Особенности функционирования иноязычной лексики в современной русской речи

Для употребления иноязычных слов на страницах печати, в устной публичной речи характерны две противоположные тенденции: с одной стороны, новое заимствование или термин, до этого известный главным образом специалистам, употребляются без каких бы то ни было «переводов» на русский язык, комментариев, оговорок и т.п., как бы в расчете на достаточную осведомленность и квалификацию читательской (слушательской) аудитории, а с другой, такие же слова и даже давно функционирующие в русском языке заимствования могут стано­виться объектом комментариев и авторских рассуждений.

Пример первого рода — вхождение в широкий оборот ряда ком­мерческих и финансовых терминов: брокер, инвестиция, кли­ринг, дистрибьютер [170], монетаризм и др., политических, дипло­матических, медицинских и т.п. терминов: импичмент, Уотергейт, лобби, спичрайтер (ав­тор речей какого-нибудь высокопоставленного лица), акупунктура, дианетика, апитерапия (лечение пчелиным ядом), фобии (страхи), хилеры (филиппинские лекари) и т.п.

Пожалуй, никогда прежде так широко не вливалась в общий рече­вой оборот иноязычная лексика, обозначающая реалии, которые до не­давних пор считались принадлежностью иного, «буржуазного» мира, — теперь же эта лексика наполняется своим, «отечественным» содержа­нием: ср. такие слова, как казино, крупье, кабаре, мафия, мафиози, проституция, проститутка, наркомания, порнография, порнобизнес (плюс образования, созданные на русской языковой почве: порнуха, порнушник, порнятина и т.п.). Слово гастарбайтер, еще совсем не­давно казавшееся несомненной принадлежностью «их» действитель­ности, уже входит в нашу речь как обозначение понятия, свойственно­го российской реальности; ср.:... граждане пока предлагаемыми им суммами довольны: 300 тыс. российских рублей — это, как ни крути, несколько миллионов карбованцев. Как говорят жители Украины, за эти деньги шахтеры неделями из-под земли не вылезают. «Гастарбайдеры» с Украины, как их уже «любовно» прозвали в Москве, предпочитают российские рубли менять на доллары и отвозить их на роди­ну... Российские работодатели (как те, что оформили свои отношения с гражданами Украины официально, так и те, кто этого не сделал) пока гастарбайтерами довольны. Один из руководителей подразделения Мос­ковской железной дороги так и сказал: «Буду брать на работу только хохлов. Они не пьют, на работу ходят как часы, морду от работы не воротят» (Сегодня, 29.03.94).

Толерантное отношение к иноязычным лексическим элементам выражается в еще одном явлении, характерном, как кажется, именно для 90-х годов: иноязычные слова и обороты становятся названиями газетных заголовков, постоянных (идущих из номера в номер) рубрик; иногда даже сохраняется иноязычное написание этих элементов. Ср., например, такие названия рубрик и заголовки в московских газетах («Сегодня», «Московский комсомолец», «Независимая газета», «Мос­ковские новости», «Вечерняя Москва» и нек. др.): Ноу-хау, Форс-мажор, Тинейджер, Хит-парад, Криминал, Резонанс, Эксклюзив, Хеппенинг, Киднеппинг, Видеодайжест, Видеовью (по ана­логии с интервью). Extra! (о сенсационных криминальных случаях), Underground (о неформальном искусстве), названия телепередач Цент­рального, Российского и Московского телевидения: Бомонд, Пресс-экс­пресс, Пресс-клуб, Ретро-шлягер, Экспресс-камера, Экспо-курьер. Fashion News (новости моды) и др.

Вторую тенденцию можно проиллюстрировать разного рода автор­скими комментариями к употребляемой иноязычной лексике, которые, в силу их метатекстового характера, можно рассматривать как своеоб­разное нарушение автоматизма речи: говорящий останавливает свое внимание на форме высказывания, на способе выражения, что для боль­шинства «нормальных» речевых актов весьма необычно.

В период вхождения иноязычного элемента в речевой оборот до­вольно обычны случаи перевода слова или термина на русский язык, его разъяснения: Каждый в Латвии сегодня знает значение слова «апатрид». Это человек, не имеющий гражданства (Российская газета, 03.03.94).

В переводе с языка «бухгалтерского» акцепт оз­начает подтверждение предприятия-потребите­ля о получении им заказанной продукции. Акцептовано — значит принято, принято — значит оплачено (Совет­ская Россия, 21.02.88); Что такое иератизм? На этот вопрос многим ответить затруднительно. А иератизм — это... знакопоток. Так раскрывает значение этого слова художник Михаил Шварц­ман, который назвал свою выставку, открывшуюся в Третьяковской галерее на Крымском валу, «Иературы» (там же); Это слово стало обиходным для народов десятков стран мира. Дослов­но «зомби» означает «живой мертвец».Понятие это пришло с острова Гаити, где существовал да, пожалуй, и поныне суще­ствует целый культ «зомби» (Советская Россия, 17.02.88).

Иногда такой перевод осуществляется с помощью другого иноя­зычного слова, чуждость которого говорящими уже не ощущается. Ср. характерный пример: Спонсоры, или, по-русски говоря, меценаты, видят свою задачу... (телекомментатор, 16.03.93).

Нередки также комментарии пишущего (говорящего) по поводу употребительности того или иного иноязычного слова, источников его происхождения, его статуса в русском языке и т.п. Например:

В последние годы, во времена величайших парадоксов и катак­лизмов — одно из любимых ныне обиходных сло­вечек — порой уже черное выглядит белым, безнравственное нрав­ственным и наоборот (В. Астафьев, С карабином против прогресса. — Известия, 01.05.91); Профессора Стивена Хэнка, апостола «разгосударствления», бывшего экономическим советником у генерала Пиночета, а затем у президента Рейгана, принято считать и автором термина «приватиза­ция». Но сам эксперт по части изживания государственного сектора в экономике полагает, что приватизация — слово французское... (Ку­ранты, 1991, № 86);... термин «приватизация», появившийся, как утверждают, в 1972 году на страницах французского еженедельника «Нувель обсерватор», никогда не был в таком ходу, как сейчас (там же).

Одним из свидетельств широкой употребительности и успешного вхождения в русский язык иноязычных слов, в том числе и специаль­ных терминов, являются случаи переносного, метафорического исполь­зования их в необычных контекстах. Такого рода употребление иноя­зычной лексики характерно прежде всего для языка газеты. Ср. слово­сочетания типа: телевизионный марафон, реанимация российской эко­номики, ангажированная пресса, политический бомонд, рейтинг вранья (обычно слово рейтинг употребляется только применительно к лицу: рейтинг шахматиста, рейтинг политика), пакет программ [171], а затем и еще более широко: пакеты предложений, пакеты дипломатических инициатив и т.п.

Приведенные примеры могут создать впечатление перенасыщен­ности современной русской речи иноязычными словами. На первый взгляд это действительно так. Недаром носители языка нередко остро реагируют на появление в употреблении незнакомых им слов и терми­нов, протестуя против «засилья иностранщины» (что, кстати, было во все эпохи значительных социальных преобразований, начиная с вре­мен Петра Первого и кончая нашими днями).

На самом деле надо говорить об известной распределенности иноязычных слов — по функциональным стилям и речевым жанрам. В наибольшей степени ими насыщены газетные и журналь­ные тексты, в особенности те, что касаются экономики, политики, спорта, искусства, моды (но, например, в статьях, посвященных бытовым про­блемам, новые заимствования довольно редки). В устной публичной речи — например, в радио- и телеинтервью, выступлении в парламен­те — употребление иноязычных слов-неологизмов (или недавних спе­циальных терминов) чаще, чем в письменных текстах, сопровождается оговорками типа: так называемый монетаризм, как теперь принято выражаться, презентация и т.п., поскольку, ориентируясь на массового слушателя, говорящий ощущает эту связь с ним более остро и непосредственно, нежели автор газетной или жур­нальной статьи.

Обиходная речь не испытывает сколько-нибудь заметного наплыва иноязычных слов, и это понятно: будучи по большей части словами книжными, заимствования и употребляются главным образом в жан­рах книжной речи[172].

Поскольку иноязычная лексика представляет собой такой лингвис­тический объект, на котором перекрещиваются самые различные социальные оценки как самого процесса заимствования, так и конкретных заимствованных слов, — заслуживают внимания и изуче­ния с социолингвистической точки зрения различия в отношении к иноязычным словам, особенно новым. Здесь имеют значение такие характеристики говорящих, как возраст, уровень образования, род профессиональных занятий. Наблюдения показывают, что имеется некоторая зависимость между разными значениями этих характеристик, с одной стороны, и оценками иноязычной лексики с другой: 1) с возрастом уменьшается терпимое отношение к заимствованиям: чем старше носитель языка, тем менее вероятна его толерантность в этом отношении (и, напротив, возрастает вероятность резко отрицательной оценки иноязычных инноваций); 2) с повышением уровня образования речевая адаптация новых заимствований происходит легче; 3) представители гуманитарных профессий в целом более терпимы к иноязычной лексике, чем люди, профессионально не связанные с языком, с культурой, однако здесь возможно и более сложное отношение к заимствованиям: профессионал может не замечать иноязычности терминов, обслуживающих его собственную специальность, и негативно реагировать на иноязычную терминологию в других сферах деятельности и общения.

Печатается по кн. Русский язык конца ХХ века. М.,1996. С.142-161.

Поиск по сайту: