класса по­веденческих реакций на определенные стимулы.

§ Обучение методом проб и ошибок. Оно определя­ется как образование ассоциации между стимулом или ситуацией и независимым двигательным ак­том, наступающее в результате подкрепления по­искового поведения. При этом стимул и реакция должны предшествовать подкреплению, а реакция не обязательно является врожденной.

§ Латентное обучение. Этот тип обучения проходит как постепенное образование ассоциации между безразличными для организма стимулами или си­туациями в отсутствие явного подкрепления. Это своеобразное обучение условным вероятностям связей между стимулами.

§ Обучение по типу инсайта. Инсайт определяется как «улавливание связей» между объектами и со­бытиями.

§ Подражание, которое иногда также относят к обу­чению; выделяют три типа такого поведения. Во-первых, выполнение определенного поведенческо­го акта вслед за выполнением его другими особями. Речь идет об актах, имеющихся в репертуаре пове­дения и индивида, и сообщества. Во-вторых, уси­ление тенденции реагировать на определенный элемент окружения в результате реакции на него других особей. В-третьих, «истинное подражание», или копирование поведенческих актов или звуков, не имеющихся в индивидуальном репертуаре по­ведения. Причем такие акты, помимо заимствова­ния, не могут быть приобретены никаким иным путем.

Разумеется, эти типы механизмов обучения носят аналитический характер. Во-первых, между приведен­ными категориями нет четких границ, и они частично перекрываются. Во-вторых, в каждой из них можно обнаружить примеры, сильно различающиеся по сложности.

Поиск по сайту: