К ПРОБЛЕМЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ ТИПОВ ЛЕКСИЧЕСКОГО ЗНАЧЕНИЯ

ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ЛЕКСИКЕ

<…>1. Проблема типологии лексических значений (вне связи с семантикой частей речи и словообразовательных типов) была поставлена в 1953 г. В.В.Виноградовым. Предложенная им теория лексических типов была направлена на решение практических задач лексикографии. <…>

Концепция В.В.Виноградова оказала определяющее влияние на последующие идеи в области лексической типо­логии. В ходе дальнейшего развития этих идей некоторые ее положения были расширены, другие — модифицирова­ны, но большинство исследователей придерживалось тех принципов выделения лексических типов, которые были использованы В.В.Виноградовым.

Подводя итоги типологических разысканий в области лексической семантики, О.П.Ермакова сводит используе­мые в этой сфере понятия к трем противопоставлениям: 1) прямое—переносное значение, 2) номинативное—неноминативное значение, 3) свободное — несвободное (фра­зеологически связанное и синтаксически ограниченное) значение.

Подходя к проблеме лексической типологии с функцио­нальных позиций, мы заинтересованы в том, чтобы разоб­раться в природе последнего из названных противопостав­лений, связывающего лексический тип с синтагматической позицией, а не со способом номинации объекта.

К числу фразеологически связанных принято относить значения определений в таких сочетаниях, как круглый дурак, кромешный мрак, с одной стороны, и таких, как гнедая кобыла, вороной конь — с другой.

В первом ряду можно выделить два типа сочетаний. К одному из них относятся такие, как круглый дурак и полный невежа. Фразеологическая обусловленность каса­ется в этом случае не значения слова, а его употребления. Выражаемые прилагательным круглый и полный значения едва ли позволительно считать связанными. Оба прилагательных указывают на полноту признака, его высо­кую степень и могут быть интерпретированы через такой свободный в своей сочетаемости синоним, как абсолютный (ср. абсолютный невежа, абсолютный дурак). Как явству­ет из приведенного примера, некоторые интенсификаторы закреплены в своем употреблении за конкретными опреде­ляемыми. Они находятся между собой в отношении допол­нительности. Если в них и присутствовал семантический компонент, указывающий на специфику модифицируемого признака, то его подавило значение интенсификации.

В другом типе сочетаний усиление производится с уче­том специфики признака или класса признаков, ср. закоре­нелый холостяк (прилагательное здесь усиливает скорее психологическую, чем социальную характеристику лица). То, что интенсификатор в этом случае не пуст, подтвержда­ется неупотребительностью сочетания закоренелая старая дева. Разница в сочетаемости соответствует разнице в при­чинах закоренелости: холостяк закореневает сознательно, вследствие упорства в обороне, старая дева — скорее вслед­ствие неудач в наступлении. Слово холостячка лишено этой коннотации, оно связывает состояние несемейности со склонностью натуры, а не с неудачами. Поэтому говоря­щий выбирает для целей интенсификации этих синонимов разные прилагательные: закоренелая холостячка, но без­надежная старая дева. Прилагательное закоренелый относится, таким образом, к качественным именам лица, ука­зывающим на сознательное упорство в сохранении опреде­ленного статуса. Интенсифицирующее прилагательное заядлый относится к именам, указывающим на увлечение некоторыми видами активности, ср. заядлый курильщик, за­ядлый спорщик и т.п.

Несмотря на комбинаторную ограниченность назван­ных прилагательных небольшим кругом имен, следует го­ворить не о фразеологической связанности их семантики, а о наличии у них особого значения, характеризующего признак, выделимый лишь в определенной категории (или категориях) понятий, при повышении содержания признака в объекте принимается во внимание его специфика, ср. также азартный игрок, белый день, густой мрак и т.п.

Способы интенсификации противоположных илирезкоразличных признаков, поэтому, часто не совпадают. Ассо­циируя определение кромешный с представлением о тем­ноте, ночи, мраке, говорящий не соединит его с понятиями света и дня. Рознятся также способы нагнетения положи­тельно и отрицательно оцениваемых признаков, ср. блестя­щий ум. но не блестящая глупость, заклятый враг, по не заклятый друг. Хотя утраты, казалось бы, должны прино­сить облегчение, а находки и приобретения — ложиться на человека грузом, говорят о тяжелой утрате (потере), но не о тяжелой находке (выигрыше, приобретении).

То, что в языке существуют способы градуирования признака безотносительно к его специфике и оценке (ср. большой умник и большой дурак, очень красивый и очень уродливый), не свидетельствует о том, что интенсифициру­ющие прилагательные и наречия в принципе лишены инди­видуального семантического содержания.

К фразеологически связанным относят значения таких слов, как гнедой, буланый и т.п. Но и эти значе­ния характеризуются узкой сферой приложимости. Они обозначают весьма специфический признак, присутствую­щий в однородной категории объектов: окраска лошадей своеобразна, причем их масти дифференцируются не прос­то по преобладающему цвету корпуса, а с учетом цветового разнобоя. <…>

При расширении области объектов, к которым приме­няются эти прилагательные, их значение теряет семанти­ческую специфику. Обычно из него исключается расцветка хвоста и гривы, что вполне естественно, ср. у М. Булгако­ва: На остров обрушилась буланая открытая машина.

В сущности, семантический статус названий лошадиных мастей близок к статусу, например, глаголов членения, в значении которых фиксируется субстанциональная струк­тура членимого предмета (ср. рвать. разбивать. ломать).

Таким образом, в категорию фразеологически связан­ных значений зачисляются, с одной стороны, случаи фра­зеологической обусловленности употребления (но не зна­чения) слова, а с другой - значения ограниченной облас­ти приложимости.

К фразеологически связанным иногда относят еще и третью категорию — элементы фразеологизмов. Исследова­тели стремятся осмыслить такие слова методом вычитания из общего значения фразеологизма значения другой его части с ясной семантикой. Получающийся в результате этой операции семантический остаток считают фразеологи­чески связанным значением и приписывают его соответст­вующему компоненту фразеологизма. <…>

Итак, контекстная зависимость отражает либо смысло­вую специфику слова, либо отношения дополнительности в использовании равнозначных слов, либо семантическую неавтономность слова.

Существование синтаксически (позиционно) связан­ных значений представляет особый интерес для решения проблем лексической типологии в духе функционализма. Поэтому следует более подробно рассмотреть механизмы синтаксических ограничений, отделив от общих закономер­ностей частные запреты, диктуемые грамматической сис­темой того или другого языка.

Исследователи русского языка отмечают неупотре­бительность в именной части сказуемого: 1) причастий настоящего времени, 2) относительных прилагательных, 3) имен непрофессионального, актуального действия.

В первом случае ограничение объясняется резким раз­межеванием в русском языке синтаксических функций действительного причастия и личных форм глагола: при­частие ориентировано на позицию определения, личные формы – на позицию сказуемого. Первое входит в струк­туру словосочетания, второе — в структуру предложения, ср. Я увидел идущеего человека и Я увидел, что навстречу мне идет человек. Между этими формами, выражающими одно лексическое значение, существуют отношения допол­нительности. Позиционное ограничение выявляет в дан­ном случае специфику русской грамматической системы, в частности синтаксическую распределенность глагольных форм, но не типологическую специфику лексических зна­чений.

По-видимому, более сложны причины неупотребитель­ности в предикатной позиции относительных прилагатель­ных, ограниченных функцией определений в атрибутивных сочетаниях. Последние, однако, могут выполнять в предло­жении разнообразные функции, в том число и функцию именной части сказуемого. Нельзя сказать Этот стол оре­ховый (письменный, обеденный), но можно Это ореховый стол. Этот стол орехового дерева (сделан из орехового дере­ва), Этот стол—из ореха. Относительное прилагательное удовлетворяет номинативной функции, но не функции ха­рактеризующей. Можно предположить, что такое ограниче­ние связано не с недопустимостью предикатом реляцион­ных значений, а с нежелательностью формального смеще­ния значений качественных и относительных.

Хотя в предикате свободно выражаются любые дейст­вия и признаки, русские наименования лиц в именной час­ти сказуемого могут передавать только значение постоян­ного признака или профессионального действия. Это семантическое различие носит внутрипредикатный характер. В каждом языке вырабатываются свои механизмы различия постоянного признака и состояния, профессиональной активность и окказиональной акции. В русском языке глагол и прилагательное могут выражать любое действие и любой признак. Существительное же в функции предиката обозначает только постоянное свойство субъекта, ср. Ты лжешь и Ты лгун, Он бос (босой) и Он босяк.

Если отвлечься от частных грамматических ограничений на замещение позиции сказуемого, то следует всячески подчеркнуть особую роль этого компонента предложения в формировании лексических типов. И качество и количество значения диктуются функциональной организацией речи и прежде всего наиболее коммуникативно важными позициями субъекта и предиката, обеспечившими кристаллизацию двух важнейших типов значения – значения предметного и признакового, положенных в основу выделения классов слов. <…>

3. <…> Если развернуть начало текста в монофункциональные высказывания, то можно представить себе следующее распределение последовательно вводимых типов значения:

1) собственно экзистенциальному высказыванию соответ­ствует имя со значением чистой, никак не охарактеризо­ванной предметности, «нечто», логическая переменная (су­ществует нечто), 2) первичному суждению (собственно предсуждению) соответствует таксономическое имя (Это — белка), 3) номинативному (именующему) высказыванию соответствует имя собственное (Эта белка—Белка, Эту белку зовут Яшка), 4) предложению характеризующей (логической) предикации соответствует признаковое значение (Яшка пушист и весел; Яшка прыгун, и весельчак). Основные номинативные средства языка формируются в соответствии с этапами развертывания текста. Дальней­шее продолжение текста выявило бы более сложные се­мантические типы, соответствующие более высоким логи­ческим порядкам, но эта область выходит за пределы на­стоящей главы.

<…> Для формирования определенного типа лексического значения существенна, таким образом, референция имени и прежде всего два ее типа — экзистенциальная (интродуктивная) и конкретная, соотв. отнесенность имени к предмету, известному говорящему, но не знакомому адресату, и отнесенность имени к предмету, знакомому и говорящему и адресату. Референция первого типа опре­деляет формирование таксономических значений, рефе­ренция второго типа стимулирует возникновение имен ин­дивидов.

Указанные типы референции имени оторвались от оп­ределенной синтаксической позиции и от определенной коммуникативной функции (темой сообщения может быть не только известное, но и новое). Они не ограничены также участием в выражении логического суждения; име­на конкретной референции замещают позиции термов в предложениях субстанциального тождества.

Поэтому, если, говоря о нереферентном (признаковом) значении, мы связывали его с функцией логического пре­диката, т.е. с центральной категорией мыслительной деятельности человека, то характеризуя типы предметного значения, мы связываем их прежде всего с типом референ­ции имени, его отношением к внеязыковой действитель­ности, удовлетворяющим логико-коммуникативному зада­нию идентификации предмета. Эта функция соотносит предложение с миром; функция предикации, выражая «сказуемое» о мире, принадлежит говорящему субъекту. Полярные семантические типы, входя в состав предложения, позволяют ему соединить мир и человека. Значения, обращенные к миру, формируются в ходе осуществления языком дейктической функции. Область антропоцентрической семантики создается в ходе осуществления языком когнитивной функции.

Суть предиката состоит в обозначении и оценке статистических свойств и динамических проявлений предметов действительности, их отношений друг к другу. В области предикатов дифференцируются значения, шлифуется система понятий. Идентифицирующая семантика обращена к пространственному параметру мира, предикатная организована временной осью. Между этими семантическими типами нет пропасти – их соединяет мост. перекинутый процессами транспозиции, взаимообменом, созданием суждений разных степеней абстракции. Все эти вторичные, надстроечные процессы не должны, однако, затемнить основные функциональные типы значения, ярко проявляющие себя в рамках конкретных предложений.

Предмет и признак, конкретное и абстрактное, пространство и время, синтез и анализ, портрет (образ) и отдельный мазок, диффузность и расчлененность, таксономическая иерархия и иерархия семантических «расстояний», автономность и зависимость – таковы некоторые параметры, определяющие поляризацию двух типов значений, первое из которых определяется отношением к миру, а второе – к человеческому мышлению о мире.

ЗНАЧЕНИЕ И МИР

Элементы лексикона, функционально ориентированные на мир, стремятся упрочить свои номинативные возможности, укрепить связь с объектами действительности, способность их выделить из окружающей среды.

Идентифицирующее значение

Существуют три ступени формирования идентифицирующего значения, соответствующие трем этапам познания предметов: их вычислению, отождествлению и классификации. Каждому этапу могут быть сопоставлены определенные черты, отличающие идентифицирующее зна­чение от противопоставленной ему предикатной семантики.

1. Язык дискретен и это предполагает дискретность отраженного в нем мира.

Процесс познания предмета начинается с его вычле­нения из окружающей действительности и его отделения от пространственного фона.

Для того, чтобы познать и поименовать предмет, не­обходимо перерезать пуповину, соединяющую его с моно­литом природы. Есть вещи, обособленные самой природой: живые существа, небесные тела, отпадающие или «вися­щие на ниточке» предметы (плоды, листья, и т.п.). Изна­чальной отдельностью обладают артефакты и их детали. Другая часть объектов получает самостоятельное бытие в результате трудовой и «разбойничьей» (потребительской и деструктивной) деятельности человека (ср. палка, по­лено, дрова и т.п.). Географический континуум (мест­ность) членится, и весьма нечетко, по своей конфигура­ции: гора. холм, пригорок, долина, равнина, плоскогорье, ущелье, балка и др.

Компоненты «неразборного целого» получают отдель­ный статус в качестве функциональных деталей организма (нога, хвост, палец, нос, рука и пр.) или его «топографи­ческих» единиц («пространства): талия, «подложечка», бок, грудь, спина, щека, темя, затылок и т.п.

Предметные имена не всегда с абсолютной точностью воспроизводят картину естественного членения мира. Это­му препятствует ряд обстоятельств, в частности действие семантических процессов, затемняющих раздельность и границы предметов. К таким процессам относится мето­нимическое расширение референции имени. Например, су­ществительные окно и дверь могут относиться и к проему в стене, и к закрывающим его створам, и к совокупности того и другого, т.е. и к целому и к его составляющим, ср. различие в референции существительного окно в соче­таниях вымыть окно и прорубить (открыть, закрыть) окно.

Между естественной дискретностью мира и ее отраже­нием в языке нет полного тождества, но между ними не­обходимо существует соответствие, без которого язык не мог бы выполнить своего коммуникативного назначения. Люди делают сообщения об объектах, подвижная диспозиция которых создает бытовую, социальную и природную среду человека, и язык не может обойтись без недвусмыс­ленных способов идентификации этих объектов. Наличие в материальном мире естественных границ обусловливает известный универсализм его языкового членения. Разуме­ется, языки и в этой области дают примеры специфического подхода к миру и это более всего заметно в расчленении целостных объектов по «топографическому» принципу, ср. русск. шея, горло (в этой паре шея обозначает и целое и тыловую часть целого), затылок.

И тем не менее идентифицирующая лексика обнару­живает меньше национальной специфики в вычленении отдельных предметов, т.е. в отборе номинантов, чем при дифференциации понятийного (признакового) континуума, и в особенности при отвлечении признаков от субстанции. Народы более сходятся в выборе предметов сообщения (как отдельных сущностей), чем в проведении границ, разделяющих между собой участки идеального.

Другим следствием того, что способ членения задан языку жизнью (природой и деятельность человека) является относительная автономность идентифицирующего значения, его независимость от окружения, создаваемого семантически однородным полем. Подобно тому, как автономны имена собственные (если отвлечься от фиксируемых ими семейных и родовых отношений), клички, прозвища и тому подобные идентификаторы индивидов, взаимно независимы и имена классов предметов. <…>

Будучи семантически aвтoнoмными единицами лексикона, идентифицирующие имена получают референцию к предметам действительности самостоятельно, безотносительно к другим именам, установлением прямой связи с миром: эта картина, картина, та тетрадка, дай мне ножницы, принеси транзистор, соберис того куста малину. Такой способ установления референции, который прини­мает в расчет только отношение к говорящим и обстанов­ке речи, будем называть прямым, или абсолютным.

Однако, уже на стадии членения предметного мира и выделения языковых номинатов между этими последними, возникают определенные виды отношении, которые, с од­ной стороны, вносят элемент произвола в членение суб­станции, а с другой - идут в ущерб автономности иденти­фицирующих значении и влияют на способ выражения референции имени. Очень важны для системной организа­ции идентифицирующей лексики партитивные отношения, т.е. отношения целою и его частей. Эти отношения выра­жают наиболее простую форму иерархии — иерархию то­пографического, конфигурационного и функционального членения целого.

Названия частей всегда воспринимаются как зависящие от обозначения целого, через указание на которое и до­стигается их референция: ствол этой березы, голова богини Лики, руки Венеры Милосской. Такой способ актуализации имени будем называть относительной (синтагматически связанной) референцией. Напротив, названия целого сохраняют автономность. Партитивные отношения имеют, таким образом, односторон­ний, однонаправленный характер. Они в семантическом плане не обоюдны — целое не получает наименования по отношению к своим частям (как «носитель» части), что привело бы к его чрезмерной многоименности; так, гово­рят о крыле птицы, а не о крыле крылатого, о кормиле корабля, а не о кормиле кормилоуправляемого.

В своем стремлении к конкретной референции имена частей и имена целого впрочем постоянно оказывают друг другу взаимные услуги: референция партитивного имени осуществляется через указание на отношение к целому, ср. нос майора Ковалева; как только нос был отчужден от майора, связь имени нос с носом стала прямой. Референ­ция к целому может достигаться через указание на инди­видуализирующую деталь, т.е. через отношение к части, (ср. нос вместо носатый человек, носач). В последнем слу­чае нужды референции обусловливают саму номинацию объекта, преобразуя относительный способ актуализации имени (человек с большим носом) в абсолютный (нос). В этом и состоит сущность метонимии и, прежде всего, той её разновидности, которая называется синекдохой.

Вариантом партитивных отношении можно считать отношения членства, устанавливающиеся между ансамблями (объединениями однородных или неоднород­ных предметов в колеблющиеся по составу конгломераты — наборы, сервизы, гарнитуры, коллективы, учреждении и пр.) и их составляющими. Референция имен к целому обычно автономна, а референция компонентов осуществля­ется отсылкой к объединению. В русском языке она выра­жается обычно несколько иначе, более далекой и слабой связью, чем при собственно партитивных отношениях: тарелка из этого сервиза, письменный стол из (от) гарни­тура «Профессор»…

Близки к отношениям партитивности, но отличны от них, отношения между именами смежных, соотнесенных предметов: берег и водоем (река, море, пруд и т.п.), опушка и лес, футляр и контрабас. В отличие от ситуации партитивности координационная иерар­хия ориентирована не на целое, а на свой основной, кон­ституирующий элемент. Члены координационных отноше­ний в общем случае не образуют четко отграниченного и поименованного целого. Референция главного члена таких отношении имеет автономный характер, а соотноситель­ный с ним компонент актуализуется с опорой на доми­нанту: берег этой реки, опушка леса.

Выше речь шла об относительно стабильных отноше­ниях, связанных с вычленением предмета и его номинаций. Но существуют еще два вида отношении между объектами действительности, которые в силу своей подвижности, имеют слабые рефлексы в области языковых номинаций, но в то же время существенны для выраже­ния референции конкретных имен. Это отношения локальные, характеризующие объект по его пространст­венному положению и ориентации, и отношения посес­сивные, указывающие на принадлежность (в широком смысле) предмета: Принеси мое пальто, Дай со стола чаш­ку; комната отца, кресло бабушки.

Таким образом, для выражения референции идентифи­цирующих имен существенны четыре вида однонаправлен­ных отношении: партитивные (отношение части к целому и члена к ансамблю, конгломерату), координационные (соотносительные), посессивные и локальные. Все эти типы отношений не симметричны.

Итак, уже на первой стадии формирования идентифи­цирующего значения, соответствующей «языковому» (но­минативному) членению мира, создаются некоторые его особенности. Конкретные (идентифицирующие) имена выказывают черты универсализма в выборе номинатов, и это находит себе объяснение в обращенности иденти­фицирующего значения к естественно и практически чле­нимому миру. Идентифицирующие значения автоном­ны, взаимно независимы. Это свойство предопределяет наиболее характерный для них способ референции: пря­мое, без опоры на другие имена отнесение к предмету (абсолютная референция). Наконец, на этой стадии выри­совываются и определенные типы отношений, существен­ные для организации конкретной лексики, а именно, партитивные, координационные, посессивные и локальные отношения, создающие пункт соприкосновения идентифи­цирующих значении с реляционными и влияющие на референцию имени.

2. На второй ступени «номинативного покорения» ма­териального мира происходит отождествление предметов, установление их идентичности самому себе. Этот процесс выявляется в единстве или множественности номинаций, относящихся к разным формам и фазам существования предмета — от зарождения до исчезновения. Если первая стадия — вычленение предмета — задана пространственным параметром мира, то необходимость в ступени отождеств­ления более обусловлена временной осью, на которой от­кладываются метаморфозы предметов, их внешние и внут­ренние преобразования, их развитие.

Субстанциональное тождество не составляет решающе­го фактора для идентификации предмета и соответственно идентичности его имени. Представление о единстве пред­мета, рассматриваемого в качестве номината, создается его внешними опознавательными чертами. Материальная иден­тичность, или, точнее, единство организма, а иногда даже химического состава — не могут заставить говорящих счи­тать яйцо и курицу, икру, малька и рыбу, гусеницу, кокон и бабочку, личинку и насекомое, семя и растение, воду, снег, лед, иней и пар одним номинатом. И хотя тождество самим себе живых существ, прежде всего человека, созда­стся единством личности (духовного начала, самосознания, психической структуры), в любом языке есть имена, от­ражающие периодизацию их жизни, (ср. щенок и собака, лошадь и жеребенок, рыба и малек, человек и ребенок, дитя и т.п.).

Эти имена часто бывают разнокоренными, чем усугуб­ляется нетождество номинатов. Хотя обычно одно из имен выдвигается в качестве общей номинации объекта, безраз­личной к стадии его бытия, употребление такого имени не становится универсальным, независимым от условий речи. Так, говоря о маленьком ребенке, его не называют ни человеком, ни мужчиной. Нельзя сказать У Маши ро­дился мужчина (человек, Петр); У Альмы родилось пять собак. <…> Появление единой номинации объекта, впрочем, очень существенно в том смысле, что оно может оттеснить частные номинации из зоны идентифицирующей лексики в область семантических предикатов, ср. Миша еще ребенок, где имя ребенок вы­полняет функцию качественного (характеризующего) пре­диката со значением «мал, малолетен» или «ребячлив, наивен».

Имена собственные более, чем нарицательные, ориен­тированы на единство организма, но и они не только до­пускают, но и требуют варьирования по мере продвиже­ния человека по жизненному пути, что впрочем зависит и от прагматического момента, а именно от формы обраще­ния к человеку — ребенку, подростку, юноше, взрослому.

Другим важным условием, позволяющим пренебречь единством субстанции, является функциональный подход к определению тождества предмета. Различия в функции при идентичности субстанции совершенно достаточно в иных случаях для того, чтобы одно субстанциальное «древо» распочковалось в несколько номинатов (ср. поле­но и чурбан, ствол и бревно, балка, стропило). Этот про­цесс, впрочем, более характерен для обозначения людей, нежели предметов. Социальные и иные функции наносят гибельный удар единству человеческой личности, расщеп­ляя её на ряд номинатов. Меняя свои роли, следуя разным моделям поведения, совершая множество разнообразных действий и поступков, человек в своих разнонаправленных проявлениях становится референтом многих функциональ­ных, реляционных и других имен и, хотя большинство из них имеет статус семантических предикатов, т.е. обозна­чает признаки, роли, действия лица, его отношение к дру­гим лицам, многие из них регулярно выполняют в пред­ложении идентифицирующую функцию и постепенно втя­гиваются в зону идентифицирующих имен, приближаясь к ним по характеру своего значения. Часть таких имен первообразна, что сближает их с идентифицирующей лек­сикой (мать, отец, дочь, сын). Подобные имена в сущности слабо семантически соотнесены с прилагательными и гла­голами. Иногда, наряду с ними, появляются собственно функциональные (признаковые) номинации, ср. рожени­ца и мать.

Часть имен лица занимает промежуточное между иден­тифицирующей и предикатной лексикой место. С первыми их объединяет семантическая комплексность, со вторы­ми—выделенность в их значении ведущего семантического компонента, имплицирующего наличие в референте ряда других — физических, психических, поведенческих и со­циальных свойств, семантические «отголоски», которых хорошо прослушиваются. Так, в предложении Ты мне не дочь (сын, мать, отец) в общераспространенном его прочтении отрицается наличие не кровного родства (оно составляет необходимую пресуппозицию такого высказы­вания), а его поведенческих производных.

Таким образом, уже на стадии отождествления объек­тов действительности, с одной стороны, складываются предпосылки для однореферентного употребления иденти-фицирующих имен в тексте, а с другой стороны, возникает взаимодействие идентифицирующих имен с признаковыми словами (семантическими предикатами).

3. Следующим и наиболее важным шагом в образовании идентифицирующих значений является сведение предметов в классы большего или меньшего объема, проведение границ референции имени, установление области его при­ложимости к предметному миру (его экстенсионала).

Таксономический характер предметной лексики отме­чался в очень ранних грамматиках, строящихся на логи­ческих основаниях <…>.

Между тем отсутствие специальных грамматических категорий, соответствующих родо-видовым отношениям, вполне согласуется с принципиальной взаимной независимостью идентифицирующей лексики.

<…> Очень существенная для формирования идентифицирующей лексики таксономическая ступень вносит в ее организацию ношения включения (гипонимию) и пересечения областей референции, вследствие чего возникает возможность разной номинации одних и тех же предметов действительности через их отнесение к классам разного объема, т.е.через изменение интервала абстракции при идентификации. Эта особенность конкретной лексики отвечает коммуникативной задаче варьирования количества информации, включаемой в сообщение (ср. ткань, шелк, атлас).

Классическим образцом идентифицирующей лексики являются имена естественных родов, обязанные своим существованием способности природы повторять неповторимое, ср. дуб, клубника, кора и т.п. На их примере лучше всего обнаруживает себя таксонимическая специфика идентифицирующих значений.

<…> важным фактором образования идентифицирующего значения, определяющим круг его приложимости, становится тем самым понятие сходства. <…> Сход­ство часто определяют через понятие рода: объекты подоб­ны, если они принадлежат одному роду. Род определим через подобие: род есть объединение таких объектов, между которыми существует больше сходства, чем между ними и любым объектом вне данного объединения.

Дар человека чувственно улавливать между предмета­ми нечто общее имеет объективное основание в «серийном производстве» природы, наделившей естественные объекты способностью творить по образу и подобию своему, созда­вая нечто, труднее различимое, чем отождествимое.

Имена естественных классов проследуют более всего идентифицирующие цели. Для них акт идентификации мало чем отличается от акта классификации. Установить принадлежность к тому или другому классу цветка, бу­кашки, насекомого, птицы, зерна, вещества и значит его идентифицировать. Поэтому с именами естественных родов ассоциируются прежде всего внешние, чувственно воспринимаемые признаки объектов.

Идентифицирующая лексика в значительной степени отвечает созерцательному отношению к миру, восприни­маемому как «бытие в покое» <….>.

Для осуществления идентифицирующей функции «на­ружная сторона» вещей весьма важна. Поэтому, идентифицирующие имена в известном смысле соответствуют образу предмета или стереотипу класса. Когда мы слышим такие имена, как ель, медведь, песок, дерево, крокодил и др., перед нашим мысленным взо­ром прежде всего встает внешний облик, картинка, изобра­жающая очень обобщенный образчик соответствующего класса естественных или иных объектов. Б.А. Серебрен­ников говорит в этом случае об «инвариантном образе предмета». <…>

Способность имен естественных реалий вызывать образ предмета объясняет суеверие, согласно которому даже непризывно произнесенным именем можно накликатьегоносителя, суеверие, повлекшее за собой табуирование имен «исчадий» природы и человеческой фантазии. <…>

Итак, имена естественных реалий, входящих в мир говорящих на данном языке и эмпирически (или через изображение) им знакомых, представляют собой «образ мира, в слове явленный», и это подтверждается тем, что этот пласт лексики составляет основу образных средств языка — метафоры и фразеологизмов. Идентифицирующие значения по природе своей дескриптивны, «портретны». <…>

4. В основе употребления конкретных имен лежит номинативная конвенция, а не конвенция семантическая, т.е. договор об именовании, а не договор о значении. Анализ значения (употребления) идентифицирующих имен не равен анализу соответствующего понятия, и было бы бесполезно искать в их употреблении разгадку интуитив­ных, стихийно сложившихся концептов, как это делается по отношению к таким категориям, как причина, время, вечность и пр.

В употреблении таких слов, как долг, обязанность, вина, совесть, правильный и т.п. можно искать ключ к этическим представлениям того и другого народа, но из употребления слов слон, носорог нельзя извлечь наивной концепции фауны. Как только эти слова получают метафорическое применение, т.е. предикативизируются, они обнаруживают, если не представ­ление, то определенное отношение к тем или другим кате­гориям естественных объектов, их восприятие, связывае­мые с ними суеверия и т.п.

<…> компетенция в области идентифицирующих имен создается знанием их референции. Это знание может быть приобретено разными способами, например: 1) остенсивным путем, т.е. путем прямого указания на объект — представитель данного класса или его изображение; этот путь предполагает способность отождествления объекта с другими членами данного номинативного объединения и владение техникой перехода от частного к общему, от имени индивида к имени, класса, 2) через описание сте­реотипа класса, 3) для веществ — могут быть сообщены сведения о составе и способе их получения; 4) для не­наблюдаемых сущностей необходимы сведения об их про­явлениях (например, болезни идентифицируются но их симптомам).

Поскольку для идентифицирующих имен, ориентиро­ванных на мир, важна четкость области референции, само их значение формируется в зависимости oт этой последней. Путь к значению конкретных имен лежит через их референцию. Если у семантических предикатов значение определяет и регулирует их употребление, их приложи­мость к предметному миру, то у идентифицирующих имен, напротив, употребление (референция) определяет и фор­мирует их значение. Это особенно очевидно при обращении к именам собственным. Пока имя собственное не закреп­лено за конкретным объектом, оно незначимо, но коль скоро оно получило своего носителя, оно окутывается сетью ассоциации, создающих образ референта имени. С именем начинают связываться разнородные сведения о номинате, впечатления от него, его внешний вид, эмо­циональное отношение, им вызываемое и т.п. Естественно, что эти ассоциации у разных лиц существенно различны. Совершенно аналогична природа идентифицирующих имен. Их значение представляет собой рикошет от их референ­ции. Оно гетерогенно и складывается из представления, обобщенного образа (стереотипа класса), разнохарактер­ной информации о классе предметов, случайных впечатле­ний, сведений утилитарною толка, и т.п.— словом всего того, что может связываться в сознании человека с предметным миром. Характерно, что метафорическое переос­мысление конкретной лексики может основываться на любой ассоциации, стимулируемой предметом, в том числе ложной, случайной и необоснованной, а вовсе не только на существенных признаках, предположительно образующих понятие класса.

Ассоциативный комплекс, прикрепленный к конкрет­ным именам, не стабилен. Он не членится на четкий набор семантических компонентов, т.е. не эквивалентен сумме предикатов, истинных относительно данного класса объек­тов. Это легко подтвердить тем, что общие суждения о клас­сах естественных объектов выражают не аналитическую (априорную), а эмпирическую истину (истину a poste­riori). Говорящие воспринимают как семантически нор­мальные не только предложения типа Медведь—млекопитающее (косолап, живет в лесах, проводит зиму в спячке и пр.), но и такие, как Медведи любят мед, Шиповник ко­люч (покрыт шипами). При­знак, положенный в основу наименования естественных реалий и, шире, конкретных объектов, как бы «улетучи­вается» за ненадобностью, поскольку не он обеспечивает идентификацию предмета (класса предметов). Это свой­ство объединяет конкретные имена с именами собствен­ными <…>. Адресат как бы «пропускает мимо ушей» смысл рефе­рентного имени, принимая в расчет лишь его номинатив­ную функцию.

Сказанное с достаточной очевидностью свидетельству­ет о том, что позиция индивидного субъекта не только не благоприятна для развития значения имени, но в некотором роде ему противопоказана: сигнификат имени, составляю­щий промежуточное звено между именем (номинацией) и индивидом, в сущности мешает установлению между ними прямой номинативной связи и может выпадать.

Определенная референция стремится «погасить» смысл имени.

Отсутствие четкого компонентною состава, диффузность, семантическая нестабильность, зависимость от опы­та, степени информированности и уровня теоретического (научного) знания семантики конкретных имен, нисколь­ко не делает расплывчатыми границы их референции. <…>

Референтная определенность характеризует прежде всего видовые имена (гипонимы). Она идет на убыль по мере расширения области приложения терма, которое обычно бывает следствием использования критериев науч­ной таксономии, т.е. преступает границы естественных родов. Чем шире и вариативнее класс именуемых объектов, тем более необхо­дима для правильной референции имени точность выра­жаемого им понятия (сигнификата). В этом случае смысло­вая неопределенность прямо пропорциональна неопреде­ленности зкстенсионала.

5. Если значение конкретных имен расплывчато инестабильно, если оно принимает малое участие в определе­нии предмета речи, то что же обеспечивает идентифици­рующим именам определенность экстенсионала?

Попытки разрешить этот вопрос делались в последние годы представителями той новой школы в логической се­мантике, которая, отрицая наличие четкого понятийного содержания (сигнифнката, интенснонала) у конкретных имен, сосредоточила свое внимание на проблемах референ­ции.

<…> новая теория референции сводится к следую­щим основным положениям: имена собственные представ­ляют собой жесткие десигнаторы объектов; имена естест­венных реалий сходны с ними по способу референции; акт референции обусловлен каузальными цепочками, а не зна­чением имени. Все эти тезисы обратны тому, что утверж­далось в традиционных логико-философских теориях зна­чения. Оценка адекватности противопоставленных друг другу концепций должна учитывать их отношение к язы­ковому материалу. Природа значений слов далеко не оди­накова. Есть существенная разница между качественными именами (типа начальник, подлец, холостяк, резчик по дереву, учитель и т.п.) и именами идентифицирующего типа (орел, блоха, муха, медь). В первом случае имеется в виду класс предметов, выделенный по определенному, познанному человеком свойству, во втором случае сущ­ность объектов, объединенных природой в один класс, всегда остается в известной степени непознанной.

Имена тина холостяк прилагаются ко всем лицам, отвечающим их значению, т.е. ко всем неженатым и не бывшим в браке мужчинам зрелого возраста. Если бы говорящие распространили употребление этого имени на незамужних женщин, то это не было бы результатом эмпирического открытия, касающегося женщин и холостяков, а явилось бы следствием изменения значения имени. Слова этого типа предикатны. Идентифицирующие имена относятся к природному объединению предметов и опираются на стандарт класса. Они референтны. Если традиционные логические теории достаточно адекватно отражали природу атрибутивного типа значения, то описанная выше концеп­ция более отвечает существу и назначению идентифици­рующей лексики.

Однако, проблема значения конкретных имен не сво­дится к вопросу о способах их референции. Она имеет еще и другую сторону. Значение субъекта должно обеспечить не только идентификацию предмета речи, но и понимание сопоставляемого ему предиката.

В ходе коммуникации всегда предполагается, что со­беседники обладают некоторыми общими сведениями о классе, которому принадлежит предмет речи. Поэтому такие предложения как «Кот Сысой млекопитающее (имеет хвост, умеет мяукать, покрыт шерстью и пр.)», если и не выражают аналитической истины, то по крайней мере не могут быть восприняты как информативные. Каждый го­ворящий в общем случае более или менее верно отличает информацию о свойствах класса от информации о свойствах индивидов, входящих в данный класс, а также о воз­можностях варьирования этих свойств. Предикаты, отно­симые к конкретным предметам, семантически ограничены дефиницией класса.

Предложение «Сысой замяукал» имеет разный смысл в зависимости от того, является ли Сысой человеком, котом или попугаем. Если же Сысоем зовут собаку, то приведен­ное высказывание не может не быть ложным или относящимся к фикции<…>.

Можно думать, что даже если предмет, о котором идет речь, присутствует в ситуации общения, но его принад­лежность к классу не улавливается адресатом или ему сов­сем неизвестна, смысл сообщения не может быть им усвоен в полном объеме. Так, например, если об артефакте или веществе таинственного предназначения будет сказано «Это опасно (испорчено, полезно, нужная вещь, не имеет запаха, стоит дорого, большая редкость и т.п.)», смысл такого сообщения должным образом не воспринимается адресатом. Адресат вынужден будет спросить говорящего «Что это?».

Не случайно, поэтому, что в нормальных условиях ком­муникации всякому сообщению о свойствах незнакомого адресату предмета должно предшествовать экзистенциальное предложение (или его эквивалент), включающее в себя имя таксономического типа, ср. Знал я одного человека; Прочел я недавно одну книгу. При отсутствии такой интродукции естественно спросить «О чем ты говоришь?». Ответ на такой вопрос обычно содер­жит указание на принадлежность предмета речи к опреде­ленному классу реалий: «Я говорю об одном человеке (ко­не, городе, соборе и пр.). Ответы тина О чем-то; Об одной вещи; Я имею в виду нечто едва ли удовлетворят собесед­ника, который непременно снова поинтересуется, какому классу (виду, роду) принадлежит это «нечто».

Таким образом, при отсутствии у адресата таксономически структурированных знаний о предмете сообщения, говорящий должен их ему предоставить. Без этого не мо­жет быть адекватно воспринята предикация. Даже имена собственные различных объектов, если и не всегда, то в тенденции, таксономически дифференцированы: имена лиц, городов, стран, учреждений либо сами по себе отличаются друг от друга, либо включают в свой состав категориальное существительное (ср. город Горький, улица Горького, Буренка, фабрика «Красная Роза», остров Саха­лин, Метрополь, Художественный кинотеатр, Сретенка и т.п.).

Таксономический предикат, относящийся к «глобально­му» субъекту, т.е. к предмету, мысленно не членимому на определенные аспекты или параметры (форму, цвет, вкус, динамику и пр.), служит целям параметризации: он задает те аспекты, по которым может быть охарактеризован пред­мет. В последующих за таксономией суждениях предикаты обычно относятся уже не к глобальной, а к параметризо­ванной субстанции. Они характеризуют определенные сто­роны субъекта в диапазоне допустимого варьирования признаков, т.е. в заданном спектре. Таксономическое предложение Это — мед открывает в объекте параметры консистенции, цвета, вкуса, запаха, источника (сырья), движения, эффекта при употреблении и др. Мед может быть густым, прозрачным, жидким, твердым, вязким, золо­тистым, ароматным, липовым, полезным при про­студе и т.п. Мед, кроме того, может капать, расплываться, течь, просачиваться, засахариваться, застывать и т.д.

Если атрибут своим лексическим значением не указы­вает на характеризуемый им параметр предмета, то этот последний должен быть эксплицирован, ср. Картина осо­бенно хороша по колориту (рисунку, композиции); Он — ловкий делец (картежник, фокусник, наездник и пр.); Он был узок в плечах (в бедрах); ср. также приятный на вкус, на ощупь, для глаза, на слух, по запаху, в обращении, во всех отношениях. Ограничительность ча­сто связывается с реляционной и функциональной сторо­ной объекта, ср. Я говорю тебе это как отец, Он приезжал к нам в качестве ревизора, Я ценю его как уче­ного и как человека. Необходимость в ограничитель­ном компоненте особенно велика при переносе признака от части к целому: широкий в плечах, быстрый разумом. Указание на параметр практически неизбежно, когда в субъекте выделен идентифицирующий признак, не служа­щий основанием оценки: Эта продавщица мне нравит­ся к а к женщина, Твой брат мне приятен как собе­седник.

Характеризующий предикат должен войти в отношения конъюнкции с признаками соответствующего класса объ­ектов. Этим объясняется тенденция средневековых логиков дополнять предикативные прилагательные именем класса, расшифровывая предложения типа Дуб покрыт листвой как Дуб есть покрытое листвой дерево. Этим же можно объяснить и предпочтение, часто отдаваемое языком, так­сономической по форме предикации, сравнительно с собст­венно характеризующей, ср. Это была просторная комната (вм. Эта комната была просторной}, Ваня непослушный мальчик (им. Ваня непослушен).

Связь с предикатом осуществляется не только через родовые признаки, присущие субъекту, но и через его индивидные черты. В субъекте, поэтому, часто эксплици­руются те именно свойства индивида, которые должны обеспечить понимание или должную оценку поступающей о нем новой информации, ср. Тут все замолкли, чтобы по­слушать, что говорит эта петербургская мадонна, княгиня или еще кто, эта юная дама из другого мира, глазастая, недоступная, эта счастливая путешественница с насмешливыми губами, которой нет дела до их тризн и до их карна­валов (Б. Окуджава). <…>.

Таким образом, понимание сообщения может нуждать­ся в знании не только родовых, но и индивидных призна­ков предмета

7. Для того, чтобы лучше понять семантические свой­ства конкретных имен, следует подробнее остановиться наих употреблении в роли классифицирующего предиката.

Если выполнение собственно идентифицирующей функ­ции опирается либо на прямую связь имени с денотатом, либо на его способность стимулировать у адресата образное представление и лишь в последнюю очередь на знание признаков предмета, то функция таксономического преди­ката выводит в фокус не столько образное представление, сколько ассоциируемые с именем энциклопедические зна­ния. Значение конкретной лексики в зависимости от вы­полняемой ею логико-коммуникативной функции кренится в разные стороны: идентифицирующая функция тянет его к денотату (предмету), а таксономическая—к сигнификату (понятию).

Таксономический предикат может выполнять разные, причем не вполне четко дифференцированные, функции, ср. Прежде я знал, что это божья коровка,— и ничего дру­гого о ней, кроме того, что она божья коровка, я не знал. Ну, скажем, я мог бы прийти к заключению, что имя у нее несколько антирелигиозное (Ю.Олеша). Из приведенного предложения трудно заключить, какими именно знаниями располагал автор и на какой пробел в них он сетует. Ско­рее всего он умел отождествить этот вид насекомых и знал, как он называется, но не имел о нем энциклопедической информации. Сообщение о вхождении в класс может ка­саться и номинации, и идентифицирующих признаков, и энциклопедических данных.

С другой стороны, таксономические предикаты сопри­касаются с характеризующими. Стоит появиться в пози­ции предиката имени с определением или имени с выде­ленным, акцентированным семантическим компонентом, как таксономическая предикация превращается в харак­теризующую, ср. Это интересная книга; Он учитель.

Хотя предикатная позиция высвечивает в таксономиче­ских именах сигнификат, понятийное (отвлеченное) со­держание, семантическая специфика их настолько сильна, что между характеризующим и таксономическим преди­катом существуют принципиальные различия.

Прежде всего следует заметить, что конкретное имя осуществляет ту форму первичной предикации, которая может сопоставляться неидентифицированному субъекту, т.е. субъекту, выраженному дейктическим местоимением (Это — карандаш, а то — линейка). Таксономический пре­дикат подобно идентифицирующим предложениям в общем случае лишен видо-временных форм. Он обозначает только ингерентные свойства. Прошедшее время в нем указыва­ет не на временное ограниченно присутствия признака в субъекте, а относится к общему плану повествования, ср. Я увидел вдали черную точку. Подойдя ближе я уви­дел, что это был куст.

Подобную ситуацию можно объяснить только тем, что, попадая в предикатную позицию, таксономическое имя не утрачивает предметности. Конкретное таксономическое предложение содержит сообщение о вхождении объекта в некоторый класс, его идентичности одному из членов множества, ср. Этот цветок незабудка. Таксономический смысл таких предложений эксплицируется в развернутой форме, иногда употребляющейся при характеристике лиц. <…>

Показательно, что предложения таксономической преди­кации лишены кратчайших номинализаций, построенных на производном от предиката абстрактном существи­тельном. Это свидетельствует о том, что классифицирую­щий предикат не вовлекается (или в слабой степени вовле­кается) в процесс адъективации, к которому должна была бы предрасполагать его позиция, предназначенная в общем случае для непредметных значений. Нет абстрактных имен со значением «свойство быть васильком, зерном, песком, рожью, лимоном». Как только с конкретным именем на­чинает связываться определенный признак, все те процес­сы, которые были блокированы семантической диффузностью, получают возможность реализации: метафориче­ское значение может иметь производное имя качества (ср. свинство), но классифицирующий предикат не может им воспользоваться, ср. Это животное — свинья ® * Свин­ство этого животного не вызывает сомнений.

Языки обычно не создают прилагательных (предика­тов) от конкретных имен, которые, различаясь синтакси­чески (позиционно), были бы с ними идентичны по значению. Конкретные имена служат основой для образова­ния лишь относительных прилагательных, выражающих тот или другой вид отношений между предметами, но не совокупность признаков, присущих данному классу: дере­вянный означает «сделанный из дерева (древесины)», но не «обладающий всеми признаками дерева, являющийся деревом». Относительные прилагательные, поэтому, не­употребительны в функции таксономического предиката. Неподатливость к приобретению собственно признакового (отвлеченного) значения свидетельствует о том, что кон­кретные существительные лишены четко определимого, анализируемого на компоненты содержания, которое, осво­бодившись от значения предметности, могло бы быть транспонировано в предикат.

Таким образом, попадая в контрастную но отношению к субъекту позицию предиката, идентифицирующая лексика сохраняет в ней свои основные семантические харак­теристики, не переходит в категорию семантических пре­дикатов.

8. Несмотря на то, что знания о классе объектов энциклопедичны, а не лингвистичны по своей природе, хотя они колеблются в объеме и гетерогенны по характеру (от чувственного образа до научной абстракции), хотя с этими знаниями могут сливаться разные эмоциональные, эстетические, оценочные и символические коннотации, хотя они по-разному соотносятся с жизненным опытом говорящих, необходимость для правильного осуществления коммуникации в таксономическом минимуме сведений о предмете речи, позволяет говорить о том отрезке идеаль­ного, который ассоциируется с конкретными именами как об особом типе языковою значения.

Важно подчеркнуть, что отмеченная гетерогенность идентифицирующего значения, обеспечивающая возмож­ность его употребления в идентифицирующей и таксоно­мической позиции, имеет принципиальный характер: она обусловлена тем, что данные первого типа более оператив­ны для идентификации предмета речи, а сведения второго типа более необходимы для правильного понимания пре­дикации.

Если первая часть значения, обеспечивающая правиль­ную референцию имени, не зависит от уровня теоретиче­ского знания, то вторая его часть, обеспечивающая аде­кватное понимание сообщений о данном объекте, меняет свое содержание (или, по крайней мере, свои импликации) в зависимости от глубины познания мира и информиро­ванности говорящих в соответствующей области.

Только понимание функционального дуализма конкрет­ной лексики и семантического дуализма позиции конкрет­ного субъекта, может привести к пониманию двойственной (образно-ассоциативной) природы конкретных значений. Обе указанные функции ведут к миру, т.е. к образным представлениям и энциклопедическим знаниям об объек­тах действительности. Это не должно отпугнуть лингвиста. Если он и не может превратить энциклопедическую или дескриптивную дефиницию конкретных имен в дефиницию собственно лингвистическую, если только практическая цель описания и чувство меры подсказывают ему, где поставить предел детализации, из этого не следует, что он бессилен выявить семантическую специфику конкретной лексики, и в этом состоит собственно лингвистическая за­дача ее анализа.

Для идентифицирующих имей характерцы следующие черты: 1) производность значения от референции имени (значение в этом типе есть функция референции), 2) со­ответствие номинативного членения мира его естественно­му членению и, как следствие этого, универсальный харак­тер номинатов, 3) относительная автономность значений, 4) принципиальная невозможность установить объем зна­чения, 5) смысловая неопределенность, нечленимость на четко разграниченные семантические компоненты, 6) ге­терогенность семантической природы, огладывающейся из чувственных данных (обобщенного образа предмета), абстрактных сведений, эмоциональных, эстетических, оце­ночных и символических ассоциаций, данных личного опыта, 7) ориентация одной части значения на идентифи­кацию объекта, а другой на связь с предикатом, 8) опре­деленность границ референции (экстенсионала) при неоп­ределенности смысла (интенсионала), 9) таксономический принцип системной организации: отношения включения (гипонимия), пересечения и совпадения (гетеронимия) областей референции, 10) функциональная эквивалент­ность как совпадение областей референции (гетеронимия), 11) партитивные отношения как принцип иерархической организации, 12) выражение референции имени либо пря­мым отнесением к предмету (абсолютная референция), либо через несимметричные отношения партитивности, посессивности, координированности и локальности (отно­сительная референция), 13) первичность функции субъ­екта и других референтных членов предложения, 14) вторичность функции предиката и особый тип предикации (включение в множество, таксономия), 15) отсутствие семантически эквивалентных прилагательных, 16) отсут­ствие прямых номинализаций (абстрактных существи­тельных), 17) отсутствие логической антонимии при на­личии «пространственной антонимии», фиксирующей диаметральность в расположении объектов (пол — потолии, подвал — чердак, старт — финиш), 18) внемодальность, 19) неградуированность, 20) объективность, социальность семантических норм употребления при индивидуальном варьировании вызываемого представления, 21) обусловлен­ность удельного веса значения (сигнификата) характером референции имени, 22) открытость денотативных классов.

Функциональное значение

Очень своеобразное и во многих отношениях колеблю­щееся, промежуточное место в лексической семантике за­нимает функциональный тип значения, обнаруживающий, с одной стороны, черты сходства с предикатным, иденти­фицирующим и реляционным значениями, а с другой — большую внутреннюю неоднородность, обусловленную как собственно лексическими факторами (положением в лек­сической системе), так и спецификой денотируемых клас­сов объектов. Функциональная семантика социологична в том смысле, что в закономерностях ее развития и упо­требления обнаруживается прямая зависимость от прак­тической жизни общества,

1. Говоря об этом типе значения, необходимо разли­чать функциональный принцип номинации, отраженный внутренней формой слова (щелкунчик, зажигалка, скоро­варка, поднос и пр.), и функциональный принцип объединения объектов в номинативные классы, позволяю­щий называть имеющие одинаковое предназначение пред­меты одним именем, независимо от тех их признаков (внешней формы, материала, размера, веса, цвета и пр.), которые не обусловлены функцией, составляя по отноше­нию к ней переменные, относительно независимые ве­личины.

Под функциональным принципом номинации имеется в виду прежде всего обозначение объекта по целенаправ­ленному действию, которое он выполняет или орудием ко­торого служит. Наименование, хотя и связанное с дейст­вием объекта «при исполнении служебных обязанностей», но не эксплицирующее его цель, функциональным не является. Так, имя регулировщик (движения) отвечает функциональному принципу номинации, а такие сущест­вительные, как светофор, вертушка ( о турни­кете, телефоне), хотя и относятся к предметам, объединяе­мым в класс по функциональному критерию, к собственно функциональным номинациям не принадлежат. Только глаголы, обозначающие действие (абитуальное или окка­зиональное) по его цели, порождают функциональные номинации предметов.

Можно считать также отвечающим функциональному принципу обозначение лиц по их отношению к объекту целенаправленного действия (электрик, водопроводчик, стекольщик и пр.). Функциональный предикат с той или другой степенью определенности имплицируется отноше­нием между субъектом и объектом действия, ср. зеленщи­ца == та, что выращивает пли продает зелень; морожен­щик = тот, кто производит или продает мороженое.

Круг функций, через который могут конкретизоваться субъектно-объектные отношения, присутствующие в име­нах этого разряда, ограничен и сводится к предикатам производства (реже, уничтожения), продажи, исправления (ремонта), «любви» или коллекционирования («предикат хобби», ср. книголюб, балетоман) и некоторым другим. Еще определеннее предикат, импли­цируемый именами вместилищ, сосудов, предназначенных для локализации (помещения, храпения) предметов того или другого класса (конфетница, сахарница, сеновал и т.п.). Реляционная номинация в этом случае может быть приравнена к функциональной.

Покажем взаимодействие функционального принципа номинации и функционального критерия классификации объектов на следующем примере. Категория предметов, служащих для закрывания и открывания верхнего (нахо­дящегося на верхней грани) отверстия вместилищ (сосу­дов, резервуаров и пр.), обозначается именем крышка. Внутренняя форма этого имени фиксирует назначение соответствующего класса предметов. Под это наименова­ние могут быть подведены почти все предметы, служащие указанной цели, независимо от их плоскостной формы (крышки могут быть круглыми, квадратными, прямоуголь­ными, трехугольпыми и пр.), прикрепленности или неприкрепленности к сосуду, герметичности или негерметичности прилегания к нему, совпадения или несовпадения по цвету и материалу с самим сосудом, размера закрывае­мого вместилища и других черт. Нефункциональные признаки предмета, хотя и не оказывают существенного влияния на выбор номинации, в то же время и не совсем для нее безразличны. Так сосуды с узким горлом (бутыл­ки, колбы, пробирки и т.п.) закрываются не крышкой, а пробкой, отличающейся от крышки размером и парамет­ром глубины (или высоты, длины?). Пробка, сделанная из пластмассы или резины, а не коры пробкового дерева. не перестает быть пробкой. Но к нетвердой (мягкой, ком­кающейся) «преграде», используемой в данных целях окказионально, будет применено скорее имя затычка, чем пробка. Аналогичный предмет, специально предназначен­ный для того, чтобы служить преградой для вытекания из организма крови или иной влаги, называется тампоном. Различаются также глаголы, обозначающие стандартные манипуляции с крышками и пробками. Крышку снимают, пробку вытаскивают или вынимают. То же различие соблю­дается и при ориентированности действия па сосуд: банки закрывают и открывают, бутылки закупоривают и отку­поривают, но также затыкают, закрывают и открывают (обычно при отсутствии герметичности).

Форма существенна и в других случаях. Сколь ни важ­на функция (вернее, функции) стола, это имя не будет применяться к любому предмету, приспособленному к тому, чтобы служить соответствующим целям (например, ящи­ку): служить столом не значит быть столом. Все, что сло­жит столом как раз им не является. Глагол служить ука­зывает на функциональное тождество между классом специализированных предметов и не предназначенной для выполнения данной функции конкретной вещью. Имя специализированного класса в таком употреблении нере­ферентно. Оно преобразовало в предикат. Глаголы типа служить чем-либо, использоваться (применяться) в каче­стве чего-либо (как что-либо) и под. регулярно соединяют референтные имена с нереферентными и это сближаетих со связкой. Назначение этих глаголов актуализировать в семантике предметного наименования функциональный компонент. Это своего рода операторы функциональной предикативизации. Они существенно изменяют семанти­ческую структуру имени. Употребление с указанными глаголами свидетельствует о семантической предрасполо­женности функциональных имен к предикатному преобра­зованию. Из этого не следует, разумеется, что функциональ­ный компонент значения достаточен для семантической характеристики слова. Объясняя употребление имени стол после связок типа служить, он не объяснит его значения после связок типа быть. В этом последнем случае функ­циональное существительное является таксономическим предикатом. <…>

2. <…> Предпочтение функционального принципа номинации артефактов другим приемам семантической техники объясняется, таким образом, стабильностью именно этого при­знака в именуемом классе объектов при возможности варьирования прочих их черт.

Но можно поставить вопрос иначе: почему в семанти­ческой структуре функциональных имен сохраняется выделенность функционального компонента значения, в ущерб прочим его чертам, сближающая номинацию пред­мета с предикатным семантическим типом? Ответ на этот вопрос следует искать, видимо, не только в возможной фи­зической изменчивости номинатов, но и в особенности употребления имен, выражающейся в наиболее типичной для них референции. Во многих жизненных ситуациях ока­зывается безразличным, какой именно конкретный пред­мет того или другого специализированного класса выпол­нит требуемую функцию, т.е. какой конкретной ложкой, вилкой, стаканом, иголкой, и т.п. будет осуществлена соответствующая акция. В бытовой речи имена артефактов употребляются в общем случае с неоп­ределенной референцией, т.е. имени сопоставляется лю­бой предмет соответствующего класса, ср. Дай мне иголку (щелкунчик, открывалку, пепельницу и т.п.); Где у тебя спички?

Наиболее распространенный вид референции обусловил и наиболее широко используемый способ номинации — обозначение по функции. Естественность функционально­го обозначения проявляется в частности в том, что в раз­говорной речи номенклатурные имена артефактов активно заменяются функциональными номинациями. Более того, в повседневной речи часто встречаются описательно-функ­циональные эквиваленты имени, которые могут быть отне­сены не только к объекту определенного класса, но и к лю­бому из его суррогатов, заместителей, способных взять на себя выполнение требуемой функции, ср. Принеси на что положить; У нас нет чем мясо отбивать; Чем писать захватила?

Можно отметить, что такое употребление встречается и тогда, когда речь идет о вполне конкретном предмете, выделенном своей единичностью в данной ситуации. Иначе говоря, даже при конкретности предмета дело может быть представлено так, как будто имеется в виду любой объект с данной специализацией. Так, например, говоря Давай вытащим в чем спать (о спальном мешке); Дай чем мясо отбивать обычно имеют в виду вполне определенный, извест­ный обоим собеседникам предмет.

Поиск по сайту: